Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон
Шрифт:
У Александра Николаевича отвисла челюсть.
– Попову?! Александру Степановичу?!
– Ему.
– Почётному инженеру-электрику, ректору Санкт-Петербургского императорского электротехнического института Александра Третьего? Статскому советнику Попову?!
– Что ж вы, доктор, заголосили, не иначе как на поминальной службе? Ему, батюшка, ему! Кому же ещё? Он человек простой, не кичился, что знает всё про всё! – зыркнул он в Белозерского. – Я с ним знаком с тысячу восемьсот восьмидесятого. Он парень был совсем, моложе вашего. Денег у него не было, чтобы учёбу продолжать, так он подвизался объяснителем на электротехнической выставке. Господам праздношатающимся про всякие чудеса рассказывал. Очень смышлёный. Я его там и приметил, мы выставку-то монтировали,
20
И здесь Матвей Макарович говорит чистую правду. Годы учения на физико-математическом факультете университета были для Попова не самыми простыми. Он болел. Накопилась академическая задолженность, после чего ему было отказано в освобождении от платы. Он продолжил учиться, подрабатывая «объяснителем» на электротехнической выставке в Соляном городке в Санкт-Петербурге. После чего был принят на работу электромонтёром в товарищество «Электротехник», занимавшееся освещением на улицах и в общественных местах.
Вера Игнатьевна еле сдерживала смех. Ошарашенный Белозерский опустился на табурет, невзирая на присутствие дамы.
– Вы поспособствовали молодому Попову! – восхищённо выдохнул он. – Вы добрый человек, Матвей Макарович.
Памятуя о роли, прописанной ему княгиней, молодой ординатор не стал ничего говорить вслух, но про себя поклялся, что теперь он уж точно обязан разобраться с анизокорией Матвея Макаровича и помочь ему, с чем бы это ни было связано.
– А то ж, не дурной! – мастеровой заслуженно насладился триумфом. Но и перегибать палку не стал. Добрый мужик, он и меру знает во всём. – Что вам, господа хорошие, не ясно с этой штуковиной?
Последовало минут сорок подробных разъяснений, весьма дельных, ибо Матвей Макарович действительно знал аппарат Рентгена – Попова как свои пять пальцев. И не без удовольствия, признаться, повозился с устройством заграничной модели. Сам предложил стать объектом испытаний. Чего, собственно говоря, Вера и добивалась.
– Я вам шайтан-машину наладил – на мне и пробуйте, – Матвей Макарович снова впал в амплуа простоватого русского умельца, хотя очевидно, что образован был будь здоров! Впрочем, и в образе недовольного мужика он нисколько в себе не сомневался. Но поболтать после на совесть устроенного – любил. – Вот всё у нас так: кто дело делает, тому и ответ держать. А ничего не делай – и будешь всегда правым и безо всякой за то ответственности! – наигранно ворчал он, устраиваясь на столе.
– Се ля ви! – поддакнул Белозерский.
– Отож! – подтвердил Матвей Макарович. – Или, как говорится по-нашенски, жить широко – хорошо, но и уже – не хуже!
– Я вас оставлю, господа, – сказала Вера. – Ты, Матвей Макарович, часика полтора отдохни. Александр Николаевич при тебе побудет. Ты не шевелись…
– Да знаю я процедуру! – весело перебил княгиню мастеровой. – У меня от Александра Степановича уже есть сувенир: скелет моей руки. Тёща, древняя колода, страсть боится. Чуть ли не жила у нас, хотя я ей домик справил. А как я из Кронштадта фото костяной кисти привёз – так только по большим праздникам! А уж как я череп на стену водружу в рамке – так и вовсе, поди, перекинется. Хотя куда там! Девяносто шесть годов, а как разговеется – мужикам на зависть! – не без гордости сказал Матвей Макарович. – Вы идите, Вера Игнатьевна. Мне и Александр Николаевич
Ох, попал ординатор Белозерский мужику на зуб, не скоро выпустит.
