Общая психопаталогия
Шрифт:
(Личностный мир» как эмпирический факт — это явление субъективное и, одновременно, объективное. Общий психический склад субъекта вырастает до масштабов целого мира, который проявляет себя субъективно, в форме эмоционального настроя, чувств, состояний духа, и объективно, в форме мнений, содержательных элементов рассудка, идей и символических образов — подобно тому как из чувств рождаются мысли. которые, разъясняя эти чувства и оказывая на них обратное воздействие. усиливают их и тем самым расширяют масштаб их воздействия.
Когда именно «личностный мир» перестает быть нормальным? Нормальный мир характеризуется объективными человеческими связями. взаимностью, способной объединить всех людей; этот мир приносит удовлетворение, способствует приумножению ценностей и поступательному развитию жизни. Личностный мир мы можем считать выходящим за рамки нормы, если: (1) его генезис укоренен в событиях особого типа. которые могут быть распознаны эмпирически, — например, в шизофреническом процессе (даже если порождения этого мира носят всецело позитивный характер); (2) он
Такие ученые, как фон Геозаттель. Э. Штраус. фон Байер (von Bayer). Л. Винсвангер. Кунц (Kunz). внесли значительный вклад в данную область. Здесь нас интересует только описательный аспект соответствующих исследований: та их часть, которая имеет отношение к «конструктивно-генетической» психологии и антропологии, будет разобрана ниже (часть III. глава 1 1. $2. главка «в» l. Может показаться, что названные авторы лишь описывают хорошо известные вещи новыми словами: с другой стороны. именно благодаря этому новому типу описания нам удается заметить нечто принципиально новое, охватить целое со свежей точки зрения и. таким образом, прийти к формулировке новых вопросов разрушительной ностальгии: аналогично, трансформация личностного мира на ранней стадии психоза может стать роковой, разрушительной катастрофой.
Мы не можем предугадать, как далеко способно зайти это исследование личностных миров; в наших силах только попытаться его осуществить. Всеобъемлющие и максимально обобщенные формулировки как бы эффектно они ни звучали, могут рассчитывать лишь на самое ограниченное применение. По существу, нас интересует прежде всего следующее обстоятельство: удастся ли представить эти конкретные, приватные миры настолько ясно и убедительно, чтобы они обрели для нас достаточную меру наглядности? Каков мир больного, увиденный глазами самого же больного? Приведем несколько сообщений.
(а) Миры больных шизофренией
Психическая жизнь больных шизофренией (и, в частности, их мышление и бред) может анализироваться феноменологически, как особого рода переживание (первичное бредовое переживание) или как расстройство процесса мышления (шизофреническое мышление). В обоих случаях внимание должно быть обращено прежде всего на форму расстройства. Мы с полным основанием можем предполагать, что при таком подходе делается шаг вперед по сравнению со старой классификацией бреда согласно его содержанию; с другой стороны, мы не должны пренебрегать вопросом о возможных составных частях расстройства, анализом специфичной именно для шизофрении природы того, каким образом больной формирует свой мир. Несомненно, существует типичная и общераспространенная связь между содержанием и психозом; в качестве примеров достаточно привести бред катастрофы, космический бред, бред помилования, а также не столь обычные, но все же весьма характерные разновидности: бред преследования, ревности, бракосочетания и т. п. В связи с первичным бредовым переживанием уже выявляется воздействие того изменения, которое произошло в личности: это воздействие состоит в исключительной убежденности, с которой личность относится к соответствующему содержанию. Фон Байер с полным основанием утверждает, что шизофренический мир проявляет себя в бреде более осязаемо и живо, с большими подробностями, нежели в каких бы то ни было иных психопатологических феноменах. Он приходит к выводу, что формальные изменения на уровне переживаний и функции сами по себе никогда в полной мере не определяют природу психической жизни при шизофрении. В качестве твердо и непреложно установленного следует принять скорее то обстоятельство, что возникновение шизофрении сопровождается трансформацией содержательного аспекта переживания. Характер расстройства выводится не столько из того, как лишенные смысла формальные структуры заполняются содержательными элементами общечеловеческой природы (это всегда происходит более или менее случайно), сколько из первичных содержательных элементов как таковых.
