Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Тело — желанно.
Сальваторе медленно и аккуратно подхватывает ее, делает внезапные и быстрые шаги вперед, заставляя Елену отступать назад. Девушка поддается импульсу, потом впечатывается в стену. Доберман прижимает ее тело своим к стене, переводит взгляд на губы этой суки, а его руки с талии плавно скользят на поясницу. Гилберт прячет взгляд. Она только прикосновениями дает понять, что ей в очередной раз плохо. Что она в очередной раз нуждается в нем.
— Что тебе нужно? — он говорит тихо. Тембр его голоса такой родной и привычный. Елена от звука его голоса
— Я не знаю, — шепчет она. — Он ведь не изменял мне, я знаю. Но почему тогда так больно? — впервые поднимает взгляд. Сальваторе ощущает как его сердце разрывается в клочья. Красные, полные слез и подыхающей надежды, глаза. Тонкие пальцы, вцепляющиеся в ворот его куртки. Тело, которое никнет к его телу.
Он был бы рад сказать что-то, чтобы поддержать ее, но не мог подобрать слов. Не мог солгать или нагрубить. Сальваторе аккуратно коснулся запястий девушки, освобождая себя от объятий, опустил руки девушки и, коснувшись плеч девушки, стянул куртку с плеч. Елена смотрела на него, как на отца, как на лучшего друга, как на спасителя. Она знала, что ни на кого и никогда еще так не смотрела.
Он отошел от девушки, повесил ее куртку, повесил свою и снова вернулся к Елене. Потом он снял с нее ее сапоги. Он никогда не помогал девушке снимать сапоги. Даже Джоанне. И прикасаться к стройным ногам Мальвины нравилось, потому что ему с первой их встречи нравились ее ножки. Потому что ему уже давно хотелось прикоснуться к ним, не скрывая своих желаний.
Сальваторе отставил ее обувь, развернулся, чтобы снова подойти к Елене, но девушка подошла сама. Тихо и бесшумно. Как кошка.
Как призрак.
Она подошла, потом прильнула к нему. Ее напряженное тело он ощутил тактильно. Приятное чувство. Да, с Гилберт тяжело находиться рядом. Она кричит, врет, устраивает эти порочные игры.
Но это приятно, черт возьми. По-настоящему приятно.
— Вам надо поговорить, Елена. Ты тоже ведь жила у меня, но это ничего не значит…
— Не значит? — переспрашивает девушка, устремляя на него взор. — Не значит?.. — ее голос сникает до шепота. Ее отчаяние впитывается в его сущность, дробит там гордость и высокомерие. Снимает оковы недоступности.
— Не значит. Тебе не стоит его ревновать.
Она закинула руки на его плечи, потом они проскользили на спину. Его тепло стало передаваться ей. Ее холод, в свою очередь, ему.
— А я не знаю ревность ли это… Мне кажется, что это просто обида. Ощущение предательства. Опустошения. Но не ревности.
Она закрывает глаза, поднимается на носочки и касается губами его губ. Обычное касание, ничего страстного и рокового не подразумевающее. А У Сальваторе дыхание перехватывает, и он, чтобы не поддаться опиуму, за талию отстраняет Елену от себя.
— Это твоя игра, да? Очередное желание сровнять счет?
Она открывает глаза. Ее грудная клетка высоко поднимается. Ее глаза полны трепета, нежности и взаимности. Деймону хочется эту девочку вновь прижать к стене, вновь заблокировать любые пути к отступлению. Ему хочется ощутить ее всю. Желательно — под собой.
— Нет, — шепчет она, и ее руки оказываются на его шее. Ее пальцы касаются его шрама, и Сальваторе видит, что Гилберт не испытывает ни брезгливости, ни отвращения. — Я больше не хочу вести этот дурацкий счет.
— Если не игра, то что? — более гласно. Он не может отвести от нее глаз, не может разорвать тактильную близость. Жажда начинает царапать горло. Дождь за окном усиливается.
— Я не знаю, — по ее лицу начинают скатываться слезы, и это злит Сальваторе еще больше. Он касается подбородка девушки, заставляя ее смотреть только на себя. — Я вообще больше ничего не знаю, Доберман. Ничего, кроме того, что только ты меня понимаешь. Только ты…
Его пальцы оказываются на ее губах через секунду после этих слов. Это опьяняющее чувство прерывается, когда Елена небрежно хватает его руку и отводит от своего лица. На миг в ее взгляде вновь появляется тот блеск стервоза, который он видел тогда в парке, когда она в первый раз сравняла счет. И на пару мгновений Сальваторе кажется, что он снова попал в ловушку.
Но потом Елена закрывает глаза, потом она вновь касается его губ своими, потом вновь ее руки оказываются на его плечах… Ему не стоит ее обнимать, не стоит отвечать на ее поцелуй, но когда человек следовал правилам? Он поцеловал ее, тут же замерев, словно пытаясь убедиться, что это не сон. Да нет, не сказать, чтобы Елена была чем-то недосягаемым и настолько безумным, чтобы сходить с ума или пить в барах. Но Деймон постоянно испытывал ощущение нереальности, когда был рядом с Мальвиной. И вот сейчас, когда он решился поцеловать ее, им вновь овладело чувство некоего сюрреализма.
Потом он углубил поцелуй, прижав девушку к себе. Он ощутил, как ее тело в его объятиях расслабилось. Как движения стали более спокойными, не такими резкими, без надрыва.
Она целовала его. И температура ее поднималась. Жар ее души разгорался, передавался ему. Деймон медленно-медленно плавился, потом он стал отступать под ее напором к стене. Их шаги были неуверенными, а их поцелуи — несмелыми, но это все исчезло, когда Гилберт прижала мужчину к стене, когда ее пальцы вновь коснулись обнаженных участков его тела. Сальваторе изучил талию, поясницу… Он зарылся руками в ее волосы, и этот запах шампуня окончательно заполнил пространство маленького коридора.
Деймон пропитывался ее ароматами: ароматами граната и дождя. А Елена стала пахнуть сигаретами. Диффузия, если вам так угодно. Полная ассимиляция, если вам недостаточно.
— Стой, — его шепот будоражит, успокаивает. Елена не отрывается от мужчины, несмотря на то, что поцелуй прерван. — Ты просто отчаялась… Это иллюзия.
Она целует его в шею. Она никого и никогда не целовала в шею. Елена ощущает что руки Сальваторе вновь блуждают по ее телу: со спины на поясницу, на талию и вновь на поясницу. Девушка чувствует, как у нее по телу пробегает дрожь (тут уж книги не соврали). И Елена, не сдерживаясь, языком касается шеи Добермана, тут же оставляя чувственный поцелуй.