Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Гилберт взяла маленькую сумочку, положила туда сотовый, деньги и старую потрепанную книжку, которая первая попалась под руку.
Пункт назначения был только у Тайлера. Парень поднялся в вагон с одним рюкзаком и, найдя свое место, сел. Открыл шторку и поставил бутылку воды на столик. Вечер сумерками окутывал город. В купе больше не было пассажиров.
У него тоже было мало вещей. Брать с собой что-то из прошлой жизни – это, пожалуй, оставим для второсортного фильмов и дешевых подростковых сериалов. Когда хочешь убежать, то фотографии,
Бонни Беннет устало плелась вперед. Ей было некуда идти. И раньше бы ее это испугало. Вчера бы это ее взбесило, а сегодня не напрягало.
Иногда просто устаешь биться о толщь мерзлой воды в желании вырваться на свободу. Иногда понимаешь, что холод — новое тепло, что вода — новая среда обитания, что там, в том реальном и обычном мире, ты просто уже не сможешь существовать дальше. И поэтому ты замираешь, медленно и плавно опускаясь на дно. Мы тонем, не потому что не умеем плавать — просто наши души тяжелые. И когда умираем — только тогда всплываем.
— Ты уверена? — Дженна стояла у машины, пока Мэтт затаскивал чемодан в багажник автомобиля. Елена стояла на расстоянии метра, вглядываясь вдаль. Там, у линии горизонта, Мальвина что-то видела. Что-то близкое, родное, к сожалению, недосягаемое.
— Я не буду пить таблетки, если ты об этом, — Гилберт стояла в распахнутой крутке. Она понимала, что побег — не выход. Что убежать из одного пространство и оказаться в другом не значит обрести покой. И есть несколько другие способы абстрагирования. Отговорок не находилось. И Елена не пыталась их придумать. Она просто всматривалась в тишину, снова устремляясь сквозь Вселенную.
К Венере…
— Я буду рисовать, Дженна. Я так давно не рисовала красками и сангиной…
Спустя час, когда Кэрол вернется из командировки, она найдет записку от сына. Что там написано — не будет иметь значения. Факт решения Тайлера — вот что разрежет пластику мира, вот что проведет две сплошные между прошлым и настоящим, выбором и точкой невозврата.
Локвуд оперся спиной о спинку сиденья и закрыл глаза. За окном пейзаж стал медленно уплывать, уносясь в прошлое. Двойная сплошная становилась все длиннее. Поезд лениво отправлялся вперед. В объятия безотцовщины.
Мэтт сел за руль. Елена остановилась у дверей пассажирского сиденья. Она взглянула на Дженну, и та увидела во взгляде своей племянницы то, что всегда остается после пожара.
Она увидела пепел. Дыма больше не было. Были смирение и зола.
— Прости меня… За отца… Если дело в этом, то я больше никогда…
Девушка натянула кукольную искусственную улыбку, а потом обняла единственную родственницу, от которой ее отделяла стена, возникшая когда-то из тоненькой пленки. Недоговоренность — убийца отношений. Но непонимание — взрывчатка, которая не оставляет и шанса для того, чтобы сделать последний вдох.
— Дело в Га-Ноцри, Дженна. И в Оскаре Уайльде. И в сигаретах… Но не в тебе.
Сухой поцелуй в щеку на прощание — единственно возможное проявление эмоций.
— Разреши мне проводить тебя до аэропорта…
— Не стоит, — девушка отстраняется и открывает дверь. — Это же не навсегда… Все желаемое, к сожалению, не навсегда.
Она села в машину и захлопнула дверь. Мотор заворочал, машина тронулась вперед.
Какой-то автомобиль остановился у Беннет. Стекло со стороны водительского сиденья опустилось. Бонни остановилась и лениво посмотрела на машину. Казалось, что данные в прошлом обещания тоже подешевели в эти сутки. Казалось, что все случившееся — лишь какой-то дурной сон, не более.
Девушка открыла дверь и села в машину. Она внимательно посмотрела на водителя, внимательно оглядела его только сейчас, с усмешкой отмечая, что ничего в этом человеке особо не поменялось.
Только шрам портит то детское впечатление.
— Ты обещал никогда не появляться в моей жизни.
Стекло медленно поднялось. Холод свирепого ноября остался беситься снаружи.
— И не появился бы…
Гилберт медленно подвинулась к магнитоле и сделала музыку погромче. Совсем чуть-чуть. Кстати, она давно не слушала музыку.
— Так ты мне расскажешь? — шатенка оперлась о спинку сиденья и переключила свое внимание на парня. — Об этой учебе по обмену?
— Такая же учеба как и в нашем колледже. Только все намного выебистее.
Солнце устало стремилось скрыться за линией горизонта. Красные полосы накрыли небо атласными лентам. Кровавый закат стал декорацией к завершению очередного акта безумной пьесы.
А по выезду из города высокие деревья лишь добавили мрачности. Они возвышались, когтистыми ветками словно желая остановить быстро бегущую вперед машину.
— Спасибо, — прошептала девушка, закрывая глаза. Она хотела забыться на несколько часов. Просто отдохнуть, выпав из контекста мира. — Ты мне помог…
Девушка открыла бардачок и нашла там несколько пачек сигарет. Она знала, что в этой машине, именно у этого человека, она найдет сигареты. Найдет именно те сигареты, которые курит. Бонни достала одну.
— И куда тебя везти? — он на несколько секунд посмотрел на нее. Бонни закрыла бардачок, заполняя пространство салона автомобиля никотином. Родной запах, родные ощущения — это как возвращение домой. Ощущение мнимого уюта и иллюзорного утешения.
— Я сбежала из больницы, но я не хочу сегодня туда возвращаться. У тебя меня никто не найдет.
Он кивнул, вновь устремляя взор на дорогу. Кажется, у всех сегодня не было ничего кроме дороги.
— Тайлер уехал в Мексику, — девушка сделала глубокую затяжку. — А Елена сказала, что ненавидит меня.
— Мне такое она тоже говорила, — Сальваторе протянул руку и взял пачку из рук Бонни. Деймон тоже давно не курил, и ему тоже хотелось заполнить эту безумную пустоту хоть чем-то. — Она всем такое говорит. И своему отцу, я уверен, что тоже.