Обретённая память
Шрифт:
Поездка в автобусе была испорчена кричащими детьми, в чём Оуэн совершенно не нуждался, потому что у него снова начала болеть голова. Конечно, он мог бы позвонить на работу и сказаться больным, но на самом деле это было не лучшим вариантом. Врачи не берут отгулов по болезни. У врачей, согласно неписаному закону, такая иммунная система, которая может победить любой вирус, и они определённо не страдают от похмелья.
Он добрался до отделения неотложной помощи в больнице почти через час после того, как ушёл из дома девушки. Его коллеги и так называемые друзья уже ждали его — либо
— Ц-ц-ц… где ты шлялся прошлой ночью, грязный гуляка?
— Чувствуешь себя немного потрёпанным?
— Что это у тебя на рубашке — соус от шашлыка?
— Думаю, доктору Харперу понадобится прилечь. Жаль, что нам он понадобится в пятой палате. Возьми кофе и надень пиджак. Не можешь же ты болтаться тут с видом, как у чёртова бродяги. Ты пойдёшь со мной.
Первым его пациентом оказался мальчик, которого сбила машина, когда он шёл в школу. Когда начальник Оуэна, доктор Баласубраманян (или просто доктор Бала) отодвинул занавеску, Оуэн почувствовал, как его сердце упало. Он мог смириться со всеми аспектами своей работы — с кровью, ранами, физиологическими жидкостями; но ему всегда было тяжело, когда пациентом оказывался ребёнок. К счастью, ему не приходилось много работать с ними, и все дети, которых он лечил, выздоравливали.
— Доктор Харпер, это Даррен. Даррен, это доктор Харпер. Он просто осмотрит тебя, чтобы понять, что нужно делать, чтобы тебе стало лучше.
Даррен Лукас был голубоглазым девятилетним мальчиком, но сейчас он лежал на больничной кровати, вскрикивая от боли при каждом движении. Только взглянув на него, Оуэн мог сказать, что у Даррена сломана рука и, возможно, ключица. Нужно было сделать компьютерную томографию и рентген грудной клетки. Он вполголоса пояснил доктору Бале, что собирается делать, и доктор Бала кивнул и, как всегда, добавил несколько предположений. Закончив консультацию, Оуэн повернулся к Даррену.
— С тобой всё будет хорошо, Даррен, — сказал он, мягко улыбаясь. — Скоро мы поставим тебя на ноги, и ты сможешь играть в футбол.
— Ненавижу футбол, — всхлипывая, ответил Даррен.
— Хорошо, — сказал Оуэн. — Тогда будешь играть в то, что тебе нравится.
Он наклонился немного ближе к мальчику.
— Послушай, приятель. Я знаю, что тебе страшно и больно, но ты поправишься. Хорошо? Ты мне веришь?
Даррен Лукас кивнул.
— Ты очень хорошо держишься, Даррен. Если будешь продолжать в том же духе, может быть, мы дадим тебе медаль.
Даррен улыбнулся, но очередной приступ боли заставил его вздрогнуть.
— Знаешь, для этого у нас есть медсёстры, — сказал доктор Бала, когда они вышли из палаты Даррена.
— Что вы имеете в виду?
— Дружескую болтовню. Мы должны успокаивать, но не следует перебарщивать, изображая доброго доктора.
— Я не притворялся. Я просто подумал, каково ему сейчас. Это должно быть чертовски страшно. Большая больница. Много врачей, которые говорят непонятную чепуху.
— Да, я знаю, и не думай, что мне всё равно, но на самом деле ты должен иногда выдерживать хоть какую-то дистанцию. Знаешь, это тяжёлая работа. — Доктор Бала засмеялся и сильно хлопнул Оуэна по плечу — это был
Они подошли к кровати следующего пациента, молодого человека не старше двадцати пяти лет. Он был покрыт сажей и чёрным пеплом, но не обожжён. На нём не было рубашки, на рану на груди была наложена повязка.
— Кто вы? — спросил молодой человек.
— Это доктор Харпер, — сказал доктор Бала. — Доктор Харпер, это Майкл. Майкл, вам не трудно будет рассказать доктору Харперу о том, что вы только что рассказали мне, о вашем несчастном случае?
— Это был не несчастный случай, — торжественно заявил Майкл. — Не несчастный случай. Они бомбили нас. Они бомбили город. Я не мог это остановить. Бомбы просто продолжали падать.
— И когда это было, Майкл?
— В 1941-м, — просто ответил Майкл.
Доктор Бала повернулся к Оуэну и приподнял одну бровь так, чтобы Майкл не видел.
— Майкл был на Невилл-стрит, в Риверсайде, во время блица.
— Где я сейчас? — спросил Майкл. — Я спал, правда? Это был сон?
— Возможно, — сказал доктор Бала. — Вполне возможно. Вы можете назвать доктору Харперу дату своего рождения?
— Да. Первого апреля 1929 года.
Доктор Бала снова повернулся к Оуэну.
— 1929-й, — сказал он. — Майкл сказал, что в 1953 году что-то произошло, и что после этого он обнаружил себя в 1941 году во время блица.
— Прекратите так говорить, — сказал Майкл. — Как будто я… как будто я сошёл с ума.
Его голос задрожал, а глаза наполнились слезами.
— Я просто хочу проснуться, — сказал он. — Я просто хочу снова проснуться у себя дома. Я просто хочу, чтобы это прекратилось.
— Хорошо, Майкл. Я скоро пришлю одну из наших медсестёр. Мы вам поможем, — сказал доктор Бала, после чего положил руку на плечо Оуэна и вывел его из палаты.
— Ну? — поинтересовался он.
— Шизофрения? — предположил Оуэн. — Я имею в виду… Параноидальный бред, сдвиги… Это ведь может быть шизофрения, верно?
— Ставить диагнозы — не твоя задача, но, думаю, это хорошая догадка. Что ты будешь делать?
— Что вы имеете в виду?
— Каковы твои дальнейшие действия? У него очень лёгкие ранения. Рана на груди… обломок дерева… травма была поверхностной, и он получил лечение.
— Проверить, нет ли у него сотрясения?
— Да. Уже сделано. Что дальше?
— Вызвать психиатра.
— Хорошо. И?..
— Вы хотите честный ответ?
— Конечно.
— Я бы отправил его в психиатрическое отделение госпиталя святой Елены. Нет смысла держать его здесь, если он получил лечение, и он чокнутый, как ведро с лягушками.
— Пожалуй. Хотя я не уверен, что использовал бы твой жаргон.
Оуэн замолчал. Куда делось то сочувствие, о котором они только что говорили? Теперь он подшучивал над чьим-то безумием, хотя было совершенно ясно, что парень ужасно напуган. То, что он говорил, не могло быть правдой, но для него это была чистая правда.