Обряд на крови
Шрифт:
— Как твой радик, бать? Не болит? — посмотрел Андрей на Крайнова.
— Да слава богу, — бодрым голоском заверил его Семеныч. — Совсем уже не чую. Совсем оправился.
— Хорошо, если так, — с ноткой сомнения в голосе сказал Мостовой. — Только ты все равно не спеши. Иди потихонечку. Не напрягайся особо.
— Так я ж так и топаю, Андрюша. Из меня ж теперь прыгун никудышный. Так и плетусь помалу, по-стариковски, — произнес Семеныч и вдруг стушевался: — Тут еще вот какое дело…
— Что?
— Я ж тебе не все сказал…
— Что еще, батя, говори?
— Да такое что… волосишки-то
— Что за намек?.. Да говори уже, Семеныч, не томи.
— Ждет она тебя, сынок, нешутейно. Так, что зарок дала — обет безбрачия. Самолично, видать, девонька на себя наложила.
— Но ты что-то про волосы говорил?
— Да вот оно и есть, что — власа. Власа, стал быть, — власяница. Сетка такая суровая из конского волоса. Чтобы, значит, плоть укрощала, никаким греховным мыслям воли не давала. И жгла бы и мучила денно и нощно. Чтоб белый свет не мил был.
— Но это, должно быть, очень больно? — ошарашенно прошептал Андрей, потирая лоб.
— А то как же, Андрюша? А то как же! Там же узелочки такие вострые, что небось до самой кровушки продирает. Ранка на ранке.
— Ужас… И зачем она это?
— Знать, присохла она к тебе. Присушил ты ее, Андрюша… Любит она тебя страшно, больше жизни.
— Но… если бы, — осипшим голосом спросил Мостовой, — если бы я к ней никогда не вернулся?
— Так бы и таскала она ее, — с тяжким придыхом ответил ему старик, — эту штуку подлую, до скончанья века, до самой смертушки. Пока бы оченьки свои светлые навек не сомкнула.
— …
— Вот такая, значит, у нас катавасия, — помолчав немного, тихо, потупившись, закончил Семеныч. — Вот такая, значит, у нас… страшная докука.
«Господи… Глуша, Глушенька! — заныло, засаднило в груди у Мостового. — Что же ты наделала, чудо ты мое… горе ты мое луковое?!»
Краев
Прошли сутки после выброски. Настало время выхода на связь для доклада, но что-то давило на него изнутри, что-то мешало ему это сделать.
Илья посмотрел на зеленую полоску на кнопке вызова спутникового телефона. Дотронулся до нее подушечкой пальца. Легонько провел по сглаженному краю овальной выемки, посмотрел на темнеющие на ярко подсвеченном экране цифры знакомого номера и… резким движением руки сложил антенну.
Единственно верное решение пришло к нему внезапно. Да просто озарило, как молния, в одно неуловимое мгновение. Возникло и ослепило. Но это только казалось, что совершенно спонтанно. На самом деле оно уже давно вызревало в подсознании и только ждало своей минуты. «Да поймет он меня, конечно! Не кретин же он законченный! — подумал Краев. — Поймет и поверит. А куда он денется? Бабки есть бабки. Тем более — такие. Да если ты к тому же уже на них давно и прочно крест поставил». Потрогал левой рукой воротник бушлата с зашитыми в подкладке алмазами, легонько подкинул правой увесистую черную трубку, поймал, подержал немного на ладони и, наклонив ее, уронил в свой след. Сильно придавил подошвой берца и, услышав сухой хруст ломающегося пластика, стащил с лица маску безразличия и испытующе покосился на Нилова. В глазах того сквозило полное недоумение. Проморгался, неопределенно хмыкнул под нос и отвернулся.
— Ну, что молчишь? — спустя минуту спросил его Илья. — Не одобряешь, что ли?
— Да мне-то что… Не мне решать.
— Не юли, Василек, очко-то жимануло?
— Нет, — не слишком твердо ответил Нилов, но смело встретил пронзительный взгляд командира. — Что так, что эдак — одна шняга.
— А молоток ты все-таки. Правильно понимаешь. Нам с тобой теперь уже — один хрен. Они же… и нас сюда до общей кучи специально сплавили… Давно понял?
— Давно. Еще перед выходом.
— Чего же тогда не слинял под шумок?
— Так бесполезно же. Там же у нас, в городе, вообще никаких шансов.
— А зрело глаголешь, отрок, — отпустил безобидную шпильку Краев, — глубокомысленно. — Сказал и подумал: «Гляди-ка ты — молчун-то наш еще мал-мал мозгой шурупит. А ведь по виду — стопроцентный валенок. И верно говорят — чужая душа — потемки».
— Что теперь делать будем? — спросил Нилов. — С Саней свалим?
— Ну а зачем, как думаешь, мы за ним в тайгу потащились? Не сливать же его, как приказано?
— Ага, — разулыбился Нилов. Его круглое крутолобое губастое лицо, обычно сонное и глуповатое, без тени чувств, теперь просто засветилось от счастья, разгладилось до последней морщинки. — Это точно у них не прокатит. Не дождутся, сучки! Ничего им от нас не обломится.
«Ну вот, — съязвил про себя Илья, — еще и разговорился… напоследок… Но все равно нам он с Саньком совсем не нужен. Отличный исполнитель — да и только. Ни ума, ни фантазии. Да и, считай, без гроша в кармане… Да только лишняя обуза».
— А как мы его убедим, чтоб он поверил? — задался вопросом Василий, не прекращая лыбиться. — Чтоб понял, что мы это… не для того его догнали?
— А не твоя забота, Вася. Это я полностью на себя беру. Найдем с ним общий язык, не беспокойся.
— Ясно, — затоптался Нилов, закатив глаза от бурного восторга. Казалось, что он вот-вот на радостях в забойный пляс бросится. Ухнет, грянет с посвистом вприсядочку и пойдет кренделя выделывать.
— Ну, ясно, так ясно, — опустил его Илья на землю грешную. — Тогда погнали дальше.
— Есть, — машинально рубанул по уставу Василий и даже руку потащил к головному убору, но, вовремя опомнившись, покраснел, как маков цвет, повернулся и на удивление быстро припустил вперед, не оглядываясь.
«А это дюже хорошо, что он безоружный, — подумалось Илье. — Задачка сильно упростилась… А эта стервочка безмозглая мне, получается, просто на руку сыграла. Как будто почуяла, тварюжка прожорливая, что мне нужно».
Прошел час. «Пора, наверно, его гасить, — подумал Краев. — Уже достаточно расслабился, рассеял внимание после нашего разговора? Теперь не успеет рыпнуться, из ножа выстрелить? — Стянул винтарь с плеча и еще раз ощупал пытливым изучающим взглядом бредущего впереди Василия. — Нет. Вроде все в порядке. Расслабуха у него полная. Пора — точно».
Неожиданно Нилов остановился и как-то весь напружинился, бормотнул что-то и резко повернулся. Илья матюгнулся про себя — едва успел в самый последний момент глаза убрать, отвести их в сторону.