Обстоятельства смерти господина N
Шрифт:
Телеграмма как громом поразила Олдмонта. Утихшее было горе опять напомнило о себе и больше не отпускало. Значит, предчувствие не обмануло Олдмонта, что-то неладное произошло в тот день, когда Линн, как ему сказали, погиб от пули вьетнамского партизана.
Олдмонт не сообщил начальству, что АНБ подслушивает компьютерную систему ЦРУ, а попросил освободить его от должности начальника отдела, ссылаясь на нездоровье, и занял место ушедшего на пенсию сотрудника, который первым обнаружил это. Все, что неутомимая служба электронного перехвата выуживала из бездонной памяти компьютера, оседало в столе Олдмонта. Это была лишь тонкая струйка в безбрежном океане информации, поступавшей в АНБ, и Олдмонт, который проработал в агентстве больше двух десятков лет, знал, как утаить от чужих глаз то, что должно остаться его личным секретом.
После соответствующей президентской директивы и реорганизации Совета национальной безопасности Центральное разведывательное управление в неограниченных масштабах занялось слежкой за “подозрительными” американцами. К этой работе подключили АНБ, по иронии судьбы в разряд подслушиваемых попал и компьютер ЦРУ.
АНБ всегда этим занималось. В течение тридцати лет агентство с помощью ФБР получало копии всех телеграмм, отправляемых и получаемых американскими компаниями. Просматривались все международные телеграммы. Олдмонт косвенно участвовал вместе с сотрудниками своей секции в проводимой с июля 1969 года программе “Минарет”: прослушивание телефонных разговоров лиц, чьи политические убеждения “беспокоили” ЦРУ и ФБР. Речь шла о коммунистах и прочих левых. Во время осуществления операции “Хаос” ЦРУ представило АНБ список лиц, которых следовало держать под электронным колпаком. Задачу, поставленную Белым домом, спецслужбы не выполнили: никаких следов “иностранных денег”, поступающих якобы борцам за гражданские права в США, обнаружить не удалось. Но досье, собранные на многие тысячи американцев, легли в архивы ЦРУ и ФБР. Следить за “подозреваемыми” АНБ помогали четыре американские телеграфно-телефонные компании, прослушивание телефонов и перехват телеграмм не составило сотрудникам агентства особого труда. Эта деятельность спецслужб санкционировалась последовательно сменявшими друг друга президентами США. По просьбе государственного секретаря стали прослушиваться служебные телефоны всех служащих государственного департамента. По указанию помощника президента магнитофоны были подключены к коммутатору Белого дома, его интересовали телефонные разговоры собственных подчиненных в аппарате Совета национальной безопасности. Новая техника позволила подслушивать еще более широкие слои американцев. Но на сей раз были приняты все меры для того, чтобы не допустить утечки информации. Директор Федерального бюро расследований был подчинен директору ЦРУ, который по должности является главой разведки в целом. Если раньше сотрудники ЦРУ, чья сфера действий по закону 1947 года — заграничные операции, действовали внутри страны с оглядкой, то теперь они получили карт-бланш на шпионаж за американцами. На всякий случай министра юстиции вывели из созданной в рамках Совета национальной безопасности межведомственной группы по разведке. Министр юстиции отвечает за соблюдение законности, следовательно, ему там нечего делать.
Несколько лет Нэд Олдмонт вел свое маленькое расследование. К его глубокому сожалению, из компьютера ЦРУ ничего больше не удалось вытянуть относительно смерти брата. Зато он узнал многое другое, в частности детали провалившейся операции “Лазарус” и план новой террористической акции, на которую а Лэнгли возлагали немалые надежды; ее результаты должны были сказаться на политической обстановке в Юго-Восточной Азии в целом.
Таких операций немало было на счету ЦРУ, некоторые из них удавались, большинство нет, но неудачи Лэнгли не смущали: вместо провалившихся агентов готовили новых, благо в деньгах и оружии ЦРУ недостатка не испытывало.
Провалов у ЦРУ было значительно больше, чем удач. Кому-кому, а Олдмонту это было хорошо известно. В Форт-Миде не без злорадства наблюдали, как бесславно заканчивались тщательно подготовленные операции, которые дорого обходились американскому налогоплательщику. Широкая публика о большинстве таких провалов и не подозревала. Мощный пропагандистский аппарат годами создавал Центральному разведывательному управлению рекламный образ всемогущей организации. Но профессионалы знали истинную цену этому дутому всевластию.
Олдмонт не испытывал злорадства, получая сведения об очередном “проколе” агентов Лэнгли, Не только потому, что не менее бесславно заканчивались и, казалось бы, хорошо продуманные операции самого Агентства национальной безопасности, где он столько лет проработал. Позорно провалилась и акция ЦРУ — засылка южнокорейского шпионского самолета в советское воздушное пространство.
