Обряд посвящения
Шрифт:
Голова продолжала болеть, и бугорки над линией волос ощущались сухими и отслаивающимися. Ощупав лоб, Дальтон нашел порез, но — странное дело — никакой крови. Под разрезом выпирало что–то твердое, как будто коренной зуб лез из десны, выталкивая молочный.
Схватив с передней спинки кровати серую вязаную шапку, Дальтон по коридору отправился в ванную. По дороге он помедлил, чтобы послушать разговоры снизу.
— …наказывать его, если нас не будет? — спросил дед.
— Я определенно не собираюсь дать билетам на «Скрипача» пропасть, —
Дальтон кивнул сам себе, вспомнив, что несколько месяцев назад они приобрели билеты на мюзикл «Скрипач на крыше» в Чеширском театре. Если мюзикл идет сегодня вечером, дом останется в его распоряжении. Ему не придется слушать, как они сучатся насчет того, какой из него негодный внук, как он позорит имя семьи, как ему, малолетнему преступнику, самая дорога в тюрьму, бла–бла–бла.
— Нам меньше года осталось терпеть его выкрутасы, — проговорил дед.
«Ну, разумеется, — подумал Дальтон. — Они вышвырнут меня, как только мне исполнится восемнадцать».
Этим они грозились вот уже три года. Не то чтобы он должен был стать паинькой, чтобы не вылететь из дома — выбора ему не предлагали. Они просто заявили, что по достижении восемнадцати лет ему придется подыскать другое место для жилья, и на этом их долг будет выполнен.
После этого никто их не осудит. В конце концов, они пеклись только о своей репутации.
Дед не раз предлагал ему в восемнадцать пойти в армию: «Может, они смогут превратить неудачника во что–нибудь толковое».
Дальтон поморщился, когда лоб пронзило болью. Он ввалился в ванную и рассмотрел свою голову в зеркало. Обычно короткая стрижка открывала верхнюю часть лба, но теперь рыжие волосы выглядели длиннее, будто отросли на сантиметр за прошедшие сутки. Обеими руками Дальтон отвел волосы от шишки с порезом. Под кожей виднелось что–то белое, словно кость. Он потыкал вырост пальцем, ожидая, что тот будет свободно двигаться под кожей, но вырост оказался устойчивым и твердым, будто кость.
— Что это такое, черт побери? — прошептал Дальтон сам себе.
Он открыл ящик под раковиной, достал оттуда ножницы и развел лезвия как можно шире. Придерживая одно лезвие, будто нож для колки льда, он воткнул его кончик в порез и надавил на твердое вещество. Если получится поддеть эту штуку снизу, можно будет вытолкнуть ее из–под кожи. Однако с какой стороны он ни заходил, найти нижнюю часть не удалось. Поморщившись, он втолкнул лезвие глубже, а потом вскрикнул, когда оно соскользнуло и полоснуло по коже.
Уронив ножницы в раковину, Дальтон зажал ладонью свежий порез. Кровь просочилась сквозь пальцы и потекла по лицу. Схватив из маленького шкафчика свежее полотенце, он прижал его к открытой ране. Пульсация в голове усилилась, дополнившись ровными волнами острой боли. Возникло ощущение, будто что–то с острыми когтями забралось в череп и вгрызалось в мозг. Скорчив гримасу, он ударил головой в зеркало. Пропитанное кровью полотенце смягчило удар, но зеркало сильно растрескалось. Перед глазами поплыло, и Дальтону показалось, что он сейчас потеряет сознание. Свободной рукой он вцепился в край раковины и прикусил губу, надеясь, что внезапная вспышка новой боли позволит сосредоточиться и удержаться на ногах.
Из–за двери донеслись тяжелые шаги поднимающегося по лестнице деда.
— Дальтон! — позвал он.
— А? — пробормотал Дальтон, потом ответил громче: — Чего?
— Где ты, черт побери?
Дальтон поспешил к двери, открыл ее и высунулся наружу:
— В ванной. Волосы подстригаю.
Дед прищурился в его направлении, будто пытаясь понять, что происходит:
— У тебя кровь идет.
— Просто порезался.
— Какой придурок может порезаться, подстригая собственные волосы?
Дальтон пожал плечами:
— Я чихнул. Ткнул себя ножницами.
— Заплатишь за это полотенце из карманных денег.
— Конечно, — отозвался Дальтон.
«О каких карманных деньгах речь, ты, старый скупердяй?»
Дальтон изо всех сил постарался не огрызнуться. У него дико болела голова, по лбу текла кровь, а в рот затекала кровь из губы, и он просто хотел, чтобы старый ублюдок убрался уже.
Ссора только растянет разговор.
— Мы с твоей бабушкой сегодня идем на постановку.
— «Скрипач», — сказал Дальтон. — Я слышал.
— Так ты еще и подслушиваешь?
— Наплевать. Можно подумать, мне есть дело до вашей общественной жизни.
Что ж, он пытался, чтобы все прошло тихо–мирно.
«К черту».
— Такое неуважение доведет тебя до беды, — дед помахал перед ним сморщенным пальцем. — Сегодня вечером мы уйдем. Ты по–прежнему наказан. Останешься в доме и не будешь влезать в неприятности. Никаких посетителей. Не дай бог узнаю, что ты пустил в дом этого жуткого парня Феррато. Он дрянной вор.
— Наплевать, — повторил Дальтон. — Это всё?
— Если узнаю, что ты нарушил запреты, лишишься всех привилегий.
«Мужик бредит, — подумал Дальтон. — Какие еще к черту привилегии?»
— Ага, как хочешь, — сказал он. — Мне еще с дыркой в голове разбираться.
— Так мы договорились?
— Уже в третий раз, старик.
— На твоем месте, мальчик, я бы не наглел, — лицо деда побагровело.
Теперь Дальтон зашел слишком далеко и провоцировал старика просто потому, что хотел от него избавиться.
— Мы разбаловали твою мать, и посмотри, что из нее выросло. Распутница, которая залетела и родила задиристого ублюдка.
Дальтон распахнул дверь и уронил окровавленное полотенце на пол:
— Не смей, черт побери, говорить о моей матери!
— А что ты вообще о ней знаешь, мальчик? Она была не уважающей себя шлюхой и подохла, рожая никчемный кусок…
В мгновение ока Дальтон насел на него, обхватив пальцами с темными заостренными ногтями жилистое горло и приготовившись выдавить жизнь из хрупкого тела старого подонка: