Обсидиановый храм
Шрифт:
— Я нарисовал это, когда мне было семь лет, — услышала она голос Диогена. — В своем воображении я жил в этом городе. Каждый день я пририсовывал к нему дополнительные детали. Помимо всего прочего он мне очень нравился. Я поместил его сюда, как напоминание о том, кем я мог стать. Так я напоминал себе, что все могло быть по-другому. Но, видишь ли, когда я еще работал над ним... со мной кое-что случилось.
— Событие, — сказала Констанс.
— Да. Событие. Ты слишком мало знаешь о нем, не так ли? Я уверен, что Алоизий никогда не рассказывал об этом.
Констанс осталась неподвижной. Она смотрела на замечательный рисунок. С трудом верилось, что в столь юном возрасте кто-то мог создать нечто настолько прекрасное и совершенное.
— Мы с Алоизием играли в подвале под особняком Мэзон де ля Рош-Нуар — нашим старым домом в Новом Орлеане на Дофин-стрит. Мы наткнулись на потайную комнату полную реквизита, созданного нашим великим прадядей Комстоком для его магического шоу. Один из них назывался «Дорога в ад». Алоизий затолкал меня в него. Оказалось, что это было устройство, созданное для двух целей: заставить человека сойти с ума или испугать его до смерти.
«Как ужасно»,— подумала Констанс.
— Прошло какое-то время, прежде чем меня спасли из этой будки. Внутри было настолько ужасно, что я попытался совершить самоубийство «Дерринджером» [193] , специально оставленным там, чтобы предложить вечное «освобождение» человеку, оказавшемуся внутри, — он прервался. — Пуля вошла в мой висок, но так как это был маленький калибр, то она вышла из моей глазницы. Долго я находился на грани жизни и смерти, но, в конце концов, смог выжить. Но после этого, все вокруг меня… изменилось. На какое-то время меня отослали. Цвета исчезли из моего мира — остались только монохроматические оттенки серого. Тогда — да и сейчас тоже — я плохо сплю, и все из-за нанесенного непоправимого ущерба. Когда я вернулся, то полностью изменился. Стал совершенно другим человеком.
193
«Дерринджер» — класс пистолетов простейшей конструкции, как правило, карманного размера. Название происходит от фамилии известного американского оружейника XIX века Генри Деринджера. Широко применялся как оружие самообороны.
Он перешел к следующей витрине, и Констанс последовала за ним. Внутри находилось крошечное распятие, с несколькими темными пятнами, которые выглядели как запекшаяся кровь. Надпись в нижней части распятия гласила: «INCITATUS».
— Мною овладевали странные желания, которых не понимал. Хотя с другой стороны, они меня даже не пугали. Время от времени я... поддавался им. Но когда я дорос до совершеннолетия, меня захватило одно единственное желание: растоптать, унизить и, в конечном счете, уничтожить моего брата Алоизия, который навлек на меня весь этот ужас.
Медленно он прошел к паре рамок, указав сначала на одну, затем на другую. Констанс увидела вещи, значение которых не поняла: власяница, изготовленная из какого-то органического волокна, петля палача и нечто, похожее на толстый пучок ядовитого сумаха [194] , плотно обмотанный леской.
— Сначала, мои попытки отомстить брату носили чисто случайный характер и были спонтанными. Но по мере того, как я становился старше, в моем воображении стал формироваться план. На его исполнение потребовались бы годы, даже десятилетия. Он завладел всем моим временем и всем моим вниманием. Для его успешного осуществления потребовалось создание и любовное курирование нескольких разных личностей. Например, ученого из нью-йоркского Музея Естественной Истории Хьюго Мензиса.
194
Сумах ядовитый, или ядовитый дуб (лат. Toxicod'endron pub'escens) — североамериканский кустарник или небольшое дерево высотой до 2м. Во всех его частях содержится сильный аллерген урушиол. Прикосновение к листьям растения может вызвать сильные раздражения кожи.
Они уже обогнули угол и оказались у середины второй стены. Диоген остановился у витрины, которая хранила в своих стенках старинный штык, блестящий, словно ртуть.
— Оружие, которое убило специального агента Майкла Декера, близкого друга Алоизия. Ты же понимаешь, что он не настоящий — наверняка, тот самый все еще находится где-то в хранилище улик, а всего лишь точная копия.
Он перешел к следующей витрине, в которой находилась копия журнала «Музееведение», удостоверение личности работника музея, забрызганное кровью, и канцелярский нож.
— Марго Грин, — сказал Диоген, продолжая свой рассказ.
В следующем каркасе находилось рукописное письмо из нескольких страниц, подписанное «A. Пендлтон». Кроме того рядом с ним висела дорогая женская сумочка.
— Виола Маскелене, — пояснил Диоген тем же странным, пустым голосом. — С ней не очень хорошо получилось.
Сейчас, шагая гораздо быстрее, он миновал еще нескольких экспонатов, висящих по периметру обсидианового пространства, и направился к витринам на третьей стене: кристалл хрусталя, в котором находилось нечто похожее на алмазный песок, меморандум из тюрьмы Херкмур…
Констанс вдруг остановилась. В середине третьей стены находилась рамка с пропитанным кровью атласным лоскутом и наполовину выпитым бокалом зеленоватого ликера со слабым следом помады на ободке.
Она резко повернулась и взглянула на Диогена.
— Это ты, — просто сказал он.
— Я увидела достаточно, — бросила она, резко прошагав мимо него и направившись к выходу, не глядя на другие рамки.
Мгновенно Диоген рванул наперерез. Он опередил ее, и, пока она обходила последнюю четвертую стену, встал между ней и дверью, блокируя ей путь.
— Подожди, — сказал он. — Взгляни, ты еще не все увидела.
И он указал на оставшиеся витрины.
После нескольких мгновений нерешительности она все же согласилась. За исключением первой, в которой находился некролог, окровавленный скальпель и декоративный веер из стран Центральной Америки, витрины на этой стене были пусты.
— Я изменился, — сказал он, — и на этот раз тон его голоса был не совсем холодным и безликим: вся эта ситуация его явно взволновала. — Я снова изменился. Я остановился. Разве ты не понимаешь, Констанс? Хотя это и не являлось моим первоначальным намерением, когда я начал хранить все эти трофеи, это место стало, как я и говорил, моим «Музеем Позора». Он ведет хронику моих преступлений — как успешных, так и безуспешных — как некие гарантии того, чтобы я никогда, никогда не смел возвращаться к старому образу жизни. Но создал я его еще по одной причине: в качестве предохранительного клапана. Я знал, что, если я когда-нибудь почувствую что мои старые... желания и потребности начнут рваться наружу, все, что мне нужно будет сделать, это прийти сюда.
Констанс отвернулась от него, не совсем уверенная, что именно она блокирует внутри себя — его слова или ее двойственную реакцию на них. Она поняла, что ее взгляд упирается в последнюю занятую рамку: ту самую, в которой находился скальпель, веер и некролог. Некролог был о выдающемся кардиохирурге, докторе Грабене, который стал жертвой маньяка-мясника. Некролог оплакивал невосполнимую утрату науки и человечества в связи с этой смертью. Он был датирован всего лишь четырьмя днями ранее.
— Значит, ты солгал, — сказала она, указывая на некролог. — Ты убил еще нескольких людей.