Шизофренические миры, однако, строятся не по единому образцу. Если бы дело обстояло иначе, больные шизофренией понимали бы друг друга и составили бы свою. особую общность. На деле же ситуация выглядит прямо противоположным образом. Можно сказать, что здоровый поймет шизофреника скорее, нежели другой шизофреник. Впрочем, из этого правила есть чрезвычайно интересные исключения; благодаря им мы косвенно получаем в свое распоряжение объективную картину типичного шизофренического мира. Сообщество шизофреников — это, конечно же, нечто почти невозможное — ведь в каждом отдельном случае оно должно возникать и развиваться искусственно, в отличие от естественно развивающихся сообществ здоровых людей. При острых психозах отсутствие вменяемости вообще исключает какие бы то ни было формы общественной жизни. С другой стороны, при хронических конечных состояниях возможность жизни в обществе сводится на нет или почти на нет из-за присущей личности ригидности и всепоглощающей эгоцентричности бреда. Чтобы шизофреническое сообщество могло исторически возникнуть и развиваться, необходимо совпадение ряда благоприятных условий. Большое значение имело открытие того, что нечто подобное на самом деле возможно. Фон Байер приводит следующий случай:
Двое супругов одновременно заболели прогрессирующей шизофренией, и брел обоих развиваются параллельно, он распространился на детей (которые были здоровы, то есть у них болезнь была лишь «индуцирована»). Семейный бред развивался в русле единого содержания, в результате чего выработалось одинаковое для всех членов семьи поведение. У всех развились общие идеи относительно того, кто, как и откуда их преследует; «о них говорят, на них намекают в газетах, к ним подсылают шпионов, какой-то аппарат гудит, напускает к ним в дом дурно пахнущие газы и к тому же проецирует на потолок магические картины и изображения». У мужа была склонность к зрительным, у жены — к слуховым галлюцинациям. Муж сообщал об «изъятии мыслей», у жены наблюдались шизофренические переживания «воздействия». Момент «общности» в данном случае относится не столько к формальному аспекту расстройств, сколько к их содержанию. Эти люди достигли своеобразного взаимопонимания в мире, который был знаком им всем и в котором особенности отдельных переживаний каждого из них преобразовались в единое целое: «нас преследуют; где бы мы ни столкнулись с внешним миром, мы сталкиваемся с преследованием». Так эти больные. вместе со своими детьми, жили обособленной группой в своем отдельном мирке, оказывая разрушительное воздействие друг на друга. Гонения и угрозы в их среде беспрерывно усиливались; против семьи действовали власти, республика, католики и т. д. Преследования исходили со всех сторон, из всех ближних и дальних концов окружающего их внешнего мира. Преследователи были неизменно хитры и замаскированы, намеки — скрыты: нечто улавливалось мельком, показывая, что за ними осуществляется постоянный контроль, что о них говорят или над ними издеваются. Тайные происки обретали все более и более обширные масштабы. Больные были со всех сторон окружены враждебным миром: сами же они пребывали в мире, который постигали совместно и который постоянно обогащаются все новыми и новыми переживаниями. Итогом стали совместные действия — такие, как меры по защите от «аппарата», перестановки в доме, планы по обнаружению преследователей и т. п. В конце концов супруга поступили в лечебницу.
В описанном случае средства общения — операции с логическими конструкциями, обоснование, информирование, систематизирование с регулярными повторениями и подтверждениями — конечно же, не отличались от тех, которые используются здоровыми людьми. Что касается содержательного аспекта общения, то его составляли бредовые идеи проистекавшие из шизофренического переживания. Вследствие реальной взаимной близости членов семьи этот аспект смог сделаться их общим достоянием. К сожалению, мы не имеем возможности выяснить понимали ли эти больные в пределах своего круга нечто такое, чего нам понять не удалось. Если бы это было так, мы смогли бы, наконец, увидеть воочию то специфическое содержание, которое отличает шизофренический мир от любого другого личностного мира. В данном случае сама постановка вопроса важнее уже полученных эмпирических ответов. В случае, описанном фон Байером, все бредовое содержание ограничивайтесь идеей персонального преследования, то есть было относительно тривиальным. А как обстояло бы дело, если бы каким-то чудом удалось обнаружить шизофреническую общность, объединенную, скажем, бредовой идеей космического милосердия — содержательным элементом, который члены этой общности, основываясь на совместном переживании данной идеи, взаимно разрабатывали бы как нечто истинное?
В настоящее время все еще открытым остается вопрос: почему на начальных стадиях шизофрения так часто (хотя и не в большинстве случаев) принимает форму процесса космического, религиозного или метафизического откровения? Данный факт в высшей степени удивителен: это тончайшее и глубочайшее понимание, эта словно выходящая за пределы возможного, потрясающая игра на фортепиано, эта исключительная творческая продуктивность в сочетании с блистательным мастерством (Ван Гог, Гельдерлин), это своеобычное переживание конца мира и сотворения новых миров, эти духовные откровения и эта суровая повседневная борьба в переходные периоды между здоровьем и коллапсом. Переживания подобного рода не могут быть постигнуты в одних только объективно-символических терминах психоза как радикального, разрушительного для личности события, «выталкивающего» свою жертву из пределов привычного для нее мира. Даже говоря о дезинтеграции бытия или души, мы неизбежно останемся на уровне всего лишь аналогий. Единственное, что мы на сегодняшний день можем постулировать с полной уверенностью, — это сам эмпирический факт возникновения нового мира.
(б) Миры больных с навязчивыми представлениями
Больного с навязчивыми представлениями преследуют мысли и образы, кажущиеся ему не просто чуждыми, но и бессмысленными; тем не менее он должен придерживаться их так, как если бы они были истинными, — в противном случае его охватывает совершенно невыносимая тревога. Например, больной считает, что он должен совершить некое действие только потому, что иначе кто-то умрет или случится нечто ужасное. Ситуация выглядит так, словно, действуя или мысля определенным образом, больной способен магически предотвратить ход событий или повлиять на него. Его мысли выстраиваются в систему значений, а его действия — в систему церемониальных обрядов. Но что бы он ни делал или думал, у него всегда остается сомнение относительно правильности или полноценности собственных действий; это сомнение заставляет его начинать снова и снова.