Обсидиановый нож (сборник произведений)
Шрифт:
Он сверился с часами, уже выставленными по бортовому времени: ноль часов сорок одна минута. Примерно сорок минут в запасе — не густо, ой как не густо! «Ладно, не рвись, — одернул он себя. — Автостарт устанавливается с пятипроцентным запасом энергии. Стартовать можно еще и при пяти гигаваттах ровно. Не рвись, Бурмистров!»
Он одергивал себя и успокаивал Колькиными словами, и ему страшно не хватало Кольки-Свистка — хваткости его, ловкости, злости. Колька был из тех, что садятся в поезд на ходу, а Володя всегда прибегал на перрон за полчаса. Иногда за сорок минут. А Колька и на подножку вскакивал, шага не прибавляя…
— Он и сегодня пожалует
Обращаться прямо к Врачу он остерегался почему-то.
— Лахи, ты слышал пожелание пришельца?
— Э-э! Раф-фаи войдет своими ногами в железный дом! — Лахи сидел на корточках перед Рафаилом и огромными пальцами проверял — спелы ли плоды ниу и маину. — Вставай, о новорожденный объедала! А ты, человек со стеклянными глазами, перекладывай мои слова для него! Пусть он встанет, вста-анет! — заливался Лахи. — Иди, иди! — он помогал себе жестами. — Не приближайся к нему, стеклоглазый!
Рафаил ковылял по траве и впрямь как годовалый младенец. Виновато улыбался. Спохватившись, Володя поторопился влезть наверх, чтобы подать ему руку, но Лахи установился на земляной куче, как подъемный кран, и одним движением забросил Рафаила на площадку. Тогда Володя спустился в кабину, и здесь его помощь пригодилась. Лахи спустил Рафаила прямо на командирское кресло — за руки. Володя направлял. В ноль пятьдесят одну минуту Рафаил откинулся на холодную спинку и прикрыл глаза.
— Чудеса действуют на меня несколько расслабляюще, Вовик… Как прохладно дома, хорошо…
— Оденься! — сейчас же забеспокоился Володя. — Простуду схватишь, после болезни-то!
Предупредительные хозяева оставили тючок с вещами на площадке. Володя принял их внутрь, развязал, помог Рафаилу натянуть шерстяные брюки, куртку, носки. Затем примерился и увидел, что сумеет пролезть к нижнему креслу. Тогда он пристегнул товарища ремнями и натянул ему на голову берет.
— Ноль часов пятьдесят семь минут. Вот-вот должны прилететь…
— Вовк, ты представляешь, какое невезенье? — послышался снизу сонный голос.
— Действительно, очень обидно, — искренне ответил Володя и высунулся в люк.
Летят, летят! Брахак, Лахи, оба Охотника смотрели в небо. Володя, улыбаясь облегченно и радостно, нашарил бинокль и припал к нему, стукаясь очками об окуляры. Три Птицы, видные чуть сбоку и снизу, качались в туманных стеклах.
— Свисто-ок! — завопил он. — Колька!!!
Лахи захохотал, как слон. Далеко, далеко еще… Но Птицы летели стремительно и точно, выходя как раз на верхнюю кромку леса, чуть правее центра поляны. Стаю вел Ахука, Наблюдающий Небо. Они потеряли час из-за грозы, обходя ее широким полукругом над скалами приморья, на всем пути не щадя Птиц. И над самой почти поляной Птица Ахуки вскрикнула, судорожно вытянула крылья — Немигающий дробно застучал лапами… Последние триста шагов Ахука летел на мертвой Птице, как на планере — Володя не узнал об этом никогда. Он махал из люка — скорее, прямо в баросферу, ждем! Устремив внимание на Кольку, Володя не заметил, что Ахука спрыгнул с Птицы еще в воздухе — это произошло за его спиной. Но перед ним уже садился Карпов — мелькнула красная от загара спина, светлая шевелюра, и без малейшего перехода он ощутил мягкий, могучий удар по голове — люк грохнул — он сидел в кресле люкового. Где наушники?! «Кольк-аа!!!» — он поднял руки, но вращающийся диск кремальеры отбил ему пальцы, грянул звонок автостарта, и последняя мысль, мелькнувшая в оглушенном сознании,
…Людей спасло то, что они сбежались к Ахуке. Тепловой удар, высушивший живую и мокрую только что траву, швырнул за деревья мертвую Рокх и свалил с ног Брахака. А яма, пыхнувшая багровым пламенем, была пуста — валил густой пар от потрескавшейся глины, сохранившей отпечаток сферы и глубокие вдавлины монтажных опор. Вот и вся память.
