Обряд на крови

Зверев Сергей Иванович

Плотно прикрыл веки. Посидел с минуту, волевым усилием приводя башку в порядок. И только окончательно задушив в себе расходившиеся эмоции, пустился в неторопливые и обстоятельные мысленные рассуждения: «Значит, так… С Семенычем я, конечно разойтись не могу. На такой примитив, Санек, не купится. Дохлый номер. Не рванется он сразу же за мной. Сначала спокойно старика убьет, а потом только на мой след вернется… До того момента, пока мы первую часть его плана не выполним, пока до старого места скита под его присмотром не дотопаем, он, естественно, из дебрей даже носа не покажет. Это уж — и к бабке не ходить. Так и будет в отдалении за нами тащиться, выдерживая безопасную дистанцию… А поэтому идти нам туда придется однозначно. По-любому придется. Это как вроде само собой разумеется. А значит… значит, так мы и поступим. Так и сделаем… Это, будем считать, — дело решенное. А вот

там… Там я должен буду устроить какую-то очень хитрую, очень тонкую, совсем не читаемую провокацию. Должен буду, демонстративно избавившись от всех «мачков», выкинув еще какую-то злонамеренную и дико раздражающую его бяку, заставить его поверить в то, что мы, найдя и прочитав оставленное для меня Глушино послание, действительно решили резко оторваться… То есть надо будет каким-то хитрым способом вынудить его резко сократить дистанцию и с нами сблизиться. Да настолько сблизиться, чтобы его ненаглядная харя в моем прицеле замаячила… Это, конечно, задачка не из легких. Отнюдь не легкая, но все-таки надеюсь — выполнимая. Даст бог, я что-нибудь придумаю. Да просто обязан придумать… И время пока еще терпит. Немного, но все-таки есть еще в запасе. До старого скита — не меньше суток хода… Только бы не плутануть где по глупости… Да нет, не должен вроде бы? Кажется, от тех двух дальних спаренных островерхих сопочек, которые я засветло приметил, как раз и начинается та стародавняя кержацкая лудёва? По крайней мере — очень на то похоже. Да и в направлении нужном — точно на северо-западе. — Додумал, закончил мысль, и снова будто обручем стальным перехватило горло: — Эх, Семеныч, Семеныч! И как же тебя, родной ты мой, из этой кровавой драчки вывести? Из этой игры смертельно опасной? И под пули с собой тащить нельзя, и оставить без опеки. Ведь не пощадит он тебя. Не посмотрит, что старик… Нет, не пощадит. Ему, похоже, теперь уже абсолютно без разницы, кто перед ним — старик, или женщина, или сосунок малолетний. У него, как видно, после Афгана начисто крышу снесло, окончательно мозги переклинило. Да он же уже, если разобраться, по большому счету и не человек вовсе. Одна пустая оболочка. Да, попросту — машина для убийства! Бездушная и бессердечная!.. Ну вот. Опять заводишься? А это ведь последнее дело. Отсюда — шаг до поражения… Ну-ка, давай, парень, заканчивай уже. Соберись. Возьми себя в руки. Немедленно. В этом-то твоя главная задачка и состоит, чтобы, самому оставаясь спокойным и сосредоточенным, его в нужный момент заставить из себя выйти, буквально довести до умопомрачения, чтобы ему беспредельной злостью глаза застило. Это же его единственное уязвимое место, его пята ахиллесова. Ну как тогда, в поезде… Его до дикого озверения довести надо, но самому при этом полное хладнокровие сохранить. А потому… Потому нельзя ни на минуту голову терять. Ни на одну минуту! Ни в коем случае. Ни при каком раскладе. Если ты, конечно, действительно намерен выиграть. Если уж действительно намерен…»

Мостовой вздрогнул от неожиданного чужого прикосновения. Кожу плеча будто ожгло через тонкую ткань энцефалитки. Резко отшатнулся, вскинул голову. Рядом, пригнувшись, стоял Айкин, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Погруженный в свои мысли, Андрей даже не заметил, как тот подобрался.

— Что… Аким? — нахмурился. — Чего ты хочешь?

— Дальше… я с вами пойду? Возьмешь, Андрюха?

— Куда? — переспросил машинально.

— Все равно куда. С вами…

— Нет, конечно, — отрезал категорично, вникнув наконец в суть вопроса. — Это совершенно исключается.

— Почему? — заметно дрогнувшим голосом произнес Айкин. — Думаешь, я теперь совсем пропащий человек, да? — И, горестно вздохнув, отвернулся, пряча заблестевшие в глазах слезы. И, всхлипнув, чуть слышно выдавил из себя: — Да… Так и есть. Совсем худой. Правда.

— Да я же не о том, Аким, — стараясь сгладить возникшую неловкость, поспешил отозваться Андрей. — При чем тут это? — Сказал, а через мгновенье осознал, что своими последними словами окончательно добил растерявшегося, расстроенного ульчу.

Айкин шмыгнул носом, резким движением руки шуранул рукавом фуфайки по лицу и, быстрым шагом отойдя от костра, сорвал с ветки свой тощий солдатский сидор с явным намерением сиюминутно, немедленно отправиться в дорогу.

— Да подожди ты! — окликнул его Мостовой, поднимаясь на ноги. — Подожди, тебе говорю. Да стой ты, ей-богу! Куда ломанулся?

