Общество сознания Ч
Шрифт:
– А ведь Красная Горка - языческий праздник, - заметил неугомонный Вячеслав. Это он-то, посрамленный клеветник!
– Сам ты языческий праздник, - сердито отвечал священник.
– Первый день после Великого поста, когда можно совершать бракосочетание в церкви. Старинный обычай венчаться на Красную Горку, как в народе именуют Антипасху. Старинный, но не языческий. Хотя многие языческие праздники христианство благоразумно растворило в своих праздниках.
Чижов, ни жив ни мертв от счастья, с ликованием слушал голос отца Василия. Венчаны! Услышана его молитва! Посрамлен клеветник! Да и разве ж могло быть иначе?
– Вячеслав!
– окликнул Василий Васильевич строго.
– Что?
– отозвался клеветник.
– А вот то!
– рассмеялся Чижов.
– Дед Пехто! Дурак же ты, братец!
– Ну не ссорьтесь! Вы чего это?
– одернул его батюшка.
Они вышли на дорогу, лежащую между кладбищем и селом. Там ожидали попрощаться с батюшкой приехавшие на автобусе, который уже фурычил. Отец Василий благословил их, попрощался ласково, и они счастливые и сонные побрели в автобус. На дороге остался Белокуров со своим товарищем. Вид у главного редактора «Бестии» был глуповатый. Видимо, он до сих пор переживал случившееся во время крестоцелования происшествие с избалованной красоткой. Той нигде не было видно - должно быть, вместе с остальными пошла в дом батюшки.
Белокуров махнул в сторону прорезавшегося за дальним лесом солнца и произнес совсем уж глупое и неуместное:
– Daybreak, gentlemen!*
Когда они подходили к дому батюшки, он сказал Чижову:
– Вы были неотразимы.
– Скажите это своей очередной поклоннице, - не утерпел и огрызнулся Чижов.
– Да ладно вам дуться! Ну простите же меня, Вася! Хотя…
Он нахмурился и хмуро входил в дом. То-то же!
В доме было светло и радостно, стол ломился от праздничных яств и напитков, матушка суетилась, распоряжаясь Ладой, которая раскладывала ножи и вилки. К разговлению приглашались Чижов, Полупятов, Вячеслав, Белокуров, его спутник и Лада. Отец Василий прочитал молитву, затем он, матушка, Василий Васильевич и Вячеслав пропели трижды тропарь «Христос воскресе из мертвых…», стали рассаживаться. При этом Лада посмотрела на Чижова как-то виновато-умоляюще: мол, забудем, забудем! Они сели рядом, а Белокуров - напротив них. Стали биться крашенками, отец Василий наколотил всем, а его яйцо не разбивалось.
– А в молодости, - говорил он, - я до того любил вареные крутые яйца, что просто смерть. Бывало, дождусь Пасхи и наемся. Поверите ли, нет, но однажды в Пасху съел полсотни. Уж стыдно было, возьму яйцо, зайду за угол, счищу и - ам! Перед войной дело было. Потом на фронте часто вспоминал те полсотни. Сидишь в окопе и мечтаешь: «Хоть бы один желточек!» Ну-ка, Вася, давай еще по рюмочке! Вот скажи, почему называется «рюмка»?
– Не знаю, - улыбался Чижов.
– А я знаю, - встрял Белокуров.
– «Рюма» по-старославянски «слеза», а «рюмка», стало быть, «слезка».
– Правильно, - похвалил отец Василий.
– Сразу видно знающего человека. Ну, за ваше здоровье!
– И хватит!
– стала брать свое матушка.
– По три рюмочки, или, как вы говорите, по три слезинки и - спать. Уже половина седьмого, а отец Василий собирается в полдень опять служить да крестный ход водить.
– Ну как будто в первый раз, ласточка моя!
– приобнимая ее, простонал отец Василий.
– Часик посплю и - как огурчик!
– Оно, конечно, не в первый, а возраст-то, батюшка! Ну все, молчу, делай как хочешь, только потом не кряхти.
– И ты не кряхти, а принеси-ка лучше наш альбом с фотографиями, я похвалялся, что покажу.
– Ну вот еще! Сиди уж, похваляться!
– Принеси!
– топнул ногой священник и, покуда матушка ходила, приказал налить еще по рюмке и мгновенно выпить.
Появился альбом с фотографиями.
– Вот этот снимок, - комментировал отец Василий, - я клал под подушку, мечтая: «Да будет моею!» Вот, поглядите, какая тут моя Наталья красавица. Сколько тебе здесь?
– Семнадцать или восемнадцать, не помню, да и ни к чему теперь помнить.
– Коса, видите, какая у нее была. А вот, обратите, внимание, у дверей храма после венчания.
– Отец Василий, - вдруг взмолился Вячеслав, - отпустите на покой. Я уже разговелся, а поскольку не приемлю ничего спиртного, то не могу и видеть сопутствующих пьянке сосудов. Благословите, отец Василий!
– Вот и молодец, - похвалила его Наталья Константиновна.
– Ступай с Богом, спасибо за помощь, - махнул на Вячеслава батюшка, затем благословил его и отпустил. Клеветник ушел, видно, испугавшись, что Василий не выдержит и, запьянев, начнет его разоблачать. Но Чижов и не собирался разоблачать подлеца. Того ведь тоже мог кто-то ввести в заблуждение. Но с другой стороны, и хорошо, что Вячеслав ушел. Без него стало как-то легче дышать. Батюшка велел налить еще по рюмочке, после чего Наталья Константиновна сердито убрала допитую до середины вторую бутылку водки. Часы прозвонили семь, солнце в оконном стекле перестало играть, и Полупятов, выглянув в окно, заметил:
– Чегой-то тучи набежали. Пойду-ка и я спать, пожалуй.
– А я можно еще посмотрю ваш альбом?
– попросила Лада.
Тут глаза Белокурова и Чижова встретились, и Василий Васильевич неожиданно для самого себя сделал кивок головой и глазами в сторону двери: пора, мол! Белокуров понял, качнул головой: мол, понятно, выходим. Ничего не говоря, Чижов поднялся и пошел из-за стола к выходу, как бы ненадолго. Его пошатывало. от всех плохих и хороших переживаний, политых несколькими рюмками водки, впервые отпробованной после поста, его развезло, ноги плохо слушались, хотя в голове стояла ясность.
Выйдя из дому, он посмотрел на небо, которое вдруг заволокли какие-то зимние тучи. И даже пахло приближающимся снегом. Вячеслав входил в гостевую избу, его догонял Полупятов.
На крыльце батюшкиного дома появились Белокуров и его товарищ, коему определено было быть секундантом.
– Быстро все совершим и вернемся за стол, еще успеем выпить по последней и поспать до полудня, - сказал Чижов, позевывая и потягиваясь.
Они пошли к машине.
– Не сердитесь, - обратился Чижов к приятелю Белокурова.
– Можно вас переспросить, как вас зовут?
– Сергей Тетерин, - ответил тот.
И когда сели в машину и поехали, Василий Васильевич довольно дружелюбно принялся рассуждать о том, что в русском обиходе, как ни в одном другом, принято огромное количество птичьих фамилий.
– Найдется ли у немцев, или французов, или у тех же англоамериканцев, такое изобилие всяких Воробьевых, Галкиных, Грачевых, Ворониных, Орловых, Соколовых, Стрижовых, Гусевых, Лебедевых? Да любую птицу возьмите - на нее есть русская фамилия. Только здесь нас собралось трое с птичьими фамилиями. Я - Чижов, вы - Тетерин, отец Василий - Перепелкин.