Обреченность
Шрифт:
— Ищу хозяйство Иванова.
— Это рядом. Можем захватить с собой, чтобы вам не бить ноги.
— Благодарю.
— Садитесь в кабину, А я в кузов к бойцам. Пусть обдует на ветерке, иначе засну. Двое суток не спавши, все диверсантов ловим, будь они неладны.
— Товарищ подполковник, а я? — закричал младший политрук.
— Садитесь в кузов. Проверьте оружие, рядом могут быть немцы.
Политрук близоруко щурясь вынул из кобуры наган. Зачем-то прокрутил
Политрук неловко засунул револьвер в кобуру.
Шофер машины молча крутил баранку, бросал косые взгляды на сидящего рядом подполковника.
Наконец не выдержал, спросил.
— Вы из госпиталя, товарищ подполковник?
— Нет. С чего ты решил?
— Лицо у вас белое. Не загорелое. Мы то все уже как вобла копченая.
— Я на Севере служил. Там солнца мало.
— А я местный рожак, из станицы Ивановской. Передерий моя фамилия. В колхозе на тракторе работал. Сейчас вот шоферю.
Больше водитель не проронил ни слова. Перед поездкой он заскочил в дом своего кума Петра и наскоро опрокинул у него полстакана самогона, закусил хлебцем с луковицей и сальцем. Ему было неудобно от того, что командир в машине наверное сидел голодный, а от его дыхания в кабине висел густой сивушно-луковичный перегар.
Водитель хмуро и виновато посматривал в висящее перед ним зеркало заднего вида и в нем прыгали седые виски и усталые глаза подполковника.
Сначала сбоку от дороги шли колхозные поля с перелесками. Сплошная зелень была во многих местах перерезана то широкими, то узкими рыжими отвалами земли: по обеим сторонам шоссе местные жители рыли противотанковые рвы и окопы. Почти все работавшие были в гражданской одежде. Только иногда среди рубах и платков мелькали гимнастерки распоряжавшихся работами саперов.
Потом ЗИС въехал в яблоневые сады. И сразу кругом стало безлюдно и тихо. Над дорогой несколько раз прошли пара «мессершмиттов». Деревья стояли вплотную к шоссе закрывая небо, и самолеты стремительно выскочив из-за верхушек деревьев промчались на бреющем над дорогой и стремительно ушли к линии горизонта, мгновенно превратившись в черные точки.
Костенко вытер ладонью холодный пот на лбу. Водитель сплюнул в открытое окно:
— С-сссуки! Как дома себя чувствуют!
Дальше ехали молча. Проехали еще несколько километров. На пересечении с узкой, уходящей просекой дорогу грузовику преградили три всадника в кубанках, в накинутых на плечи бурках.
Старший, рыжеусый, судя по говору - кубанец, перевесился с седла, заглянул в кабину.
— Хто вы е? Куды прямуетэ?
В кузове встал младший лейтенант Спицын. Поправил ремни портупеи.
— Это что за махновцы? Кто старший?
— Мы, дозор войсковой группы. Старший дозора старшина Нечипорук.
— Возьмете с собой подполковника Костенко.
— Его и ждем. Гриша, дай Орлика товарищу подполковнику.
Алексей привычно и ловко как в молодости, почти не касаясь луки и гривы, вскинул в седло свое сухощавое тело, поправляя портупею, сказал:
— Ведите старшина. Показывайте дорогу.
Обернулся
— Вам удачи младший лейтенант. А ты, красноармеец Передерий, как следует смотри за машиной. Чтобы до Берлина без поломок!
Через час благополучно добрались до первого «секрета», дозор остановили вооруженные пулеметами бойцы.
Дивизия глубоко зарылась в землю. Оборудовались противотанковые опорные пункты, устанавливались минные поля и проволочные заграждения. В ротах и батальонах создавались группы истребителей танков, вооруженные связками гранат, бутылками с горючей смесью, дымовыми шашками.
До командного пункта дивизии было километра три, большую часть в гору. Дорога в гору была завалена осыпями камней.
Уже перед самой темнотой, Алексей Костенко, добрался до места. Штаб размещался в нескольких домиках, приткнувшихся к плоскому каменному отвесу огромной скалы. Она являлась здесь господствующей высотой, и все называли ее «зубцом». Наверху этой скалы, в разных местах располагались наблюдательные пункты командира артиллерийского полка, и один из наблюдательных пунктов командира дивизии.
Дивизией командовал старый знакомый Рябушинский.
Высокий жилистый подполковник, начальник штаба дивизии сидел за столом перед картой, рисуя и чертя на ней стрелки.
Подполковник оторвался на несколько секунд, чтобы вежливо, но очень коротко приветствовать Костенко, и сейчас же снова стал колдовать над своей картой.
Рябушинский пожал Алексею руку.
Костенко кивнул головой на шпалы в его петлицах.
— Что ж, Андрей Петрович, все еще не генерал?
Комдив засмеялся:
— Так и ты Алексей, тоже не полковник. Сам знаешь, таким как мы, меченым, с оглядкой звания и ордена дают. Впрочем, это уже не важно. Не за звания воюем, за Родину.
Рябушинский закурил и прикрывая ладонью папироску, стал рассказывать о дивизии, о том, как зенитчики сегодня сбили самолет. Он был полон впечатлений и, все более оживляясь, становился таким молодым и задорным, что Костенко никогда бы не подумал бы о том, что еще несколько месяцев назад шел с ним одним зэковским этапом.
На черном небе ночью высыпали крупные южные звезды. Костенко вспомнил, что в его прошлой жизни, на Колыме, звезды были мелкие и тусклые, словно замерзшие.
Силами семи пехотных и одной моторизованной дивизии 17й армии Рихарда Руоффа, немцы нанесли удар по Краснодару и захватили город. Были захвачены Ейск и Майкоп. Оккупированы районы: Ейский, Камышеватский, Пашковский, Ярославский, Упорненский.
По позициям дивизии ударили немецкие самолеты. После того как авиабомбы перепахали линию обороны танковые клинья стали резать ее на ломти. В окружение попали три полка. Всюду наблюдались пожары и взрывы, горело все, даже железо. Сама земля стала неузнаваема — покрылась какими-то лишаями, язвами, болячками. Там, где были позиции, все перепахано снарядами, опалено огнем. Догорал танковый батальон. Рвался боезапас в танках, скособоченно стояли брошенные орудия, всюду там и сям на земле виднелись обугленные бугорки сгоревших танкистов.