Обычная история
Шрифт:
Пока старшее поколение с удовольствием рассуждало о прежних временах, Таня предложила сфотографировать мальчика, а потом прислать фотографию. Старый, но очень надежный фотоаппарат "Киев" оттягивал Танино плечо, а Таня - тогда двенадцатилетняя девчонка в коротком шелковом платье и смешной стрижкой "под мальчика"- весело хохотала, глядя на зардевшегося от смущения прекрасного юного "Витязя" в современной рубашке в клеточку, который все нагружал и нагружал сумку помидорами, забыв, что его просили взвесить всего полкило сочных, аппетитно пахнувших огромных, не красных даже, а розовых плодов. Таня все же щелкнула парня раза два, взяла адрес и потом лет семь переписывалась с юным Серго, который вырос, ушел в армию и пропал в огромных просторах нашей "бескрайней Родины". "Хорошее было время!" - с удовольствием подумала Таня и улыбнулась своим воспоминаниям.
После ужина, объяснив, что не может оставить подругу в одиночестве, Таня вернулась в номер вместе со Светой.
Светлана
Таня подняла большую подушку, на которой спала, прислонила ее к изголовью кровати, подтянула плед и села на кровать, вытянув ноги и опершись на подушку. Поерзала, устраиваясь обстоятельнее, взяла с прикроватной тумбочки "Литературку", оставшуюся у нее после самолета, и задумалась. "Чем, интересно, занят сейчас Олег? " За столом он обмолвился, что пригласил к себе на вечер врача из сборной, чтобы отблагодарить за помощь и просто так посидеть. "Пусть посидит в мужской компании, не все же его на коротком поводке держать, - размышляла Таня.
– И потом, ему и впрямь нужна передышка от сумасшедшей сексуальной гонки, которую они с ним устроили вместо отдыха".
Таня посмотрела на Свету, лицо которой было спокойным и абсолютно ничего не выражающим. Потом взгляд ее упал на толстенькую, карманного размера книжку, лежавшую у Светланы на тумбочке. На желтоватой глянцевой обложке крупными красными буквами поверх какой-то картинки было написано "GONE WITH WIND". "Унесенные ветром",- мысленно перевела Таня.
– Свет, можно посмотреть?
– указала Таня рукой на книгу.
– Да, конечно, - безразлично ответила Светлана.
Таня открыла толстую, выворачивающуюся из рук книгу на первой странице, прочла несколько строчек и почти ничего не поняла. Описывались то ли исторические события США, то ли история чьей-то семьи, в общем, было непонятно. Таня перевернула несколько страниц, попала на описание бала, нарядов, юной девушки, которая плела интриги и отбивала у других девушек женихов... Интриговать Таня никогда не умела, да и не стремилась. Она, как эта девушка, противопоставляла себя всем, но по-другому - просто отходила в сторону, не смешиваясь с толпой.
Она любила парады, демонстрации, ей нравилось сидеть у папы на плечах и смотреть сверху на транспаранты, ветки искусственных цветов в руках у веселых людей, нравилась шумная разноголосая музыка, перекатывающаяся поверх голов демонстрантов, но кричать вместе со всеми "Ура!" ей вовсе не хотелось, как не хотелось позже, в студенческие годы, выступать с красно-зелеными флажками на площади в стройных рядах других студентов. Она жутко не любила толпу, и смешиваться с ней ей никогда не нравилось. Она чувствовала себя отдельным целым, а не частью целого. Когда все хором что-то орали, ей было стыдно за них, за то, что они теряют свою индивидуальность, становятся никем и ничем. Ей не понятно было, как можно чувствовать себя "винтиком" системы, когда она сама была маленькой, но системой, со своими интересами, чувствами, точкой зрения, пусть ошибочной, но своей... И еще она терпеть не могла соревнования. Зачем кого-то обгонять, отпихивать, зачем кому-то что-то доказывать, когда она и так знает, что она такое. Конечно, приятно, когда тебя хвалят за успехи в учебе, но и без похвал Таня училась с огромным интересом. Ей нравилась математика, особенно непонятная многим геометрия, потому что Таня легко и ясно представляла мысленно нужную фигуру и знала, что и с помощью каких формул в ней необходимо было вычислить. В литературе она обожала наблюдать за героями, пыталась разобраться не в сюжете, который ей редко был интересен, а во взаимоотношениях между этими героями. Ей даже интереснее было разбираться в том, почему герой совершил тот или иной поступок. Словом, ей всегда был интересен ЧЕЛОВЕК и МОТИВАЦИЯ его поступков. Сочинения она писала прекрасные, получала исключительно отличные оценки, и учителя с удовольствием улыбались, возвращая ей сочинение после проверки.
Вообще, Таня любила читать и в самом раннем детстве, еще не умея читать, приставала к родителям с одной-единственной просьбой: "Мама, поцитай! Папа, поцитай!"- чем так достала родителей, что года в четыре мама едва ли не за месяц научила Таню читать. Маленькая Танька самостоятельно бегала в детскую библиотеку, расположенную в полуподвале соседнего дома и каждые два-три дня обменивала кипу прочитанных тонких детских книжек на новые. Тщательно "проработав" все тонкие книжки, Танька взялась за толстые книги сказок. Впрочем, многие сказки Танька знала наизусть, так как замученные чтением родители начинали читать и просили Таню продолжить, что маленькая, настырная девчонка, тряхнув кудрявыми льняными волосенками, делала с огромным удовольствием.
