Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Вообще, я не против, — согласился он, подвигая баночку с пивом девушке. — Вообще, меня ничего в этом не смущает.
Викки не прикасалась к напитку. Она смотрела на Сальваторе, про себя отмечая, что ее давняя подруга теряла голову от этого мужчины не просто так. Было в нем что-то дьявольски-ангельское. Была в нем дикая смесь абсолютно высокого и абсолютно низкого.
В нем был шарм.
— А Кристина? — спросила она, чувствуя разыгравшуюся головную боль. Ей надо было бы выпить таблетку, да только ответ на заданный вопрос мучал сильнее, чем сама мигрень.
— А
Викки отодвинула пиво. На какой-то миг она забыла о Шелдоне, налоговой и всем том дерьме, что с ней случилось. Ей нравился Деймон — она чувствовала что наконец обрела друга. Ее огорчало одно — этот друг не хотел рассказывать больше, чем ей хотелось бы знать. Хотя каждый человек даже для самых близких все равно останется не до конца прочитанной и понятой книгой.
— Ты не думал о том, чтобы завести своих детей?
Он бы поперхнулся, если бы перед этим не отставил пиво. В его сущности что-то перевернулось с ног на голову. И как для Викки, таки для Деймона тоже визит Шелдона потерял значимость. Осколки во взгляде Сальваторе вновь начали таять. Мужчина в недоумении уставился на Донован.
— Нет, — ответ был достаточно категоричным. Викки простое «нет» не устраивало. Она хотела вновь сблизиться с Сальваторе. Хотела запечатлеть его в своем сердце как можно четче.
— От Джоанны, например?.. Или от той девушки в том кафе?
— Джоанна не предназначена для материнства, Викки, — он приблизился к ней. Уверенный спокойный и холодный на допросах, во время боев и диспутов с кем-то Сальваторе был непоколебим, но в делах с женщинами он терял разум. — А Елена слишком мала для этого…
— Это — единственная причина?
Она поймала его на крючок, и они оба знали, что Деймону не удастся так просто с этого крючка соскочить. Ему не нравилась перспектива быть чьей-то игрушкой или каким-нибудь развлечением. Но в глазах Викки было понимание и желание узнать лучше. А Деймон проебал всех, кем он дорожил, поэтому он не хотел пренебрегать возможностью обрести нового близкого человека.
— Да брось, что такого плохого в том, чтобы хотеть детей?
— Такие как Джоанна не предназначены для материнства, а такие как я — для отцовства. Понимаешь?
— И как ты это определяешь? — Викки была настойчивой, а Деймон — сбит с толку внезапным каверзным вопросом. Это создало почву для того, чтобы продолжать беседу. — Кто создан, а кто нет?
Он собирался было что-то сказать, но то ли не решился, то ли не смог подобрать нужных слов, то ли Деймон действительно не знал что сказать. Он усмехнулся, отрицательно покачал головой и, наконец, взял банку с пивом. Доберман терпеть не мог пиво, но ему хотелось разбавить эти сутки хоть каким-то градусом.
— Ты влюблен в нее?
— Как ты резко мы перешли с продолжения нашего фиктивного брака на Елену.
— Она — Елена, значит? — Викки — как детектор лжи. Как внутренний голос, который материализовался в этом мире. Викки — как спустившаяся с небес Афина, принявшая облик земной женщины. Викки была дорога. Деймон питал к ней какую-то особую привязанность.
— Это не важно. Ничего не важно, Викки, — он стал говорить убедительно, будто желая убедить Донован в правоте своих слов. На самом деле он пытался убедить себя. — И да, нам лучше продлить наш брак.
Она подумала, что было бы кощунством говорить то, что она собиралась озвучить. Она подумала, что после такого откровения это показалось бы хамством. Но Викки знала, что Деймон все расценит правильно. Потому что он всегда все расценивает правильно.
— Только есть кое-что, что я бы хотела исправить в нашем брачном контракте.
В соответствии с брачным контрактом каждый при разводе получает ту долю, которая оговорена в документе. Деньги, полученные от угона автомобилей, конечно не фигурировали.
— Я хочу, чтобы если что-то случилось со мной, ты бы обязался воспитывать мою дочь. В противном случае ты не получишь ни цента.
Грубоватая манера Донован была ей к лицу. Неслащавость, прямолинейность придавали некую остроту, которая доводила иной раз до такой степени раздражения, что хотелось крушить мебель, крича во всю глотку. Но в Викки не было фальши. Викки была отражением Сальваторе. Викки была его дополнением. Она была сильной. Она была смелой. Она была его женской версией.
И ему нравилась ее грубость.
— Мне просто некому ее больше доверить, — смягчилась она. Музыка все играла и играла, будто напевая колыбельную о всех невысказанных или невыблеванных чувствах. Деймон приблизился к девушке, положив локти на стол. Пиво было гадким на вкус, но вечер — вполне приятным.
— Ты планируешь погибнуть молодой?
— Я планирую позаботиться о дочери, — незамедлительно ответила она, устремляя взор на друга-мужа-соратника. Слишком много титулов для одного человека.
— Хорошо, Викки, — он улыбнулся. Как-то мягко и тепло, что было абсолютно не свойственно его кусачей натуре. Воспитанный в жестокости и насилии он точно знал, что разрушенное детство — это клеймо на всю жизнь. — Завтра позвоним адвокату.
Она тоже улыбнулась ему в ответ. Она знала, что он стал для нее чем-то вроде защиты. Деймон был прав — Викки сильная и смелая, она — его отражение. Он забывал лишь о том, что даже сильной и смелой нужна защита. А еще Деймон был прав, когда говорил Елене, что любит Викки Донован. Он не лгал, не кривил душой.
Он любил Викки какой-то крепкой, родственной любовью, как должны любить друг друга друзья, родители и дети. Он любил Викки так, как не любил еще никого.
2.
Елене пришлось направиться в сторону заправки, а не парка. Она была бы рада сбежать через черный ход или затеряться где-то в толпе, но Гилберт решила — в кои-то веке, подумать только! — не убегать от призраков, а идти им навстречу. Может тогда, когда она взглянет в самые темные уголки своей души, она перестанет бояться. Тогда призраки перестанут пугать.