Обреченность
Шрифт:
Гулкий выстрел разорвал вечернюю тишину — в своем блиндаже застрелился комиссар полка.
Дмитрий Панченко был человеком идейным. Мог пустить пулю в лоб струсившему бойцу или командиру. Как оказалось, смог и себе. Пережить предательство всего полка и собственную трусость не сумел. Это было выше его сил.
Переждав эхо выстрела, Кононов скомандовал: - Вольно-оооо!
Вместе с ним осталось несколько командиров. Потянулось ожидание, тяжелое как перед боем. Все были напряжены. У каждого в голове была одна и та же мысль
«Что
Кононов, взяв в руки бинокль, выполз на бруствер. Широко расставив локти и не отрывая от глаз бинокль крутил окуляры — сначала в одну, а затем и в другую сторону, отыскивая ползущую фигуру Дьякова.
Огорченно махнув рукой и цепляя стены узкой траншеи полами шинели, Кононов сполз в траншею и быстро пошел к блиндажу.
У входа в блиндаж его ждал ординарец. На его вопросительный взгляд Кононов приказал:
— Ты Василий, посматривай по сторонам. Как только заметишь Дьякова, немедленно доложить мне.
Медленно тянулись минуты, мучительные как боль. Сидя у сырого, из неошкуренной ели косяка двери, Кононов поглядывал в траншею.
Наконец через полчаса прибежал вспотевший ординарец.
— Ползеть... ползеть товарищ комполка.
Обрушивая рыхлые стенки траншеи, Николай Дьяков свалился в окоп. Срывающимся от волнения голосом доложил:
— В лесу вас ждут немецкие офицеры.
На опушке леса стояли три грузовых и одна легковая машины. Кругом был сосновый бор с деревьями в два обхвата. За ним болото. В кустах колючая проволока, вкопанные в землю рельсы.
Влажная земля пахла прелой листвой угасающего лета и грибницей. Коротко простучал где-то вдали дятел. Плавно полетел к земле желтый березовый листок.
Тусклые луча солнца пробивались сквозь зелень сосновых иголок. Вспыхивали и гасли на свету микроскопические пылинки. Шустрая белка привстав на задние лапы настороженно наблюдала за движущимися людьми в военной форме. На мгновение замерла, потом молнией метнулась через тропинку и, мелькнув пушистым хвостом взлетела по стволу дерева.
На дереве дрожа и раскачиваясь от неуловимого движения ветра висели сети паутины, усеянные точками мошкары.
— Точь в точь как мы, — подумал Кононов.
– Кругом паутина, а мы в середине.
Рядом с машинами толпились немецкие солдаты. Они жизнерадостно хохотали отмахиваясь ветками от полчищ комаров. Подошли немецкие офицеры. На Кононова потянуло запахом одеколона.
Группы сошлись, поздоровались. В немецкой группе было два капитана, три лейтенанта и переводчик.
Кононов заявил, что полк Красной армии переходит на их сторону совершенно добровольно, чтобы с оружием в руках воевать против Сталина. Сразу же поставил условие, чтобы с его подчиненными хорошо обращались.
Подали машины и Кононова доставили в штаб танковой дивизии.
Командиры, по его приказанию вернулись в траншеи, чтобы организовать сдачу.
Всем красноармейцам немцы выдали по буханке горохового хлеба и присоединили
* * *
Командующий охранными войсками тылового района группы армий «Центр» генерал пехоты Максимилиан фон Шенкендорф очень устал в этот день. Должностные обязанности командующего частями тыла всегда сложны и хлопотны, а здесь, в России особенно.
Генерал склонился над бумагами. Теперь он читал рапорт командира 197й пехотной дивизии, о том, что на сторону немецких войск перешел 436й стрелковый полк вместе со всем вооружением и командиром полка майором Кононовым. Генерал-лейтенант Герман Мейер-Рабинген докладывал, что доставленный в Смоленск, Кононов, заявил о добровольном переходе на сторону германской армии для того, чтобы сформировать вооруженный отряд и вступить в вооруженную борьбу против Сталина.
У русского майора был свой план. Собрать полк из красноармейцев разбитых частей, военнопленных и казаков, питавших ненависть к советской власти.
Сформировать из них регулярную боевую часть и и выступить против Красной армии.
Его убежденность завораживала и произвела на немцев столь сильное впечатление, что, несмотря на большое число командиров Красной армии находящихся в плену и желающих сотрудничать с немецкими властями, он был отмечен, как лицо представляющее интерес для Рейха и направлен в штаб 4й полевой армии Вермахта.
Генерал Шенкедорф расхаживал по своему кабинету в Смоленске и думал, думал. Внешне и внутренне он совсем не был похож на холодных и чопорных прусских военных с моноклем в глазу. Максимилиан фон Шенкендорф скорее походил на коммерсанта средней руки- полноватой фигурой с небольшим брюшком, круглым лицом, маленькими проницательными глазками.
Только лишь красная полоса лампаса на его бриджах и значок генштаба на мундире говорили о том, что перед тобой не коммивояжер, а один из самых образцовых генштабистов вермахта.
Шенкендорф был весьма неглупым человеком и прекрасно понимал, что война с СССР будет долгой и кровопролитной. Людские ресурсы Германии и ее союзников не безграничны. К тому же союзники- итальянцы, румыны, мадьяры, это...
Шенкендорф усмехнулся своим мыслям - это не солдаты. Они мастера пить водку, воровать и тащить все что попадется под руку, но в бою разбегаются при первом же выстреле.
Шенкендорф вспомнил, как один из командиров итальянских частей вместо того, чтобы окружить партизанскую базу и вступить в бой, отправился в совершенно другой район, где партизанами и не пахло. А потом, когда взбешенный Шенкендорф вызвал его к себе, итальянец долго и очень красноречиво врал, что не получил приказ. Одна из самых точных характеристик итальянского военного — «ловкач». Как там говорил Наполеон? «Если итальянцы заканчивают войну на той же стороне, что и начали, значит они предали дважды».