Обреченные на забвение
Шрифт:
С 22 по 24 декабря, прикрываясь заслонами, ведя ожесточенные бои, дивизия отошла на восточный берег реки Айттакоски, сохранив за собой небольшой плацдарм на ее западной стороне. Потери были просто огромные. За десять дней боев дивизия потеряла убитыми почти тысячу человек, полторы тысячи было ранено. Более 1600 человек пропало без вести, большая часть которых позже оказались убитыми, и только немногие, как выяснилось, попали в плен, однако их судьба тоже была незавидна. Когда в январе 1940 года дивизия снова перешла в наступление и отбросила финнов на запад, Петр сам видел ямы, заполненные мерзлыми трупами погибших в плену красноармейцев.
Во время этого наступления, в одной из атак на хорошо укрепленные финские позиции, Петра ранило. Батальон широкой цепью атаковал засевшего противника,
– Петька, дуй в санчасть, только пригнись, чтобы снова не задело.
А сам, схватив оружие, снова бросился в атаку, но не успел пробежать и десятка метров, как вскрикнул и упал, тяжело раненный в живот. На этот раз настал черед Петра спасать друга. Стащив с себя шинель и бросив ее на снег, он правой рукой затащил на нее скорчившегося от боли Пашку. Кое-как вытащил из своего кармана упаковку бинта, разорвал ее зубами и, стараясь громко не стонать от собственной боли, принялся перевязывать товарища.
– Держись, Пашка, потерпи немного, скоро выберемся, ты только не засыпай, – умолял он друга, чувствуя, как того быстро покидает жизнь.
Рана была серьезная. Пашка то и дело терял сознание, когда Петр что есть силы тащил его туда, откуда они всего несколько минут назад начали свою атаку. Навстречу уже спешил санитар, как Петя вдруг поскользнулся и, потеряв равновесие, упал на живот рядом с Павлом. В этот момент раздался легкий свист, и, подбрасывая вверх клочья мерзлой земли вперемешку с белым снегом, рядом разорвался снаряд. От громкого взрыва заложило уши, по спине словно кто-то ударил лопатой, а затем провел острыми граблями. Через несколько секунд, немного придя в себя, Петр почувствовал, как сзади все горит, словно его расцарапала дикая кошка. Приподнявшись, он взглянул на Пашку. Тот был мертв. Взрывом ему разворотило всю грудь. Сейчас он представлял собой огромное красное месиво из костей, мяса и внутренностей. Резкий запах теплой крови ударил в нос. К горлу подступил спазм, и Петю сильно вырвало. Внезапно кто-то сильный схватил его за шиворот и потащил. Это был санитар.
– Живой?! – громко крикнул он прямо в ухо, считая, что Петя контужен взрывом.
– Живой. Пашку только убило, – на глазах выступили слезы.
– Видел! – так же громко прокричал санитар. – Меня тоже немного поцарапало. Бежал бы чуть быстрее, сейчас бы рядом лежал. Давай хватайся, мотать отсюда надо скорее, пока снова не прилетело. – Он рывком поставил Петю на ноги. – Сам идти можешь?
– Могу. Можно мне Пашку вынести? – В смерть друга верилось с трудом, хотя она произошла прямо на глазах. – Он, наверное, просто ранен. Надо его вынести.
– Не дури, парень, – санитар посмотрел ему в глаза, – он мертв. Я видел. Давай, иди скорее туда, – он махнул рукой, указывая направление, – а я побегу дальше, наверняка еще раненые есть. Все, уходи быстрее, а то накроет. Пристрелялись, гады.
Развернув Петра в нужную строну, санитар легко подтолкнул его в спину, а сам побежал догонять уходящую цепь, на секунду остановившись около тела Пашки.
Размазывая слезы по щекам, не пригибаясь, чувствуя, как сильно мерзнут раненая рука и разорванная спина, Петр медленно побрел в указанную сторону. В голове не укладывалось, что и Пашки уже нет на свете. Из их тройки настоящих армейских друзей, всегда поддерживающих и приходящих на помощь друг другу, он остался один.