Чем дальше, тем больше Олдмонт понимал, что провалы и поражения не остановят Центральное разведывательное управление США и его покровителей. Ни залив Кочинос, ни Вьетнам ничему не научили Лэнгли, где по-прежнему делали ставку на государственные перевороты и политические убийства. ЦРУ — неотъемлемый элемент американской внешней политики, и в Вашингтоне не могут обойтись без подрывных акций, совершаемых оперативниками, ибо террор осуществляется во имя глобальных целей Белого дома. И подобно тому, как терпит неудачу американская политика “с позиции силы”, рушатся и амбициозные планы специальных служб.
В Индокитае, Эфиопии, Афганистане, Иране, Никарагуа ЦРУ не удалось повернуть колесо истории вспять. Да и удачные операции ЦРУ, по существу, приносили лишь временный успех. Но в Лэнгли, торопясь перечеркнуть растущий список провалов, лихорадочно разрабатывали все новые и новые операции. Олдмонту руководители ЦРУ представлялись в роли пожарных, которые появляются, когда пламя охватило уже весь дом. Влиять на судьбы стран и народов с помощью террористов из директората операций — заранее обреченная затея. Каждая акция ЦРУ влекла за собой человеческие жертвы. Его личная трагедия — смерть брата — заставила Олдмонта задуматься.
Олдмонт сознавал, что обширные планы ЦРУ означают гибель многих людей. Он не хотел, чтобы по приказу из Лэнгли опять текла кровь, и был полон решимости сорвать новую операцию. Стремясь предотвратить еще одно преступление, перед отъездом в Таиланд Олдмонт послал анонимное письмо организаторам намечающейся акции.
Олдмонт раскрыл конверт, который Хоукс положил сверху. В нем было свидетельство о смерти Лилиан Олдмонт и снимки, сделанные на месте аварии.
Хенкинс, которого била дрожь, нашарил в кармане монету и пошел звонить О’Брайену. Резидент ждал его звонка.
— Ну, как у вас дела? — осведомился он.
— Все это слишком долго тянется, Говард, — пожаловался Хенкинс. — Совершенно не представляю, что там происходит. Не напрасно ли мы теряем время? Такого благоприятного случая может больше не представиться.
Теперь по телевизору показывали лакон — драматическое действо, где мужские роли исполняются женщинами. Сюжет, насколько понял О’Брайен, незамысловат, некая романтическая история, напоминающая “Ромео и Джульетту”. За лаконом последовал ликэ, где актеры произносят диалоги в стихах. Зачем, спрашивается, все это было нужно О’Брайену? Ликэ обычно исполняют в буддийских храмах, но иногда такие представления показывают в домах бангкокской верхушки, куда приглашают и сотрудников американского посольства. И хотя О’Брайен с трудом отличал кларнет от флейты, а гобой от валторны и был абсолютно равнодушен к серьезной музыке да и к театру, он бы не хотел на людях спутать актеров ликэ в роскошных костюмах, расшитых золотом и серебром, с исполнителями ролей в театре кон, которые носят маски. Таиландской элите должно было льстить, что представитель далекой Америки разбирается в их национальном искусстве.
— Ждите, Дуайт. О’Брайен повесил трубку.
Наблюдая за Олдмонтом, Фил Хоукс не заметил и следа душевных потрясений, которые испытал Нэд, когда из конверта выпала фотография его ушедшей из жизни жены. По мнению Хоукса, Олдмонт спокойно перенес обрушившееся на него трагическое известие. Он просмотрел все фотографии, но бумаги читать не стал. Хоукс произнес несколько подобающих фраз и перешел к тому, ради чего он проделал столь далекий путь. Он принялся знакомить Олдмонта с условиями завещания. Когда он спросил что-то у Олдмонта, тот не ответил. Олдмонт откинулся на спинку кресла, руки бессильно лежали на коленях, в левой судорожно сжата фотография Лилиан.
— Вы слышите меня?
Он осторожно дотронулся до колена Олдмонта. Тот не шевельнулся.
Хенкинс, собственно говоря, так и не понял, что же произошло между Олдмонтом и Хоуксом. Позднее он пытался расспрашивать Фила, но тот до самой гостиницы мычал что-то невразумительное.
Когда Хоукс с криком выбежал из дома, Хенкинс заподозрил совсем другое. Он подобрался к двери с пистолетом наготове, толкнул ее ногой и, пригнувшись, ворвался в дом. Он сразу увидел качалку и в ней неподвижную фигуру. Все еще не понимая, в чем дело, он подошел поближе. Безжизненные глаза Олдмонта успокоили его. Хенкинс поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в наплечную кобуру. На всякий случай пощупал запястье Олдмонта и со спокойной душой вышел из дома. Дверь закрывать не стал, потому что был без перчаток.