Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Слушай сюда, — цедит Локвуд, хватая друга за шиворот и небрежно приближая избитого Сальваторе к себе. — Еще хоть один гребанный раз ты оскорбишь ее, и донор потребуется уже для тебя!
Кривая улыбка искажается на лице Сальваторе. Зубы, испачканные кровью, напоминают клыки какого-нибудь мифического животного. И снова происходит трансформация взгляда: испепеляющий и наплевательский взор дымных (в этом он похож с Еленой, Тайлер только сейчас это подметил) глаз устремлен вперед. И Сальваторе выжидает. Выжидает последующий слов, последующих действий, последующих ударов.
— Ты ведь не любишь ее,
— Ты любишь, значит?
Из клуба выходит та троица. Длинноногая шатенка (которая обратила внимание на Сальваторе) снова натыкается на него взглядом. На ее губах сразу появляется обворожительная улыбка.
Доберман хватается за запястья Тайлера, скидывает руки парня с себя, чувствуя разъедающую досаду в душе. Это как видеть свой дом и не иметь возможности туда вернуться. Как получить шанс оживить мать, но не использовать его. Как клясться себе же в ненависти к Елене, а потом делить ее с лучшем другом.
— Не люблю, — уверенно. — Я ненавижу ее так сильно, что это несравнимо даже с ненавистью к моему папаше.
Мимо проходит длинноногая (так ее окрестил мысленно Сальваторе). Длинноногая проходит мимо, пристально смотря на окровавленного Деймона, от которого веет опасностью, страстью и неконтролируемыми эмоциями. А еще Длинноногая чувствует, как Окровавленный жаждет внимания, как хочет забыться где-то в пустых комнатах какого-нибудь отеля на окраине.
— Но даже если она мне и нравится, то ты будешь полным уебком, если посчитаешь, что я смогу отбить ее у тебя! — он толкнул Локвуда в грудную клетку довольно-таки сильно. Двери хаммера снова открылась. Этот даб степ — он лишал Сальваторе рассудка. Его пленяла и красивая девушка, вновь задерживающаяся у дверей элитной и дорогой машины. Наверняка ее ночью ждет какая-нибудь отвратно-грязная оргия под эту самую музыку. Наверняка, завтра они друг о друге и не вспомнят. Но пока что они друг другу нравятся. Правда, нравятся.
Доберман медленно развернулся и, проходя мимо хаммера, еще раз взглянул на девушку. Ее каштановые волосы были красиво уложены. Что-то в стиле Джоли или Фокс. Коротенькое платьице и кожаная куртка — не по сезону, но смотрится неплохо. И ноги, обтянутые капроном чулок и обутые в лаковые сапожки на невысоком каблуке, были даже лучше, чем у Елены. Сальваторе оглядел ее, нисколько не опасаясь получить еще раз за то, что посмел позариться на святое, а потом затянулся и скрылся где-то в темных переулках.
5.
Как только она открыла дверь, так сразу поспешила ее закрыть, но Сальваторе перехватил инициативу. У Елены не хватило сил запереться. Доберман ввалился в дом. Девушка медленно отступила назад. Она была одета в короткую футболку, оголяющую одно плечо и слишком уж откровенные шорты. Чем-то отдаленно напоминала ту длинноногую у клуба.
Может, Елена становится его личной тульпой? Этаким наваждением? Дешевой пародией на зависимость и фанатичность?
Сальваторе захлопывает дверь; прижимаясь к ней спиной, медленно разувается, не сводя с девушки глаз. Дым его взгляда смешивается с дымом ее взгляда. Происходит диффузия. Контаминация, если хотите. Можно вспомнить еще чертову массу заумно-тошнотворных слов…
В прихожей — полумрак. Елена стоит в метре. Совершенно беззащитная. Совершенно ненавистная. Она — причина его ночных пьянок, ссоры с другом и разъебывающий спокойствие досады. Хочется уравновесить, хочется вернуть баланс. Хочется либо вернуть отнятое, либо забрать что-нибудь взамен.
— Я видел, что твоя взбалмошная тетушка пару минут назад куда-то свинтила… А тебя не учили не открывать дверь чужим дядям, а?
Он снимает куртку, медленно приближаясь к Елене, растягивая каждую секунду. В полумраке Сальваторе кажется, что у Мальвины закосы уже не под Британни, а под Каю Скоделарио. Что ж, так даже лучше. Сексуальнее, что ли? К тому же, и внешних сходств больше.
— Ты пьян, — устало констатирует шатенка, не отступая назад. Сальваторе останавливается на расстоянии считанных сантиметров. Его куртка падает на пол. Зрительный контакт установлен прочно. Ровно как и духовный. — Тебе лучше уйти.
— Ты же хочешь со мной? Да?
Елена выше поднимает подбородок. В ее теле нет напряжения, а во взгляде — былого отчаяния: словно все эмоции застыли, словно их заморозили. Можно узреть лишь слепую готовность к любым действиям. К абсолютно любым.
— Это жестоко, — смиренно выговаривает она, нисколько не тая от того, что Доберман слишком близко по отношению к ней. И Сальваторе понимает, что привлекает его в этой девочке, что привлекает Локвуда.
Переливы. Переливы натуры. Ты ее гонишь, игнорируешь — она тянется к тебе, кошкой возле ног лащится, прося заботы, умоляя о приручении. Ты ее решаешься погладить — она практически дается в руки, а потом резко шипит, щетинится, скалится и не подпускает к себе. И когда ты уже готов взять ее, готов забрать ее, она отталкивает тебя, как ненужную игрушку.
Но это не больно. Это лишь усиливает интерес. Влечение становится сильнее. Страсть — лишь вариант азарта. В контексте их жизней по крайней мере.
— Жестоко, да? — он резко хватает ее за плечи. Елена даже не дергается. Она уже знает все повадки этого зверя. — Жестоко терять последнего друга из-за какой-то нимфетки! Жестоко видеть в твоих глазах, что тебе похуй на все, кроме твоих собственных желаний!
— Не прикасайся ко мне, — сквозь зубы с придыханием промолвила Елена. Эта ее реплика — она была слишком колкой. Сальваторе почувствовал иголки под ногтями, раскаленные угли под ногами. К этому приплюсовалось еще и осознание того факта, что Гилберт и бровью не повела: Сальваторе приплелся ведь избитый.
Самолюбие задето.
— Ты сам-то зачем пришел сейчас, а? — продолжила она после некоторой паузы. Дым за стеклом в ее глазах — это будоражило. Это пробуждало лишь одно желание. Всего лишь одно желание. И учитывая тот факт, что все правила уже давно нарушены, а вся правда высказана, Деймон решил: будь что будет.
— Сказать, чтобы ты вернулась к Локвуду или хотя бы объяснила ему, что между нами ничего не было.
— Измена подразумевает не только секс, Доберман, — шепчет, ворожит как ведьма. Ей для большей сексапильности — шляпу большую и котел с зельем. А для большей реалистичности — еще несколько разрушенных судеб.