После не очень успешных боев в середине февраля в дивизии сменился командир. На место не справившегося и допустившего такие неоправданные потери комбрига Александра Михайловича Степанова
Про смену начальства Петя еще не знал, проходя лечение в переполненном госпитале Петрозаводска, куда его доставили через несколько дней после ранения. Сначала в родном медсанбате промыли и почистили раны, чтобы не возникло загноение, крепко перевязали так, что рукой было тяжело шевелить. И потом несколько машин, загруженных такими же ранеными, в сопровождении медсестер повезли их на восток. По дороге угодили под огонь перекрывших дорогу финских диверсантов, которым удалось отрезать от колонны один автомобиль. Когда на место прибыли вызванные по тревоге пограничники, выполняющие роль отрядов по охране тыла, они обнаружили только сожженный грузовик, наполненный обгоревшими человеческими останками, да валяющийся рядом остывший труп изнасилованной и заколотой штыком молодой медицинской сестры. Недалеко был утоптанный лыжный след, уходящий в лес. Но идти по нему в преддверии надвигающейся ночи пограничники не решились, остерегаясь засады. Поэтому, взяв на прицеп санитарную машину вместе со скорбным грузом, они двинулись назад.
В середине марта, уже перед самой выпиской, Петя узнал об окончании войны. Эту весть он воспринял как-то грустно, без особой радости. Да и чему было радоваться, когда столько товарищей осталось на поле боя. Когда больше нет на свете ни Семки, ни Пашки. В один из дней он решился и написал письма родителям погибших друзей, старясь как можно мягче описать произошедшие события. Тогда Петру казалось, что его послания помогут лучше справиться с накатившей бедой, чем сухая казенная похоронка. В голове был полный кавардак. Как-то не вязалась увиденная им бойня с выдающимися победами на озере Хасан и Халхин-Голе, которые так сильно прославляли советские агитаторы. Хотелось поскорее забыть, как страшный сон, эти кровавые холодные месяцы.
После окончания войны СССР отодвинул границу от Ленинграда почти на две сотни километров по Карельскому перешейку, также в прибавку получил обширные территории в Карелии и приобрел себе озлобленного проигрышем соседа, желающего дружить с любым врагом советской власти, чтобы в будущем вернуть свои потерянные земли.
В конце марта Петр прошел врачебную комиссию, которая признала его годным к строевой службе, и был отправлен обратно в свой полк. Добравшись до места, он узнал, что больше половины полка погибло или было ранено в этих зимних боях. Даже строгий, но справедливый старшина, служивший еще с Гражданской, не уцелел, сложив голову в карельских болотах. В ротах было много молодых незнакомых лиц, присланных в качестве пополнения. Их требовалось обучать, командиров для этого не хватало, и новый взводный, назначенный вместо убитого младшего лейтенанта Иванова, предложил Пете пойти в полковую школу младших командиров, чтобы тот стал сержантом. Подумав, Петр отказался. Согласно приказу от 1939 года, рядовые служили два года, а младшие командиры – три. Вот и не прельстился он тогда треугольниками младшего комсостава на петлицах, хотелось поскорее демобилизоваться, вернуться домой к родителям. Военная служба больше не радовала его, как раньше.
После войны жизнь постепенно возвращалась в мирное русло, не нужно было мерзнуть, бояться, голодать. Люди перестали ходить пригнувшись, вздрагивать от каждого шороха. Но что-то все равно витало в воздухе, какая-то незавершенность, недоговоренность, обида и тяжелая грусть. Дивизию вывели из болот, и их полк расположился на окраине сгоревшей деревушки, развернув походный лагерь. Кормить сразу стали лучше, в местных озерах было полно рыбы, которую вылавливали специально выделенные для этого команды. Возобновились занятия, командиры старались учить бойцов с учетом опыта только что закончившихся боев. По субботам, натянув простыню между двух вкопанных столбов, прямо на улице крутили кинофильмы. Все было спокойно, только огромные тучи комаров, лезущих из болот, казалось, были готовы высосать всю кровь из человека, грозно гудя тяжелым роем над головой и ожидая момента, чтобы вонзить жало в незащищенное место.