– А я подремлю. Я умею спать по стойке «смирно!» Доводилось. – Матвей Макарович закрыл глаза.
Спустя положенное время Вера Игнатьевна и Александр Николаевич рассматривали у неё в кабинете пластину со снимком головы Матвея Макаровича. Двух мнений быть не могло.
– У него гигантское новообразование правой половины и основания черепа.
– Безо всяких признаков нарушения мозговых функций! Он интеллектом и крепостью членов многим фору даст.
– Что будем делать? – Белозерский уставился на Веру, как мальчишка, ожидающий чуда.
– Ничего, Саша, – она развела руками. – Ничего.
Взяв у него снимок, она подошла к столу, взяла перо, обмакнула в чернильницу и каллиграфически вывела надпись:
Матвею Макаровичу Громову от главы университетской клиники «Община Св. Георгия», профессора Данзайр, с благодарностью за помощь в техническом обслуживании аппарата Рентгена – Попова.
Поставила дату и летящую подпись.
– Как ничего?! – растерянно бормотал Белозерский, застывший у окна. – Как ничего?! – неожиданно он воспрял духом и продолжил с энтузиазмом: – Когда уже в тысяча восемьсот сорок четвёртом году профессор Харьковского университета Тито Ванцетти удалил подобную опухоль…
– И больной скончался на тридцать вторые сутки от инфекционных осложнений, – перебила Вера, охлаждая пыл неопытности.
– Но асептика и антисептика с тех пор значительно продвинулись! Вера Игнатьевна, накоплен опыт…
– Ординатор Белозерский! Матвей Макарович Громов – живой человек, а не полигон для твоих изысканий. У него семья. Жена. Дети. Внуки. Тёща девяноста шести годов. Если бы твой глаз не был так остёр и не приметил бы разницу зрачков при реакции на свет… Бог его знает, Саша, сколько он живёт с этой опухолью. И бог знает, сколько ещё проживёт.
– Но как же!..
– А если мы, ординатор Белозерский, полезем с пилой к нему в башку, он в лучшем случае умрёт, а в худшем – станет глубочайшим инвалидом, не могущим себя обслужить. Останови скачку идей! Как профессор ординатору: приказываю!
– Но почему же?..
Он всхлипнул или ей показалось? Нет, показалось. Не настолько он… Он не Ася, в конце концов!
– Саша, мы даже говорить ему ничего не станем. Испытания аппарата прошли успешно. Снимок в подарок тёщу отпугивать.
– Но зачем же мы тогда знаем?! – в каком-то детском отчаянии воскликнул Белозерский. – К чему тогда все эти чудеса техники, аппараты и приспособления, если мы ничем не можем помочь? Как же мы, зная, даже не попытаемся? Пусть бы тогда всё оставалось тьмой и тайной!
Княгиня встала из-за стола, подошла к нему, ласково взяла за плечо. Нет, не плачет, слава олимпийским богам! Не то это уже слишком. Она с ним время от времени разделяет постель. Плачущий мужчина, что может быть отвратительней!
– Саша… Даже если мы поставим в известность нашего славного прораба, электротехника и на все руки мастера, необходимо его согласие на операцию. А он его не даст. Откажется. И будет жить, зная, что у него в голове огромная опухоль. Возможно, он в это не поверит. Но и не веря, уже будет знать. А хуже мук сомнения только муки знания, как ты и сам догадался. Сомнения, возможно, единственный дар знания. Сомнения оставляют право на ошибку. Ошибка – это не всегда плохо. Иногда ошибаться приятно. Не поверишь, но есть такие ошибки, которые делают человека счастливым. – Она немного помолчала. Её унесло не туда. Надо сосредоточиться. – Саша, мы оставим Матвею Макаровичу его веру. Веря в то, что он здоров, он проживёт, возможно, долго и уж точно – счастливо. Преподнеси ему пластину со всем уважением и благодарностью. С аппаратом-то, стоит признать, он нам помог разобраться лучше, чем инструкция.