Самое большое впечатление на Таньку произвела книга автора со странной, нерусской фамилией Мало "Без семьи", в которой рассказывалось о трагической судьбе двух маленьких мальчишек, живущих без матери и добывающих себе еду чуть ли не милостыней и цирковыми трюками с собачкой. Таньке было безумно жаль детей, у которых не было мамы. Танька не понимала, как они, бедные, могут жить без материнской любви и заботы. Она представить себе не могла, как бы она жила без своей доброй, веселой мамы, большим начальником на работе и заботливой, хлебосольной хозяйкой, любящей папу и ее, маленькую, толстую хохотушку Таньку, которую мама наряжала в яркие легкие платьица, сшитые специально на заказ для Таньки, и покупавшая маленькой сластене ее любимые "наполеоны".
Мама Таньке прощала абсолютно все, простила даже то, что Танька однажды на целый день закрыла в туалете свою нелюбимую, жирную жабу-няньку. Ну, конечно! Ведь эта противная, толстая, ленивая «уродка» иногда целыми днями держала Таньку в ночной рубашке, переодевая только перед самым маминым приходом; до вечера не выносила Танькин горшок, и патологической чистюле Таньке приходилось, зажав нос пальчиками, садиться на не опустошенную посудину. Но больше всего Таньку возмущало то, что эта жаба съедала не только свой завтрак и обед из большой кастрюли, которую каждое утро оставляла ей Танина мама, но и половину манной кашки, безумно обожаемой Танькой, и оставленную мамой в маленькой Танькиной кастрюльке. Сожрав оставленную ей и ребенку еду, жаба громко рыгала, вонюче пердела и надолго закрывалась в туалете. Однажды, улучшив момент, когда жаба-Женя в очередной раз заперлась в туалете, Танька осторожно задвинула шпингалет на туалетной двери влево, до упора и убежала в комнату, со страхом ожидая, что произойдет дальше. А дальше жирная Женя толкнула дверь изнутри и сначала не поняла, что происходит. Подергав дверь за ручку и сообразив, что дверь закрыта на защелку снаружи, она решила, что это случайность и стала просить Таньку открыть задвижку. Ага, как бы не так! Танька на цыпочках подошла к двери туалета и увидев, что защелка слегка сместилась, тут же задвинула ее до упора и придержала пальчиками.
Женя разбушевалась, грозила отшлепать мерзкую девчонку, что Таньке не понравилось еще больше, чем съеденная из ее кастрюльки кашка. Женя орала на Таньку, обзывая ее всякими незнакомыми словами, которые не обещали девочке ничего хорошего. Тогда, отпустив защелку, которая уже не двигалась, так как Женя перестала дергать дверь, успокоенная Танька ушла в комнату, расположенную через коридор от туалета, и закрыла за собой дверь, чтобы не слышать истошных Жениных воплей. В комнате она усадила на полу кукол и плюшевых зверушек, которых у Таньки прибавлялось с каждым праздником, и начала играть в "школу". Она читала им книги, учила рисовать и считать разноцветные пластмассовые палочки, которые недавно ей купила мама.
Женя между тем поутихла и жалобно скулила, проклиная "паршивую девчонку" - Танька нацарапала незнакомое слово на бумажке и решила потом спросить у мамы, что оно означает - за то, что страдает в этом треклятом городе, так как не хотела идти работать на ферму вместе с сестрами, а прельстилась легким заработком. Танька, подумав, старательно нацарапала карандашом "з а р а б а т к о м" и подумала, почему этот з а р а б а т к о м легкий. Вздохнув, решила, что мама все знает, она объяснит.
Через некоторое время Танька почувствовала, что хочет есть, и легкими шажками побежала в кухню. Остановившись по дороге в кухню у двери туалета, она проверила положение защелки и прислонилась головой к двери, прислушиваясь к тому, чем занята внутри Женя.
Услышав обостренным от голода слухом за дверью шорох, Женя буквально взмолилась, прося Таньку выпустить "свою няню" на волю. "Серый волк тебе няня,- подумала Танька словами, которые когда-то услышала от мамы, когда она что-то выговаривала провинившемуся папе. Правда, к няне та фраза не имела отношения, но Таньке понравилось ее начало, к которому она ловко добавила слова "няня". Она понимала, что "няня" врет, а фраза как раз и выражала несогласие и недоверие.
А вообще-то настоящая, любимая няня "баба Нюня" у нее была. Танька любила гулять в соседнем парке с бабой Нюней; любила слушать , как баба Нюня тихо молится, обращаясь к своему большому, доброму Богу; любила смотреть, как ловко в ее старых морщинистых руках рождается ажурное кружево; любила бабы Нюнины котлеты и вертуты, особенно с яблоком и тыквой... Только баба Нюня сейчас болела и не могла защитить свою любимую озорную Татку от злой и жадной Жени, как защитила когда-то еще ползающую Таньку от страшного, огромного, черного лохматого волкодава, к которому приближаться боялись даже его хозяева, соседи Танькиных родителей, а миску с костями и похлебкой оставляли только загнав страшного пса в будку. Тогда маленькая Танька зачем-то заползла к этому чудовищу в будку, и никто, кроме бабы Нюни, не решался забрать девочку из жилища страшилища. И только баба Нюня, шепча молитвы, бочком приблизилась к собачьей будке и осторожно вытащила безмятежно спящую Таньку из логова зверюги. За то, что волкодав не тронул ребенка, баба Нюня потом отдавала ему самую сладкую "сахарную" косточку, и первая миска свежего наваристого борща тоже доставалась только ему...