Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
На улице было холодно. Снег все еще переливался в лучах солнца, а Елена все еще наивно полагала, что этот человек оставит ее в покое.
— Я отвезу тебя домой, — сказал он, когда Мальвина подошла к нему. — Сегодня холодно.
На самом деле Елене холодно уже давно, но мало кто об это знает. На самом деле Елене до остервенения хочется рвануть в какой-нибудь солнечный штат и затеряться там навсегда. «Навсегда» дробит окружающую Елену повседневность на фрагменты: колледж, приветливая Кэролайн, нудные занятия, холод, отец.
Девушка почувствовала жгучую тоску, беспричинную и болезненную, но решила стерпеть
Отец открыл дверь машины, и Елена села в салон. Затем дверь захлопнулась. Тоска взыграла с большей силой — словно кто-то взболтал жестяную банку с газировкой, а потом открыл, — и вся эта пена вырвалась наружу.
Никакой пользы. Смех, да и только.
Отец сел за руль, завел автомобиль, Елена отвернулась к окну. Ей вчерашнего дня сполна хватило, а теперь терпеть еще и сегодняшний, в котором ее отец — заботливый родитель, а она — черствая дочь, не желающая принять своего родственника. На самом деле Елена не «не хотела». Она просто не могла уже. Ее занесло на повороте. Она пыталась выбраться из перевернутой машины, но дикая боль пронзала тело, блокируя любые попытки. Гилберт мечтала столкнуться с кем-то на бешенной скорости, совершенно забыв, что она уже столкнулась несколько раньше. Еще до появления даже Бонни в ее жизни.
Воспоминания взыграли. Тоска от встречи с отцом слилась с тоской по матери и упущенным возможностям.
Идти на встречу призракам расхотелось.
— Я не хочу о тебе ничего знать, — произнесла она, смотря в окно. Нет, слез не было. И от этого становилось еще хуже. — Ничего и никогда.
Она подумала о том, что лучше бы она позвонила Тайлеру. Он бы увез ее подальше, он бы согрел ее. Внезапно эта мысль стала такой мощной, что Елена всерьез намерилась позвонить Локвуду.
Но рядом с Локвудом всегда была Бонни. И Бонни тоже призраком появилась на горизонте. Гилберт остановилась на полпути, решив не спешить к темным углам своей сущности.
— Почему ты просто не можешь оставить меня? Однажды у тебя это получилось.
— Потому что я люблю тебя.
Елена быстро повернулась к нему. Отец пристально глядел в лобовое стекло, концентрируясь на дороге. Его руки на руле были расслаблены, — и горькая усмешка искривила лицо Мальвины. Она уже давно оставила навязчивую идею высказать отцу все, что она о нем думает.
— Ты так сильно любишь меня, что появляешься в моей жизни лишь тогда, когда у тебя нет любовницы?
— Ты ничего не понимаешь.
Гилберт снова усмехнулась. Конечно, она ничего не понимает. Она в принципе никогда ничего не понимала. Не понимала, почему ее родители ссорятся за стеной, не понимала, почему мать видит синий цвет повсюду. Она не понимала, почему им надо уходить посреди ночи к Дженне и почему надо собирать вещи. Она не понимала, почему решилась довериться другу отца, и вдвойне не понимала, почему отец поверил ему, а не ей.
— У тебя нет дочери, — прошептала она. — У тебя больше нет дочери.
Он нервно стал постукивать пальцами по рулю. Елена смотрела на эти руки, которые когда-то любила, и не верила, что все это вообще случилось с ней. Она родилась с той же иллюзорной мыслью, что и все остальные — в ее жизни будет все совершенно по-другому. А в итоге оказалось, что ее отец любит лишь деньги и женщин, что ее мать оказалась прикованной к кровати и умерла тупо по тому, что пришло время. А в итоге оказалось, что Елена не особенная.
Никто не особенный.
— Ты сказал в тот гребанный вечер, что у тебя больше нет дочери! Зачем тогда ты возвращаешься к тому, чего у тебя нет?!
Она не планировала высказывать все, что было у нее в душе. Но в душе особо ничего и не было. Сейчас Елена чувствовала себя преступницей. Ей хотелось стереть все настоящее ластиком, оказаться в прошлом и исправить роковую ошибку. Она понимала, что это ничего бы не изменило, ведь нашелся бы другой повод, другая причина, другие мотивы.
Сейчас Елена до крика хотела оказаться где угодно, но только не в этой машине. И она до боли хотела услышать хоть что-то вразумительное из уст своего отца.
— Ты не оставила мне выбора!
— Это ты мне его не оставил, ясно?! — сорвалась с цепи. Елена всегда срывалась. — Почему ты не мог подойти ко мне и разобраться во всем?! Да впрочем, — она стихла, выдохнула и снова отвернулась, — это уже не важно. Знаешь, пап, ничто не важно. И ты не важен. И Тайлер не важен. И Деймон. И Бонни. И Кэролайн. И вообще все.
Она потерялась. Не смогла высказать все, что было на душе. Она растерялась. Не смогла подобрать нужных слов. Наверное, слов всегда будет недостаточно. Потому что эмоций больше чем слов. Потому что не все можно подогнать под сухие термины.
Она смотрела на мелькающие за окном пейзажи. Она смотрела на мелькающие воспоминания — и все закрутилось в какой-то дьявольский карусели. Отец своим поступком вычеркнул Елену на три года ее жизни. А потом в ее действительность ворвался Тайлер, и мысли об отце сошли на нет. Тайлера Мальвина не могла полюбить, но она хотела бы полюбить его. Деймона Мальвина могла полюбить, но она не хотела бы этого. И как бы там не было, Тайлер вырвал ее из водоворота и вернул в обратную жизнь. И как бы там не было, Деймон тоже вырвал ее из водоворота и тоже вернул в жизнь. А она никого не вырывала из водоворота. Наоборот, — кидала в самое пекло и уходила, даже не оборачивалась.
— Что бы не произошло, я скучал по тебе.
Вот Бонни, например, ни в чем виновата не была. Вот Бонни как никто другой заслуживала внимания, а Елена ей даже такую попытку не предоставила. Как когда-то не предоставил ей эту самую попытку отец.
В истории все циклично.
— А я по тебе тоже скучала. А потом я влюбилась, пап, и перестала думать о тебе. Знаешь, можно запросто забыть о человеке, если у тебя появляется новый.
Вот Бонни теперь рядом, как и Кэролайн. Потому что они умеют прощать. Потому что они умеют любить и слышать. А Елена не умела. И она бы очень хотела отдать остаток своей жизни, лишь бы ее обучили этому ремеслу!
Хотя остаток ее жизнь вряд ли возьмут даже за цент на блошином рынке.
— И где этот твой новый?
Бонни не простила. Она поняла и приняла. Но она не простила. Потому что Елена кидала ее в грязь, в острые лопасти своей ненависти. Бонни не простила — предательство не прощают, это выше человеческих возможностей. И Елена не простила отца. Она поняла и приняла, но она не простила.
— Он в моем сердце. Он в моих мыслях. В каждом моем сне. А тебя нет ни в сердце, ни в мыслях, ни в снах.