Айкин замер на месте. Застыл, не поднимая глаз от земли, крепко сжимая в опущенных руках лямки вещмешка.

— Ну что ты, прямо как ребенок малый, — с облегчением громко выдохнул Мостовой и, услышав, как потревоженный Семеныч беспокойно заворочался во сне, приложил палец к губам. — Тсс… Тихонько. Иди сюда, иди поближе. Иди, давай. Садись — поговорим.

Айкин немного помялся, но потом все же медленно и нерешительно вернулся к костру. Не приближаясь к Андрею, остановился в трех метрах от него, продолжая на всякий случай сжимать в руке свой походный сидор.

— Да ты садись, Аким. Садись ко мне поближе, — прошептал Андрей. — Давай, давай, а то мы деда с тобой разбудим.

Айкин подошел, присел на самый край валежины. Положил вещмешок на снег и молча протянул ладони к огню.

— Ты только не дергайся, пожалуйста, а внимательно меня послушай, — сказал Мостовой, выдержав минутную паузу. — С нами тебе идти, я считаю… очень опасно. Опасно, понимаешь?

— Почему опасно?

— Ну как же тебе объяснить-то попроще да покороче?.. Дело в том, что… за нами гонятся. Понимаешь?

— Кто за вами гонится?

— Да кто-кто… Бандиты. Дерьмовые люди. Очень дерьмовые… И с ними нам еще обязательно по-серьезному схлестнуться придется.

— …

— И все это, вполне вероятно, может для нас с дедом очень плохо закончиться…

— Ничего. Я вам помогать буду.

— Ой, бли-и-ин… Да чем же ты нам поможешь-то без оружия?

— Все равно помогу. Ты не думай. Я много могу помочь. Много разного…

— Сомневаюсь…

— Скажи лучше… что ты Акиму совсем не веришь. Зачем долго пустое говорить? — опять скуксился Айкин и, ухватив за лямку вещмешок, начал подниматься, слезать с валежины.

— Да постой ты, погоди, — придержал его за локоть Андрей, усадил обратно и с немалым усилием, но все-таки выдавил из себя, хоть на языке вертелось совсем другое — полностью противоположное. — Ладно. Хорошо. Считай — уговорил. Пойдешь с нами. — Сказал и подумал: «Черт с ним, пускай пока остается. Ну как тут ему откажешь? Пускай пока с нами… Но только до старого скита. Только… А там мы непременно с ним расстанемся. Как бы ни просил, ни клянчил. Еще не хватало и вовсе постороннего человека в наши дерьмовые кровавые игры втягивать. — Подумал, а через миг, словно обухом топора, в лоб ударило: — Так ведь, наверное, поздно уже?! Все — приехали! Амба! Санек же его однозначно срисовал! Моментально срисовал, в тот же миг, как только он к нам прибился. И теперь он его уже точно не отпустит. Ни за что не отпустит! Ни его, ни Семеныча!.. Господи, да что ж это за наказанье-то такое?! Я же уже для всех, кто со мной законтачит, как какой-то ящик Пандоры! Да просто исчадие бед настоящее!!!»

И дрожь пробежала по телу. И руки сжались в кулаки. Да так, что ногти в кожу впились. И тошнота нахлынула.

Назаров

— Ну? Понял наконец, о чем я битый час тебе талдычу? — спросил Назаров с едва скрываемым раздражением. — Не он это стрелял. Не он, Боря. Точно не он. Почти на сто процентов в этом уверен… Никакого, ни одного соступа мы с тобой в упор не видели. Как взял с места, так и потянул себе прямиком практически без остановки. Всего-то пару раз только и потоптался слегка, проверился по-быстрому и дальше потопал.

— А это еще не факт, Михалыч, — твердолобо возразил Кудряшов. — Не убедил ты меня. Отнюдь не убедил.

— Ну вот опять ты, Боря! Опять за свое… Ну что? Начнем по новой? По второму кругу?

— Да хоть по второму, хоть по третьему. Все равно… Что соступа мы с тобой не видели, в этом, ладно, я с тобой согласен. Хотя с большой натяжкой. Вполне могли в такой темнотище и просто не заметить…

— Боря…

— Да согласен, я ж сказал, но… — сказал Кудряшов и, оттопырив, поднял вверх большой палец. — Но точно мы это с тобой сможем утверждать только тогда, когда до самого лагеря его дотянем и убедимся в том, что он где-то дальше по ходу петлю не сделал. Да и то только примерно, на прикидку получится. Мог же ведь он и там часок поболтаться, а потом ломануть в обратку, да только, естественно, не по своим старым следам. Прошмыгнул мимо нас втихаря сторонкой да зашел с тыла. Что, Михалыч, скажешь — не может быть такого? А ну, признайся!

— Да все может быть. И это тоже, но давай рассуждать логично… Вот остановись-ка да еще раз хорошенько подумай.

— Ладно. Слушаю.

— Он же нас с тобой даже разоружать не стал? Так?

— Допустим.

— Без всяких допусков, Боря. Это факт. Только обоймы вытащил да в снег закинул. А ведь мог это сделать, правильно?

— Мог, и что с того?

— Мог, но не сделал. А казалось бы, чего проще, если ты стрелять по нас собрался. Ведь тогда мы для него, безоружные… просто… как в тире по мишеням. Расстрел натуральный. Да бей — не хочу, безо всяких последствий.