Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Бонни! Выйди, нам надо поговорить!
Девушка закрывает уши руками, вжимаясь в дверь еще сильнее. Ей бы по законам жанра воду включить и вены попытаться перерезать. Ей бы по законам жанра зеркало разбить. Но вот Бонни может лишь вырвать из груди дикий крик, думая, что так ей станет легче. Крик вырвался, поцарапал горло и душу заодно. А облегчения не прошло. Стук в дверь, голос Локвуда, воспоминания — все это закружило, завертело. И когда Бонни открыла глаза, то увидела черных птиц, которые кружили над ее головой, крича и оглушая. Их крылья были огромными
Она схватилась за шторку в ванной, рванула ее, рванула еще раз. Та сорвалась с петлей, палка, на которую цеплялась шторка, упала, и грохот был настолько сильным, что вороны разлетелись.
Тайлер стал долбиться в дверь. Бонни стала чувствовать, что перед глазами темнеет. Слайды всплывали в памяти как в немом диафильме. Знакомство с Еленой, тот разговор о сигаретах и книгах, потом — ссора, потом — разговор в кино. Тайлер. Елена в его объятиях. Бонни. Она в его объятиях.
Головная боль стала пульсировать в затылке. Бонни не ощущала времени. Ей казалось, что прошло минут десять, а на деле минула только минута. Девушка огляделась. Изображение размывалось. Обрывки фраз всплывали, исчезали, путались с другими обрывками, сводили с ума. Беннет сорвала с себя футболку. Беннет ощущала жар во всем теле.
— Бонни! — он кричал, а поломанная девочка Бонни чувствовала, как подкашиваются ноги, как все тело будто наваливается свинцом.
«Там, — шептал внутренний голос, - там, в темноте, ты найдешь спокойствие. Там растопятся проблемы. Растворится злость. Просто сдайся».
Тайлер ударил ногой в дверь. Не смог вышибить. А Бонни закрыла глаза. Внутренний голос напевал песню, прося сдаться в опиум небытия. Давненько он ничего не говорил, Беннет по нему соскучилась. Она соскучилась по этим иллюзиям, которые всплывали в сознании. Люди с белыми глазами, гробы, толпы бесчувственных и одинаковых фигур — где все это? Почему одна лишь темнота?
«Это плата Бонни, — шипел дьявол в душе. — Небольшая плата за спокойствие. Там, на девятом кругу, там нет кострищ и чертей. Там просто бесконечная чернота. Никаких образов, никаких воспоминаний. Зато спокойствие. Падай, Бонни».
У нее подкашиваются ноги. Девушка хватается за навесные полки, все шампуни и гели падают на пол с грохотом. Локвуд бьет по дверям. Бонни медленно опускается на пол. Ей хочется оплатить счет, взять билет в одну сторону и больше не жалеть, не звать, не каяться.
Ведь книги врут, Бонни. Ведь апогей безумия — вовсе не вскрытые вены, не душераздирающие крики и опрометчивые поступки. Ведь апогей — загнать себя в тесное и маленькое помещение, видеть галлюцинации и думать при этом, что все это лишь — последствия физического переутомления. Ложь самому себе — вот за что мы платим самую высокую цену, Бонни. Мы врем друзьям, любовникам, врагам, коллегам, однокурсникам и одноклассникам, соседям, случайным знакомым. Мы врем всем. Мы делаем это легко, делаем это без угрызений совести. Детки, не верьте этим глупым фразам, что есть люди, не умеющие лгать. Это делают все. Это легко. Это просто.
Единственное, чего не умеют люди — лгать самим себе. А даже если и умеем, то отплачиваем за это черными воронами, порванными фотографиями и расколотыми нервами.
— Бонни! — дверь распахивается, чуть не слетая с петель. Беннет закрывает глаза, утопая в объятиях черного и томного спокойствия. Тайлер падает возле девушки на колени, подхватывает ее, трясет за плечи, пытаясь привести в себя. Но девочка оплатила счета и свинтила из этого дрянного царства. Всего лишь на пару часов, правда, но все-таки…
Он берет ее на руки, вынося из ванной. Он только сейчас замечает, что Бонни сильно похудела, что своей худобой она может соперничать только с Джоанной. Локвуд аккуратно кладет девушку на кровать, хватает мобильный и вызывает скорую.
Ее имя ведь нарицательное, не может она просто так погибнуть. Для нее жизнь — когда встречный ветер сбивает с ног, когда все идет под откос. В маленькой, но наполненной страстями жизни Бонни нет места для тишины и тихой смерти. Не в контексте сегодняшнего дня по крайней мере.
Локвуд берет домашний Беннет и набирает домашний Елены. Он не станет звать ее к телефону. Он переговорит с Дженной. Та ведь сможет упросить племянницу приехать в больницу к подруге, верно?
3.
Бонни пришла в себя уже в палате. Она пришла в себя не столько из-за каких-то средств, вроде нашатыря или чего-то подобного, сколько из-за новостей. Сейчас Беннет сидела на кровати, на ее коленях лежали бумаги с кучей не очень положительных анализов, а доктор старался делать вид, что ему не наплевать на очередного подыхающего пациента.
— Поверьте, на ранней стадии это лечится. Главное, принимайте лекарства и не сбегайте из палаты, ладно?
Бонни отвернулась. Она смотрела в стену. Она дышала ровно. Вороны больше не кружили. Чувства больше не рассыпались. Родители не звонили. Жизнь, в принципе, текла своим ручьем.
Дверь открылась. Беннет посмотрела в сторону входа скорее рефлекторно, нежели сознательно. Немая сцена продолжалась в течение нескольких секунд. Потом врач поднялся, сказал посетителю, чтобы тот побыл от силы пять минут, а потом ушел.
Бонни смотрела на Елену все с той же непоколебимой уверенностью в себе и собственных ценностях. На Гилберт отражались все последствия бессонной ночи: темные круги под глазами, растрепанные волосы, помятая одежда. Мальвина застыла в дверях, боясь пошевелиться. И в тумане ее взгляда можно было прочитать отвращение.
— Тебе Тайлер позвонил, да? — голос хриплый, потребность в сигаретах — безудержная. Да только никотин теперь под запретом вроде как. Забрали последний смысл. Все вновь потеряло свою цену. Осталась лишь пустота. Елена ничего не ответила. Она выше подняла подбородок и медленно-медленно подошла к Бонни. Тишину нарушал звон ее каблуков. Размеренная тишина застывала в воздухе, а потом превращалась в хрусталь и разбивалась. Зрительный контакт установлен. Духовный — разорван и потерян навеки.