Обреченность
Шрифт:
На штаб дивизии немцы сбросили немецким десант. Совсем рядом затрещали автоматные очереди, началась винтовочная трескотня. Дверь рванулась, ворвался адъютант:
— Товарищ комдив!.. Там...
Глаза его растерянно бежали, ни на ком не останавливаясь. Офицеры смотрели на него. И, оробев под взглядами, адъютант совсем тихо закончил:
— Немцы на наш штаб десант сбросили.
Рябушинский, стягивая с околыша ремешок фуражки и затягивая его под подбородком, спросил:
— Сколько человек?
— Около батальона, товарищ комдив.
Глядя Костенко в глаза, Рябушинский сказал:
— Я не могу тебе приказывать Леша, но во имя нашей старой дружбы, прошу...
Вытащил из кобуры ТТ.
— Бери знамя, трех бойцов. Заводи машину и уходи. Ты совершишь подвиг, если спасешь знамя дивизии, Даже если мы все поляжем здесь,— он махнул рукой.
— Если будет живо знамя, то жива и дивизии. Никто не скажет, что мы струсили. Понял задачу?
Костенко махнул головой.
Рябушинский коротко обнял его, тут же отстранился, бросил начальнику штаба:
— Соберите всех офицеров штаба, охрану, поваров, вообще всех кого сможете.
Начальник штаба встал перед ним.
— Не дури, Андрей Петрович. Отходите со знаменем. Мы вас прикроем.
Комдив оттолкнул его в сторону.
— Прочь! — закричал он, наливаясь яростью и злобой.
Перед штабом уже шла стрельба. Раздавались взрывы — немцы вели обстрел из ротных минометов.
Рябушинский шагнул за порог. «Только не тюрьма и не плен!» — Успел подумать он.
— Впер- рррред!
Он шел в полный рост, сжимая в руке пистолет, бесстрашный как в молодости, и знал, что в тюрьму уже больше никогда не попадет.
— Впере-ед!.. Ура-ааааа!
— Вперед!
Комдив побежал, и не поворачивая головы, чувствовал, что бегут рядом бойцы. В этот момент по ним ударили немецкие пулеметы. Что-то сильно толкнуло Рябушинского в бедро. По инерции он еще сделал несколько шагов, но почти одновременно почувствовал удары в плечо и грудь. Комдив словно споткнулся, повернулся боком и медленно упал на горячую пыльную землю.
Его мечта сбылась, он умер свободным.
Подполковник Костенко обмотал знамя вокруг своего тела. Метров пятьсот пришлось ползти по-пластунски под обстрелом. Следом за ним ползли автоматчики. У дороги наткнулись на несколько автомашин с пробитыми скатами. Бойцам удалось завести одну из них. Завывал перегретый двигатель полуторки, хлопали простреленные скаты, тошнотворно пахло горящей резиной.
Навстречу промчалось несколько грузовиков. В последнем, до пояса высунувшись из кабины, какой-то встрепанный человек без пилотки громко кричал:
— Там танки, танки-иии! Окружили!
— Не может быть, - подумал Алексей Костенко. Откуда здесь танки?
Не успел он приказать разворачиваться, как прямо на дороге, один за другим начали рваться снаряды. Дорога вскипела воронками взрывов. Шофер не ожидая приказаний стал резко выворачивать руль. Скрипя зубами, он вперемешку с матюками выкрикивал:
— В гробину... душу мать! Попали... Немцы!
Но вдруг, взрывная волна приподняла машину и опрокинула ее навзничь.
Стояла глухая тишина. Ни воя моторов, ни лязга гусениц, ни грохота разрывов, ни человеческих голосов.
Костенко очнулся от боли. Она током пронзила все тело. Его трогали руками какие-то люди. Может быть фашисты? Рука потянулась к кирзовой кобуре пистолета. Но послышалась русская речь. Он открыл глаза, увидел рядом бойцов в гимнастерках! С ними был военный корреспондент. Его очки разбились, на небритом лице остались одни близорукие глаза.
Сильно болела грудь, было трудно дышать. Из порванного сапога сочилась кровь. Кто-то из бойцов ножом сверху вниз, распорол голенище сапога. Бриджи набухли кровью. Не сожалея вспороли и их. Крупный осколок пробил голень, задел кость. Рана покрылась кровяной коркой. Перетянули голень ремнем.
Группой командовал уже немолодой старшина с четырьмя эмалевыми треугольниками на петлицах. Он отдавал толковые распоряжения, группа подчинялась.
Младший политрук склонился над Костенко.
— Товарищ подполковник, у вас на груди кровь. Надо перевязать!
Костенко прохрипел:
— Потом… у меня под гимнастеркой знамя дивизии. Положи на рану под гимнастерку какую нибудь тряпку. Будь рядом. Если помру, знамя понесешь ты. Командовать группой будет старшина.
Набираясь сил молча смотрел снизу вверх, потом сделал короткое, слабое движение лежавшими на шинели белыми пальцами.
— Подойдите — сказал корреспондент старшине.— Зовет.
Старшина наклонился, и Костенко, прикусив от боли губу, шепотом сказал ему что-то, что тот не сразу расслышал. Поняв это по его глазам, подполковник до пояса расстегнул гимнастерку и бойцы увидели тяжелый, пропитанный кровью бархат, с вышитыми золотом буквами: «...-6я Крас....».
— Командуй старшина....Спасай знамя и выводи людей.
Старшина кивнул бойцам, двое из них из досок полуторки и шинелей сладили какое то подобие носилок и меняясь, по очереди понесли подполковника с собой.
Он то терял сознание, то, очнувшись, смотрел на плывущие над ним облака, на черный от грязи и пыли бинт которым была обмотана шея впереди идущего бойца.
Мысли то неслись вперед, то замирали и тогда казалось, что каждую минуту повторяется то, что уже было. Что время течет медленно... очень медленно. На несколько секунд он терял сознание и придя в себя испуганно вздрагивал, сжимая рукой пистолет.
ТТ все время лежал у него на груди.
Младший политрук шел рядом.
Нести подполковника на самодельных носилках было страшно неудобно. Несколько раз его чуть не уронили. Рана на груди снова начала кровоточить.