Колька стоял над ямой один, как прокаженный. Огромными глазами смотрела на него Дхарма — она еще лежала на спине Рокх и смотрела на него, застывшего над ямой.
Ему и прежде было знакомо бессилие свершившегося, бунт против необратимости времени, бессильный, невидящий красный туман в глазах. Так было с ним на повороте трассы под Эльбрусом, когда он на долго секунды позже, чем надо было, заметил заструг и, уже зная, что поздно, вывернулся всем телом, и гибкие стальные лыжи разогнулись и бросили его за трассу, и он услышал хруст собственных костей. И с яростной завистью он смотрел на доктора Борю — широкого, красно-рыжего, скользившего по насту от контрольного пункта, чтобы поднять его из снега, наложить шины и отвезти на долгие месяцы в больницу. «Терпишь?» — спросил доктор. «На десятку опоздал, понимаешь?» — сказал Колька и заплакал от ярости.
Одна десятая секунды — пять сантиметров снега при скоростном спуске. Здесь он опоздал на десять секунд, ему хватило бы их, чтобы пробежать по траве, вскочить на верхушку сферы, а крышку, захлопнутую маломощным соленоидом, он вырвал бы из гнезда. Десять секунд. Оттиски опор в сухой рыжей глине. В правой ближней опоре была выемка, она отпечаталась, как выступ — Колька помнил, что выемку прорезал сварщик Чибисов для термометра, две недели назад, а он закрывал полированную сферу асбестовым листом. Десять секунд! Синий кот с плаката поднимал палец: «У меня девять жизней, у тебя — только одна». Вот и свершилось. Из-за десяти секунд. Из-за чего? Он смотрел на носки своих ботинок, блестящие от ходьбы по траве.
Из-за того, что он не законтрил рукоятку автостарта. Вот и все. Он виноват сам.
Вторая жизнь зашевелилась вокруг него. Поднялся из травы Ахука. Тонкая коричневая девушка спрыгнула со спины огромной Птицы и невесомым бегом пролетела по траве. «Ты опалишь ноги», — произнес кто-то на чужом языке. Это был он сам, Колька Карпов, в своей второй жизни. «Да, трава горячая, — ответила девушка. — Они улетели совсем?» Он опустил голову. «Пойдем на пост, Колия?» Он стоял, как столб. Никто больше к нему не подходил. Охотники повели загнанных Рокх по просеке. Ахука вызвал кротов — закапывать свою погибшую Птицу. Брахак развалился в тени, будто ждал чего-то. Да, вот что ему осталось — чашеобразная яма в рыжей глине. Но уже шевелилась и сыпалась земля под ногами — кроты принялись подрывать и обрушивать насыпь вокруг дымящейся ямы. Час-другой — и следа не останется. Зарастет травой. Прощайте.
Девушка стояла рядом с ним, переступала — горячо. «Пойдем, Дхарма». Колька подхватил ее на плечо, вынес за горячий круг. Она держалась за его шею нежными, шершавыми руками. Может быть, и любит. Шея обгорела, пойдут пузыри, волдыри. Он опустил девушку на траву. Потом, все потом, сейчас надо быть одному.
— Пойдем на пост. Но лучше я буду один.
Часть третья
Глава 1