Обреченность
Шрифт:
Поравнявшись с танкистами комдив остановил коня, спешился. Несколько мгновений он стоял под палящим солнцем, вытирая фуражкой серое от пыли лицо. Обметанные зноем губы вздрагивали.
Ткнув пальцем в сторону командира танкового батальона он скомандовал: «Майор, ко мне!»
Крепко сбитый крепыш в грязном промасленном комбинезоне сперва бегом, потом, четко печатая шаг, подскочил к Миллерову и взял под козырек: «Товарищ полковник… разрешите доложить... Я не смог...»
Миллеров его перебил: «Не смог?!. Ах ты!..
– Его лицо перекосилось.
Никто даже в мыслях не осудил командира дивизии, законы войны суровы и он поступил соответственно обстановке. Приказ танкистами не был выполнен и кто-то должен был за это понести наказание. Был ли действительно виноват командир второго танкового батальона или просто «попал под раздачу» этого никто не выяснял — на его месте мог быть любой.
Судьба распорядилась так, что за этот бой комбат-2 без суда и следствия получил в «награду» пулю в грудь и полное забвение, а командир первого танкового батальона капитан Березин — орден Красного Знамени на грудь.
Фамилию расстрелянного танкиста никто не запомнил. Да ее никто и не спрашивал.
Много в те дни гибло красноармейцев, лейтенантов, капитанов, майоров. Всех разве упомнишь! Чьим-то родным написали в похоронке — «Погиб за Родину»! И за это спасибо. В кому-то — «Пропал без вести».
Примерно в то же самое время под Орлом, обер-лейтенант Фридрих Хенфельд, командир самоходной артиллерийской батареи по своей вине потерял три орудия и они были захвачены советскими частями. Незадачливого офицера ждал приговор военного трибунала. Но командир 4й дивизии генерал-майор Генрих Эбербах, рассудил иначе. Он приказал офицеру отбить свои орудия. Обер-лейтенант был убит в бою через три дня, но умер героем.
Придя в себя, фашисты пустили на конницу танки. Взревели танковые моторы. Ощетинились взрывами стволы танковых пушек.
Осколком снаряда убило Бачира Бек-Оглы. Казак Мележиков на руках вынес из-под шквального огня тело своего политрука.
Когда до немецких танков оставалось всего 400 метров командир конно- артиллерийского дивизиона капитан Чекурда выкатил орудия из зарослей кукурузы.
— Орудия на прямую наводку. По танкам огонь!
Несколько машин вспыхнуло, остальные развернулись и ведя стрельбу из орудий и пулеметов пошли, на батарею.
Еще несколько танков вспыхнули факелами. Остальные через кукурузное поле двинулись назад и, забирая широким полукружьем вернулись в станицу. Пять немецких танков воняя дымом и горелым мясом остались стоять на поле. Рядом лежали тела убитых танкистов. На батарее перевязывали раненых.
Бой с танками — страшное дело. Обоюдно страшное.
Через полчаса лязгая гусеницами и сотрясая землю танки вновь пошли в атаку.
Три раза Кущевская переходила из рук в руки. 216я дивизия не оказала поддержки казакам. В итоге кавалерийский корпус отошел на исходные позиции.
В ожесточенных августовских боях 1942 года и в результате Кущевской атаки казачьи части понесли тяжелые потери.
Но эти смерти не были напрасными, атаки не были бессмысленными. 17й кавалерийский корпус на четверо суток задержал наступление 17й армии и отошел только по приказу Командующего Северо-Кавказского фронта маршала Буденного.
За это время отступающие части Красной Армии сумели привести себя в порядок, заняли новые оборонительные рубежи и вновь оказали сопротивление наступающему врагу.
За эти четверо суток Николай Байбаков, уполномоченный ГКО в Кавказском регионе сумел уничтожить все нефтяные скважины и нефтеперерабатывающие предприятия. Вермахт не получил ни капли Майкопской нефти.
* * *
9 августа 1942 года Красная армия оставила Краснодар и отошла на левый берег реки Кубани, в предгорье, к Горячему Ключу.
Полуторка, с прицепленной к кузову небольшой пушкой, пыля и скрипя тормозами, остановилась у переправы. Еще на ходу водитель выскочил из деревянной кабины, закричал от отчаяния. Прямо у него на глазах саперы взорвали переправу. До подхода немецких танков оставалось несколько минут.
Резко развернувшись водитель дал газ и машина рванула в сторону от переправы. Водитель выжимал из старого мотора все, что было можно. Машина с бешеной скоростью неслась по пыльной дороге.
Немецкая армия вошла на территорию Краснодарского края через северные станицы.
Дойдя до Кущевской, немецкая колонны разделились. Одна вступила в бой, а
другая колонна пошла прямиком на Шкуринскую и Канеловскую.
На ее пути занял оборону спешно сформированный батальон, состоящий из добровольцев непризывного возраста, служивших в Красной армии еще во время Гражданской войны и учеников 9—10 классов.
Наспех переодетым в солдатское обмундирование, сыпанули им в пилотки по горсти патронов, дали одну винтовку на троих и послали в бой против немецких танков.
Новобранцы просили оружие. Командир роты, из запаса, уже немолодой, высокий, сумрачный, молча вглядывался в их лица:
— Нету, хлопчики, нету дорогие! Вот убьют кого, тогда и возьмете.
Обреченно махнул рукой и побежал командовать.
— Ну уж, нет, - казал себе Коля Протасов.
– Я с голыми руками воевать не буду.
Выпросил у старшину гранату. Насколько мог заточил о подобранный где-то камень лезвие саперной лопаты. Проходящий мимо старшины долго смотрел на него, потом сказал:
— Вижу сноровистый ты парень. Если не убьют, воевать хорошо будешь. Кто сноровке научил?
— Отец. Он еще в гражданскую воевал.
— Понятно. Батька — то, из казаков?
— Казак.
— Воюет?
— Воюет. Только где не знаю. Ни одного письма.
— Ясно. Ладно, дам я тебе винтовку. Завалялась у меня одна. Пойдем со мной.