Обреченность
Шрифт:
Мишка прятался в кустах у сарая и видел через мутное стекло, как один из красноармейцев бил бабушку прикладом винтовки. В доме их было несколько, и все с оружием. Потом один из наставил на бабушку винтовку и выстрелил. Красноармейцы вышли, обложили хату соломой и подожгли. Потом они ушли. Мишка сидел в кустах до темноты, глотал комок в голе, боясь заплакать. В голове стояли слова деда:
— Никогда не проси пощады, если даже будут тебя казнить! Не плачь, если на твоих глазах будут пытать близких или детей твоих! Молчи, если будут жечь твой дом, потому как, гордость казачья сродни кровной мести.
Ночью он добрался до железной дороги. Прицепился к какому то поезду. Началась беспризорная бродячая жизнь - поезда, крыши вагонов, угольные ящики.
На Украине его сбросили с подножки. Хорошо еще, что состав только тронулся, и он упал под откос. Удачно упал, ничего не сломал. Потом его задержала милиция, отправили в приют Ростова. Там было голодно, Мишка бежал из детского дома, снова кражи. Побеги. Изоляторы. Опять кражи.
Однажды в Ставрополе на путях его схватила железнодорожная охрана, после чего отправили в детский дом. Там он учился сначала в обычной школе, потом в школе фабрично-заводского обучения и до призыва в армию работал на заводе.
В армии остался на сверхсрочную. Сентябрь 1941 года встретил старшиной эскадрона кавалерийской казачьей дивизии.
Однажды среди пополнения он увидел двадцатилетнего Степу Мозырева, младшего брата соседки Дуняши. Они оказались в одном полку.
На рассвете 17 октября 1941 года с западного берега Миуса сотни немецких орудий и минометов открыли шквальный огонь, перепахивая окопы 31й Сталинградской стрелковой дивизии полковника Михаила Озимина. Десятки «юнкерсов» засыпали бомбами огневые позиции дивизии, вдоль насыпи железной дороги Покровское — Марцево. Затем с захваченных плацдармов на Таганрог двинулись колонны танков и мотопехоты 3го моторизованного корпуса танковой армии генерал-полковника фон Клейста.
Раздавленные массой бронетехники, поредевшие полки сталинградцев отходили к поселку «Северный», где в бой вступили подразделения таганрогского гарнизона.
Ближе всего к месту прорыва, в районе села Курлацкое и хуторов Садки, Бузина, Седовский, находились две легкие кавалерийские дивизии и вышедший из окружения 23й стрелковый полк 51й ордена Ленина Перекопской Краснознаменной дивизии.
В полдень командующий 9й армией генерал Харитонов отдал приказ командирам 66й и 68й кавалерийских дивизий полковникам Григоровичу и Кириченко, нанести удар во фланг противника в направлении станции Кошкино.
Полки и эскадроны построились в ранжир.
В блекло-голубом небе застыло беспощадно- палящее солнце. Ветер гнал по степи серебряные волны вызревшего ковыля. Горячий, прозрачный воздух поднимался вверх от поблекшей пожухлой травы. Хрипло и протяжно-запаленно свистели сурки.
В мареве горячего дрожащего воздуха словно растворялись коробки полков и эскадронов.
Полковник Григорович на пляшущем жеребце выдвинулся перед строем. Удерживая пляшущего и всхрапывающего коня, туго натянул поводья. Офицерская казачья шашка с вишневым темляком болталась на левом бедре.
Полк, затаив дыхание, ждал команды.
— Поступил приказ, идти как на парад. Но парада не будет, идем на смерть! Шашки вон!
Полковник вырвал из ножен клинок. Шашка с визгом описала дугу и замерла острием клинка к низу.
— По-ооооолк — приподнимаясь на стременах пропел комполка - в атаку марш-марш!
Глухо содрогнулась земля, раздавленная множеством копыт. И эскадроны пошли на танки. На смерть!
Командир немецкого танкового корпуса генерал Эберхард Август фон Макензен, осматривал в бинокль лежащую перед ним равнину.
Всего лишь пара километров отделяла немцев от стремительно несущейся на них казачьей лавы.
Через цейсовскую оптику генерал Маккензен видел, как сверкая клинками по бескрайнему полю, прямо на его танки мчатся тысячи всадников. Растянувшись на несколько километров над степью клубилась пыль. Казалось, что земля дрожит под ударами копыт.
Барон фон Макензен опустил бинокль, выдохнул:
— Боже мой! Кто командует этими безумцами? На месте русского командования я бы отдал его под суд!
Командир моторизованной дивизии «Лейб-штандарт "Адольф Гитлер"» обергруппенфюрер СС Йозеф Дитрих, рассмеялся:
— Барон, ну что вы право?.. Зато смотрите как красиво они идут на смерть. Прямо как уланы в Польше!
Слева и справа на немецкую колонну с шашками в руках и полной тишине неслись казачьи эскадроны.
Конница растягивалась, пытаясь взять в кольцо окружения вражескую мотопехоту. Но это продолжалось только мгновение.
Поморщившись Маккензейн приказал командиру 13й танковой дивизии уничтожить русских.
Генерал Дюверт немедленно развернул вдоль шоссе Покровское — Самбек колонну 93го моторизованного полка оберстлейтенанта Штольца.
Со стороны развернувшейся немецкой колонны, с лихорадочной поспешностью опорожняя диск за диском, ударил кинжальный огонь десятков пулеметов. Ударили танковые пушки и минометы.
Сотни снарядов и мин ударили по казачьей лаве. На полном скаку опрокидывались навзничь кони.
Краем глаза Мишка увидел, как жеребца командира эскадрона сбила какая-то обезумевшая лошадь, и капитан Головкин пулей вылетел из седла. Его накрыл копытами следующий ряд лавы и Мишка услышал дикий нечеловеческий крик. В середине лавы взрывы подняли вверх месиво из тел и комьев земли.
Возле тачанок пулеметчики и кучера рубили постромки, а цепи, переломанные кинжальным пулеметным огнем, уже захлебывались в собственной крови. Метались по рыжей от солнца степи испуганные кони.
— Хлопц-ы-ыыыы! Держись!.. Тачанок не кидать!.. К перелеску уходи… К перелеску, в божину креста мать! — кричал командир полка, привстав на стременах.
Казаки развернули коней и пошли с места в карьер, прижимаясь к гривам, подгоняя лошадей криком и ударами каблуков.
Оскалив зубы Мишка крикнул Степану: