Объятия незнакомца
Шрифт:
Она испытующе посмотрела на него. За этим вопросом он угадал другой. Или вы опять обманываете меня, лорд Максимилиан д'Авенант?
– Вы вольны поступать как вам угодно, – заверил он ее. – Когда мы найдем способ усовершенствовать ваше удобрение, а следовательно, обеспечить вашу безопасность, вы уедете. Вам не придется больше терпеть мое общество.
Не ответив, она вернулась к работе.
На ее лице не было ни облегчения, ни сожаления.
Там не было ничего. Но ведь что-то же она должна испытывать при мысли о том, что никогда больше не увидит
Придвинув табурет, он тяжело опустился на него. Его силы иссякли. Все его старания не приводили ни к чему. Потирая ноющее плечо, он наблюдал за Мари.
После последнего их разговора, который состоялся четыре дня назад, он ни разу не заметил в ее взгляде ни злости, ни презрения. Однако следовало признать, что она вообще не так уж часто обращала на него свой взгляд. Они заключили перемирие, прекратили военные действия в интересах науки и в надежде спасти людей, живущих по обе стороны пролива.
Но он уже начинал жалеть об этом. Вынужденный мир оказывался хуже ада. Находиться постоянно рядом с ней, с той, которую он любит, и при этом не иметь возможности даже подойти к ней, – это было невыносимо.
Кроме того, он обнаружил, что ему весьма сложно сосредоточиться на работе; его мучили желания, воспоминания... даже фантазии. Воображение рисовало ему, как он заключает ее в объятия, осыпает ее поцелуями, и она отдается ему прямо здесь, в лаборатории, на полу. Мысль эта казалась чудовищной, дикой...
И нестерпимо соблазнительной.
Нет, это немыслимо.
Он положил руки на стол и, страдальчески вздохнув, опустил на них голову.
– Вы плохо чувствуете себя? – спросила она.
Чуть приподняв голову, он взглянул на нее сквозь упавшие на глаза пряди волос.
– Нет, я в порядке. Она покачала головой.
– Эти поездки по городу не идут вам на пользу, милорд. Вам вообще не следовало бы выходить из дома. Вы должны находиться в постели.
Он не ответил, только его глаза сообщали, что это в ее силах – уложить его в постель и продержать там столько, сколько ей захочется.
Увы, она не поняла этого сообщения.
– Вы уверены, милорд? У вас сейчас очень странный взгляд. Мне кажется, у вас жар. Вероятно, инфекция...
– Осторожно, мадемуазель, – усмехнулся он. – Одно лишнее слово, и у меня сложится впечатление, что я вам небезразличен.
Она мгновенно отвела глаза.
– Вовсе нет, – беспечно обронила она. – Просто я боюсь, что придется прервать нашу работу.
Он отметил, что на этот раз словечко «наша» не подверглось исправлению.
Положив щеку на локоть, он следил за ней. По правде говоря, она была не так уж далека от истины: проснувшись сегодня, он понял, что у него поднялась температура, и этот жар вместе с болью дурманили его сознание. Однако он счел, что есть дела поважнее, чем лежать в постели и принимать микстуры.
– Я повторяю, мадемуазель: дело в пропорции древесного угля, – произнес он. – Вы слишком
– Но нам известно, что решающее влияние оказывает вода. Я проверяла, уголь не реагирует на воду, он лишь размягчается. Меня больше беспокоит фосфор.
Однако она задумалась над его замечанием:
– А почему вы считаете, что дело в пропорции угля?
– Когда мне было одиннадцать лет, я нечаянно поджег потолок своей комнаты. Это я пытался воспроизвести эксперименты Штоля с флогистоном.
Она нахмурилась:
– Понятно. Видно, за вами не было никакого надзора, милорд?
Он ухмыльнулся.
– Не то чтобы никакого. Хотя я как-то даже свалился с крыши, пытаясь разглядеть кольца Сатурна. После того случая мать несколько месяцев не соглашалась купить мне новый телескоп.
Невольная улыбка тронула ее губы.
– Вряд ли последствия детских проделок могут служить подтверждением научных теорий.
– Как знать... Нужно, проверить.
Она помолчала, а потом, вздохнув, ответила:
– Хорошо. Только сначала закончим опыты с фосфором.
Макс улыбнулся. Им неплохо работалось вместе. Даже она не смогла бы отрицать этого.
Распределив по ящикам сегодняшнюю порцию удобрения, она опустилась на табурет и, уперевшись подбородком о стол, застыла в ожидании.
– Мне все-таки непонятно, почему вы думаете, что военные оставят меня в покое. Предположим, мы обнаружим и нейтрализуем неустойчивый элемент и добьемся того, чтобы соединение стало настоящим удобрением... Но они-то ждут от меня не удобрения, а...
– В том-то и фокус. Нужно, чтобы они подумали, что получили взрывчатку.
Она наморщила лоб.
– Но если мы усовершенствуем удобрение, то в качестве взрывчатки оно уже не сработает.
– Не сработает. И тот взрыв войдет в историю как необъяснимая удача, сопутствовавшая французскому флоту... а про вас, мадемуазель, скажут, что вы ни черта не смыслите в оружии.
Некоторое время она молчала, переваривая его слова, а потом сказала:
– У ваших министров, так же как и у французских, есть много своих ученых. Что если они попытаются модифицировать его? Ведь они могут найти способ превратить его снова в оружие уничтожения.
– Вот об этом-то нам и нужно позаботиться. Мы должны изменить его безвозвратно, добиться полной его безопасности.
Они замолчали размышляя.
Прошло несколько минут. Он встал, потянулся и начал расхаживать по комнате. Она продолжала сидеть. Потом придвинула чернильницу и взяла перо.
Подрагивая и скрипя, ее перо быстро побежало по листу, оставляя за собой неровные, нервные ряды знаков. Она писала, не замечая ничего вокруг.
Он подумал о том, что никогда прежде не замечал, чтобы ее черты были так выразительны, чтобы это удивительное, необъяснимое сочетание хрупкости и силы в них делало ее столь прекрасной, как в этот момент, когда она с такой страстью отдавала себя работе.