Обряд на крови
Шрифт:
— Далеко, однако. К родне в Отрадное, — еще не до конца придя в себя, справившись с волнением, слегка подрагивающим тонким голоском ответил Айкин, но, увидев, что молодой мужик вешает ружье на куст и тоже присаживается поодаль у костерка, уже совсем расслабленно, облегченно добавил: — Еще недельку топать. Мало. Совсем близко.
Старик хохотнул, но тут же охнул и сдвинул брови к переносице, поглаживая поясницу:
— Эдак у тебя ловко получается — то далеко, то близко? Это как посмотреть, что ли? С одного конца или с другого?
— Так, так, — согласно, просветлев лицом, закивал Айкин, принимая
— Да прихватило немного. Ничего, расхожусь, бог даст. Мы уже с Андрюшкой калеными камушками погрели.
— Камешки — хорошо… но плохо, однако. Давай я тебя, дедка, правильно полечу?
— Так у нас же времени нет, а, Андрюш? — вопросительно глядя на молодого, сказал старик. — Скоро ж вечерять начнет, идти же надо?
— Ничего, Иван Семеныч, — откликнулся тот, — пусть полечит, если умеет. У них, говорят, это неплохо получается. Да и куда я с тобой таким пойду?
— Хорошо, хорошо, — радостно подскочил, засуетился Айкин, уловив из разговора мужиков, что никаких возражений от них не последует. — Надо тогда большой-большой костер жечь. Землю сильно греть надо. Потом ямку копать будем. Лечить тебя будем.
Вдвоем с молодым мужиком Андреем нарубили толстого ясеневого сухостоя, сложили его в громадную кучу и подожгли.
— Пока земелька греться будет, надо много-много еловых лапок натаскать, — оживленно проговорил Айкин и, первым отбежав на полста метров от пышущего невыносимым жаром огромного костра, смахнув топориком невысокую мохнатую елочку, принялся быстро обрубать с нее ветки и ломать самые тоненькие из них на мелкие кусочки.
Когда костер полностью прогорел, Айкин сдвинул горячие угли в сторону и начал копать яму на месте кострища, сноровисто ковыряя отмерзшую, оттаявшую землю выструганной из березки узкой заточенной лопаткой. Потом быстро сгреб в нее заранее заготовленную хвою и выдал команду Семенычу: «Снимай штаны, дедка. Полезай быстренько в середину». Усадив старика в яму, он присыпал его хвоей, обложил по кругу целыми еловыми лапами, а поверху на них еще и фуфайку расстелил. Теперь лечебное сооружение доходило старику до самых подмышек.
Управившись с делами, Айкин опустился рядышком с Семенычем на корточки, пытливо заглядывая ему в глаза:
— Ну как, дедка? Маленько припекает? — спросил через несколько минут.
— Да есть немножко. Как будто горчичниками по кругу облепили.
— Ничего, ничего, скоро хорошенько запечет. Скоро поможет. Так еще мой дедушка Монокто свою ревматизму лечил.
Через некоторое время Семеныч, закряхтел тихонько, зашевелился. Шумно задышал. У него на лбу густую испарину выбило.
Уложив безропотно перенесшего долгую «процедуру» деда на лапнике недалеко от снова заведенного костерка, Айкин нерешительно подошел к молодому мужику.
— Спасибо тебе, Аким, — сказал тот и, улыбнувшись, по-дружески похлопал доморощенного лекаря по спине. — Семенычу-то явно полегчало.
— Зачем спасибо, — сконфузился растерявшийся ульча. — Так же всегда надо, — пролепетал, — так же все делают.
— Надо бы чем-то тебя угостить, но у нас с собой, извини, ничего съестного нет. Ходил вот недавно на охоту, но ничего не подстрелил. Не подфартило.
— Почему не подстрелил? — недоверчиво, недоуменно покосился на него Айкин. — У тебя, чё ли, патронов нет?
— Да есть патроны, конечно. Просто ничего по пути не встретилось. Одного только кабанчика и видел. Стрелял по нему, но промахнулся. Точнее — не успел я его как следует на мушку взять. Стрелял уже фактически по пустому месту.
— Ну, тогда пойдем — убьем быстренько? — в предвкушении сытного ужина воодушевился Айкин. — Дедка, наверно, кушать хочет?
— Хочет, конечно, — усмехнулся мужик, с ходу раскусив, разгадав его маленькую хитрость.
— Тогда пойдем… пойдем, — смутился ульча, уронил взгляд на свои растоптанные торбаса, зачем-то оглядел их придирчиво со всех сторон и нахмурился, будто новую дырку на них обнаружил. — А Семеныч пускай пока еще маленько полежит. — Пробормотал, а про себя подумал: «Шибко умный он, однако! Сразу понял, что я тоже есть хочу. Ему врать, наверно, совсем нельзя. Ни за что его не обманешь».
Хорошо поохотились, скоренько. Долго зверя искать не пришлось. Уже на соседнем увале Айкин стронул с лежки и нагнал на ставшего на «номер» у входа в ложбинку Андрея устроившуюся на дневку одиночную козлуху. А уже через час томилось в заложенной плоскими камешками ямке под кострищем жаркое из свежей козлятины и доспевали нарезанные крупными кусками «шашлыки» на воткнутых в землю наклоненных к огню ивовых прутиках.
Хлопоча над приготовлением обеда, Айкин жмурился от удовольствия, посасывал язык и причмокивал — вдоволь напился теплой звериной крови, когда спускал ее из разваленной козлячьей брюшины. Напарник по охоте Андрей от этого вкусного и полезного «блюда» почему-то отказался, и Айкину досталось почти целых пол-литра аппетитной, пахучей, дымящейся на морозе юшки. Потому он уже не слишком сильно страдал от голода, ведь был почти наполовинку сыт.
Жаркое вышло на славу. Сверху покрыто темно-вишневой хрустящей корочкой, а внутри — мягкое и сочное — просто во рту таяло. И дедка с Андрюхой, уплетая с большим аппетитом, не уставали его нахваливать, чем только все больше вводили Айкина в краску. «Зачем столько ненужных слов говорить? — с легкой досадой думал он. — Зачем их напрасно тратить? Разве и так без слов не ясно? Это только бабам позволено трещать без умолку, как каким-то глупым сорокам».
И еще больше обескуражил его Андрей, когда прямо, без околичностей спросил, откуда у него взялся такой большой синяк под глазом, кто его так сильно разукрасил. Так и застыл Айкин с открытым ртом, едва не подавившись куском непережеванной козлятины. А в голове крутилось: «А-на-на, разве ж можно самому у человека такое спрашивать?» Долго молчал, но потом все-таки решился поведать новым знакомцам о своих злоключениях без всякой утайки: «Этот молодой и шибко умный мужик все равно меня раскусит, все равно поймет, что вру. Лучше уж сразу рассказать ему обо всем, как на самом деле было. Да и зачем обижать хороших людей? Опять против себя настраивать? Подумают еще, что я плохой человек, что я что-то плохое против них задумал».