Обреченность
Шрифт:
— Ничего, ничего, - успокаивал старшина,— потерпите товарищ подполковник. Скоро наши, там врачи.
Всюду развороченная земля, воронки от бомб, на земле изуродованные трупы красноармейцев, возле них обгорелые стволы винтовок и остатки солдатских лопат.
Перед рассветом вышли к Кубани.
Подходя к переправе увидели, что на берегу творится что-то непонятное. Крики, ругань, выстрелы.
Переправой командовал майор в запыленной гимнастерке и сапогах.
На поясе висела потертая кобура с ТТ. Он, что-то кричал сорванным голосом и размахивал кулаками. За его спиной ощетинилась цепь бойцов с примкнутыми штыками. По сторонам от дороги стояло несколько пулеметов, нацеленных стволами на приближающихся бойцов.
У переправы стояли несколько полуторок и запряженных телег с ранеными красноармейцами.
Подойдя ближе бойцы услышали сорванный хрип майора:
— Всем стоять. Мать вашу перемать! Кто может держать оружие остаются на этом берегу. Сюда уже рвутся немецкие танки. Эвакуируем только раненых.
Переправа шла медленно; притащенный из соседнего колхоза второй паром оказался дырявым, с гнилым канатом, который рвался каждые полчаса. Саперы работали без устали. Срастили второй канат, заделали отверстие и перевозка ускорилась.
Младший политрук с наганом в руках подбежал к майору.
— Товарищ майор, я военный корреспондент газеты «За Родину» младший политрук Злотник. Сопровождаю представителя ставки подполковника Костенко. У него знамя части. Надо как можно скорее отправить нас в тыл.
— Подполковника в машину с ранеными. Все остальные в оборону.
— Но я не могу бросить раненого старшего командира со знаменем дивизии.
Майор махнул рукой.
Подполковника Костенко, завернутого в шинель, кое-как уложили у борта, в кузов машины. Рядом с ним села медсестра, с каким-то детским, жалобным лицом.
Младший политрук с наганом в руках вскочил на подножку, близоруко озираясь по сторонам.
* * *
На разбитых и пыльных степных дорогах день и ночь грохотали танки немецкой группы армий «A».
Серым облаком катилась пыль, за ней двигались ряды пехоты, машины, пушки.
А по обочинам дорог колыхались волны желтой, высокой пшеницы. По ночам горели подожженные колхозные поля. Полыхало багровое зарево пожаров. На многие версты пахло паленым хлебом, и этот запах кружил, дурманил головы.
В последних числах июля, когда выжженная солнцем степь изнывала от зноя горнострелковый разведывательный отряд, шедший во главе 4й горнострелковой дивизии вермахта, вышел к станице Кущевской.
Первая немецкая атака была отбита огнем советских войск. Но немецкое командование во что бы то ни стало решило захватить и использовать для дальнейшего наступления перспективный плацдарм.
Утром 31 июля пехота вермахта начала наступление на позиции 12й Кубанской и 116й Донской кавалерийских дивизий, оборонявших станицы Шкуринскую и Канеловскую. Казаки перешли в контратаки и сумели отбросить противника, но соседняя 18я армия дрогнула и начала отступать.
31 июля входившая в ее состав 216я стрелковая дивизия оставила Кущевскую.
С наступлением ночи 15я кавалерийская дивизия попыталась выбить противника из станицы, но не смогла. Тогда-то командование и решило ввести в бой 13ю казачью кавалерийскую дивизию полковника Бориса Степановича Миллерова, входившую в состав 17го Кубанского казачьего корпуса. Корпус был сформирован из жителей Краснодарского края.
Ночью казаки, переместились в высокие заросли кукурузы и подсолнухов, заняли исходное положение для атаки.
Рыжела выжженная солнцем земля. Тянулись по небу бледные прозрачные облака.
На зорьке выслали разведчиков. Трое пластунов скрылись в зарослях кукурузы. Через полчаса они вышли к ровному полю, заросшему травой. В бинокль были хорошо видны беленые казачьи хаты, скрытые фруктовыми садами.
Где-то вдали подымался высокий журавль колодца. По пустой улице покачивая ведрами на коромысле прошла молодайка в белом платочке на голове.
Сержант Нефедов закусив травинку медленно переводил окуляры бинокля с хаты на хату.
— Вииииижу!
Из-за деревьев выглядывали хоботы танковых пушек. Вился дымок походных кухонь.
Разведчики вернулись, доложили - в станице стоят немцы. Готовятся к маршу.
Через час из станицы выдвинулась колонна грузовиков с пехотой. Впереди двигались мотоциклисты разведки и штабные машины.
Командир дивизии полковник Миллеров вызвал по рации штаб корпуса.
— Кипарис, это Береза... Ответь, прием!
— Береза, Кипарис на связи. Что у тебя, прием!
— Заняли позицию, оседлали дорогу, обзор на три километра вперед. Из станицы выдвигается немецкая механизированная группа, стоим, ждем.
— У них есть танки?
— Пока не вижу… Нет. Точно нет. Только грузовики с пехотой, бронемашины. До роты мотоциклистов.
— Твое решение?
— Атакуем лавой со стороны солнца. Заходим с правого фланга, по полю.
— Как ты без поддержки-то, Борис?
— Используем фактор внезапности. Немцы и опомниться не успеют. Порубим и отойдем.
— А если немцы подтянут танки или самоходки?
— На этот случай приготовил для них подарочек.
— Подарочек то подарочком, но коробочки Орловской бригады тебя поддержат. Сейчас дам команду. Давай тогда, вперед! Только не увлекайся чересчур, а то я тебя знаю. Все, конец связи.
Миллеров оглядел позиции.
Яркое утреннее солнце выкатилось из-за линии горизонта и медленно поднималось на стоящими и лежащими людьми.
— Васильев! Командиров полков ко мне. Срочно!
После получения приказа комдива командир полка майор Соколов построил свои эскадроны. Сказал коротко:
— Сейчас мы пойдем в атаку. Биться будем насмерть. Может случиться так, что погибнем все. Но если нам придется погибнуть, то умирать будем с казачьей удалью.
Командир полка еще молод, у него мальчишеские черты лица.