Объятия незнакомца

Такер Шелли

– Вам не за что извиняться, – прервал он ее. – Я не имею к вам претензий. – Просунув ее руку под свой локоть, он провел ее в гостиную. – И прошу вас, называйте меня просто Джулианом.

Она изумленно смотрела на него. Как может быть он таким радушным, как вообще может выносить ее присутствие, когда ее дьявольское изобретение отняло у него все – зрение, корабль, команду?

Зато его брат помнит об этом.

– Мадемуазель ле Бон, – заговорила герцогиня, – Макс рассказал нам, что военные воспользовались вашим химическим соединением

без вашего ведома. Поэтому мы ни в чем не виним вас. Вы сами пострадали из-за него. Мне печально думать о том, что вы лишились дома, потеряли сестру. Примите мои соболезнования.

Мари бросила быстрый взгляд на Макса, раздосадованная, что он так много рассказал о ней родным. Она не привыкла делиться с кем-либо своей болью. Подобные чувства она всегда предпочитала держать при себе.

Как, впрочем, любые свои чувства.

– Вы не несете ответственности за то, как французский флот распорядился вашим изобретением, – подхватил Джулиан. – Мадемуазель, мы оба – и я и вы – стали жертвами в этой игре. Жертвами обстоятельств, которые выше нас.

– Вы очень добры, – тихо ответила Мари, переводя взгляд с Джулиана на герцогиню. – Спасибо вам.

– Ну что вы, мадемуазель, – возразил Джулиан. – Дело не в доброте. Просто я не умею долго сожалеть о чем-либо, как и злиться на кого-либо.

Герцогиня заняла свое место на диване, а Джулиан продолжал стоять рядом с Мари, улыбаясь.

И она вдруг обнаружила, что улыбается тоже. Пусть похвала его явно преувеличенна – если бы он мог видеть ее, он вряд проявил бы такую обходительность, – но он, однако... весьма обаятелен.

Макс кашлянул:

– Джул, пора бы тебе уже оставить ее.

Джулиан язвительно хмыкнул.

– Вот, пожалуйста, разве не говорил я вам, что он бывает невыносим?

С этими словами он, осторожно ступая, провел ее к креслу, стоявшему в дальнем от Макса углу.

После чего прошел к своему, стоявшему посредине комнаты.

– Доктор Вебстер, пора приступать, – сказал он с нетерпеливым жестом. На его лице снова мелькнула проказливая усмешка. – Думаете, легко так долго не видеть женщин и корабли?

Саксон задернул шторы на окнах, Ашиана зажгла лампы. В комнате воцарилась тишина. Доктор вытащил из своего черного саквояжа ножницы, склонился над Джулианом и надрезал повязку.

Медленно и осторожно снимал он ее, сматывая в клубок узкую полоску белого льна, которой, казалось, не будет конца. Мари почувствовала, как внутри у нее все сжалось. И поняла, что испытывает то же чувство, которое испытывал каждый, кто находился сейчас здесь. Надежду.

Она ощущала себя частью их. И это было непостижимо.

Как непостижимой была и атмосфера любви, наполнявшая этот дом; она ощущала ее почти физически. Вот лорд Саксон и Ашиана, они стоят, прижавшись друг к другу, его рука обнимает ее плечо; герцогиня, ее лицо полно тревожного ожидания и боли, когда она смотрит на доктора, снимающего повязку с глаз ее сына; вот сам Джулиан – обаятельный, мужественный,

не унывающий Джулиан.

Как добры они все, как заботливы друг к другу. Да ведь они замечательные люди.

Она украдкой взглянула на Макса. Он не заметил ее взгляда, неотрывно глядя на брата, его серые глаза потемнели – тревожное ожидание и надежда сквозили в них. А еще любовь.

Ей вдруг вспомнились слова, которые он сказал прошлым утром.

Я пошел на это из-за Джулиана.

Я хотел спасти людей.

Спасти людей. Об этом же думала она, работая над удобрением.

Она не могла понять, что так смущает ее – те ли закравшееся сомнение, что он не так уж много лгал ей, то ли то обстоятельство, что его мотивы так схожи с ее...

Или же ее смятение вызвано зародившимся в ней пониманием того, что все те качества, которыми она восхищалась в нем, вовсе не фикция? Его образованность, страсть к чтению, к науке, забота о ближних, воля – все это присутствует в нем.

Ашиана сказала, что у него «нежная душа».

Да, именно потому-то она и полюбила его.

Она поспешно отвела глаза, ругая себя за эти мысли. Он лгал ей. Использовал ее. Он утаил от нее правду даже когда, как утверждает, полюбил ее.

И он убил ее брата.

Она не может простить его. Не сможет больше доверять ему.

Как не может доверять себе. И суждение ее ошибочно; видно, она опять позволила эмоциям возобладать над разумом. Его присутствие само по себе способно перевернуть все ее представления.

Сказав себе решительное «нет», она снова сосредоточила внимание на Джулиане. Доктор, сняв наконец бинты, отступил в сторону.

Все ждали. Джулиан сидел неподвижно. В комнате установилась такая тишина, что Мари могла бы поклясться, что слышит, как дрожат на люстре подвески.

– Милорд? – тихо, с надеждой проговорил доктор. Джулиан заморгал – и улыбнулся.

Счастливое облегчение охватило Мари.

Оно длилось до той секунды, пока Джулиан не заговорил:

– Док, в чем дело? Почему остановились? Продолжайте. Все молчали. Казалось, все перестали дышать.

– Милорд... – Доктор смущенно откашлялся. – Бинты сняты.

Улыбка на лице Джулиана дрогнула и потухла.

Какое-то мгновение – страшное, мучительное мгновение – он оставался неподвижен. Его черты еще хранили остатки прежнего оптимизма, а затем недоверие появилось на его лице.

Он поднес руку к глазам. Моргнул раз и еще раз. Повернулся.

– Я... не вижу. – Он закрыл ладонями глаза. – Я ничего не вижу!

Доктор показал на шторы. Ашиана проворно раздвинула их.

– Вы видите свет, милорд? Может быть, какие-то очертания, тени?

– Нет. Ничего, – с отчаянием произнес Джулиан. Доктор склонился над ним с лупой, заглядывая ему в глаза.

– Анатомических нарушений я не нахожу. Вероятно, нам просто не следовало так спешить.

– Да, Джул. – Макс был первым, кто смог заговорить. – Через пару месяцев...