Объятия незнакомца
Шрифт:
Комок подкатил к горлу Мари; она проглотила его и отвела глаза.
– Я этого не почувствовала. Его отношение ко мне вряд ли можно назвать нежным.
– Он все объяснит вам, – твердо сказала Ашиана. – Думаю, у него это получится лучше, чем получается у меня. Он хотел видеть вас.
Мари с удивлением посмотрела на принцессу:
– Лорд Саксон сказал, что он без сознания.
– Вечером он очнулся, совсем ненадолго. Он был очень слаб, но первое слово, произнесенное им, было «Мари». Он думает о вас...
– Ашиана, пожалуйста, не надо. Я не верю в это
– Но вы должны хотя бы выслушать его. – Ашиана, по-видимому, была так же упряма, как ее муж. – Он знал, что вы не захотите видеть его, поэтому упомянул о каком-то письме, спрашивал, прочли ли вы его.
Мари смотрела на нее не мигая, только сейчас вспомнив про письмо, которое Макс вручил ей перед своим отъездом.
– Я... нет... У меня его нет. Я оставила его...
Она замолчала, сообразив вдруг, что не может сказать принцессе о загородном доме, предназначенном ей в подарок. Она, конечно, зла на Макса, но незачем портить рождественский сюрприз лорда Саксона.
– Ну... там... где мы жили. Ашиана тряхнула головой.
– Да ладно, Мари, я все знаю. Саксон сегодня пытался изложить мне все события, не упоминая о коттедже, но у него не сходились концы с концами. Тем более в отношении Никобара. Сейчас нам не до рождественских сюрпризов, у нас есть дела поважнее. – Она улыбнулась. – Но все равно, спасибо, что подумали обо мне. Ведь на вас столько всего навалилось.
Мари пожала плечами, глядя в пол, не отвечая Ашиане. Она думала.
Думала о том, что эта семья оказалась совсем другой, не такой, какая рисовалась ей. Эти люди не были ни жестокими, ни коварными. Они готовят друг другу рождественские подарки, они встают по ночам к своему ребенку...
Они пытаются утешить постороннего человека, что плачет один в своей спальне.
'Нет, д'Авенанты решительно не укладывались в ее схему.
А один из основополагающих научных принципов гласил, что если теория не подтверждается фактами, то ее следует пересмотреть.
Или отвергнуть.
Но если д'Авенанты в самом деле так добры, так сердечны, то почему же Макс оказался таким подлецом?
Или он тот самый урод, который, как утверждают, найдется в любой, даже в самой добропорядочной семье?
Она подняла глаза, пытаясь вспомнить, о чем они говорили.
– Да... хорошо... Ах, письмо... Оно должно быть там, в доме. Я как-то не подумала захватить его. Тогда я думала только...
Она опять не договорила.
Думала о Максе. Она чуть было не произнесла это вслух. Но ей не было нужды договаривать. По лицу Ашианы было видно, что она и так все поняла.
– Письмо ничего не изменит, – твердо сказала Мари. – Что бы он ни написал, я все равно не поверю в искренность его чувств. Даже если все сказанное вами правда и у него были причины на то, чтобы похитить меня, он не должен был... он не смел...
Она покраснела и отвела глаза.
После долгого молчания Ашиана заговорила, мягко и осторожно.
– Он хочет видеть вас, Мари. Я думаю, вы должны выслушать его. Должны ради
Ее голос, набрав силу и уверенность, звучал воистину по-королевски.
– Лишь научившись прощать, искать в жизни хорошее, научившись любить, человек может обрести свое счастье.
Мари закрыла глаза. Счастье. Это слово обожгло ее. Разве будет она когда-нибудь счастлива? Она не заслуживает счастья.
И Вероника никогда больше не узнает его.
Она открыла глаза, собираясь сказать решительное «нет» но воспоминание о Веронике принесло с собой один вопрос, который она хотела бы задать Максу.
Только он мог ответить на него.
– Хорошо, – тихо сказала она, уже обмирая от предстоящей встречи. – Я зайду к нему утром.
Глава 24
Из всех мучительнейших дней, прожитых им в этой комнате, этот должен был стать самым страшным. И не из-за боли, которая пронзала его грудь всякий раз, когда он пытался пошевелиться.
Он умел справиться с болью. Уж в чем в чем, а в этом он накопил колоссальный опыт. За десять лет болезни, большая часть которой прошла здесь, на широкой кровати, в разглядывании хорошо знакомых стен, внизу обшитых панелями красного дерева, а наверху оклеенных зелеными обоями, он научился фокусировать внимание на чем угодно, но только не на собственных ощущениях. Этот старый навык пригодился ему сейчас; с его помощью он загнал боль в крошечный и тщательно контролируемый закуток сознания, не позволяя ей выплеснуться оттуда.
Но эта техника оказывалась непригодной, когда он пытался справиться с другой болью, той, что терзала его душу, – словно часть ее была вырвана и потеряна навсегда.
Мари. Это имя звучало у него в голове, даже когда он был без сознания. Мари, Мари, Мари... Будто его душа звала утерянную свою половинку.
Когда он пришел в себя, ему рассказали, что Мари спасла ему жизнь. Она не послушалась, не оставила его, а рискуя своей жизнью, привезла его домой. Он лелеял надежду, что это что-то да значит: возможно, она еще питает какие-то чувства к нему, если невзирая на страшную правду позаботилась о нем.
Однако сегодня утром Саксон, рассказав ему о своей беседе с Мари, развеял эту слабую надежду. И хотя Ашиана потом всячески пыталась обнадежить его, описывая свою ночную встречу с Мари, новости, принесенные ему супругами, в конечном итоге не слишком разнились.
Мари Николь ле Бон, блестящая, умнейшая женщина Франции и единственная в его жизни, ненавидит его.
А он ничего не может сделать. Он опять лежит в этой комнате, опять борется с болью, чувствуя себя слабым, зависимым существом. И это было невыносимо. Ощущение своей беспомощности сейчас выводило его из себя больше, чем когда-либо.