Обзор истории русского права

Владимирский-Буданов Михаил Флегонтович

Права на земельные имущества в древнее время подлежат существенным ограничениям у всех народов.

История человечества начинается на Востоке картиной полного поглощения личности государственным союзом, но из всех частных прав лица наиболее ограниченным является право на недвижимые вещи. История евреев, Египта, Лаконии, Древнего Рима (ager puplicus), Византии и средневековой Европы указывает, что во всех упомянутых странах, с дальнейшими успехами гражданской свободы, элемент частноправовой очищается; полномочия лица в сфере вещных прав растут. Вообще всемирно-исторический ход развития вещных прав, и в особенности права собственности на землю, стоит в теснейшей связи с историей государственного права и есть не что иное, как постепенный прогресс прав частного лица от момента первоначального поглощения их государством.

Наоборот, общий ход развития права собственности в русской жизни обыкновенно определяют следующей схемой: а) в 1-й период (до татарщины) права собственности были наиболее полны и свободны от ограничений со стороны государства, б) Ограничения являются уже потом из случайных причин монгольского и литовского завоевания (мнение Неволина и особенно Костомарова); впрочем, некоторые видят источник ограничений права собственности в событии более раннем – завоевании варяжском (мнение Лакиера). Это то же, что в старинных теориях феодализма учение о завоевании германцами римской территории, как источнике феодализма. Некоторые, избегая объяснений историческими случайностями внешних событий, останавливаются на фактах внутренней истории русского государственного права и утверждают (Б. Н. Чичерин), что ограниченные, условные права собственности являются вследствие оседлости князей с XII в., когда вся земля становится вотчиной князя, от которого частные лица заимствуют свои укороченные права. Несмотря на различие воззрений, все названные писатели согласны в том, что ограничения прав собственности явились впоследствии, а первоначально права эти были полными и неограниченными. Исключение составляет проф. Энгельман, который полагает, что в древнейшее время, хотя владение землей было полно и неограниченно, но зато это только владение, факт, не доросший до права собственности, т. е. не имевший гарантий и признания со стороны государства. Стремясь добыть это последнее (укрепить его), владельцы обратились к власти государства и, получив от нее требуемое, поступились в пользу ее правами

распоряжения. Владение стало правом собственности, но правом ограниченным и условным. Таким образом и здесь мы имеем в конечном выводе положение, что условные права суть явление сравнительно новое, в) Наконец, в период империи накопившиеся исторически ограничения права собственности отпадают постепенно, и лишь в недавнее время это право достигает той степени полноты, какую находим в действующем законе.

Если представленная схема истории права собственности правильна, то мы имели бы в русском праве единственное исключение в общемировой истории этого права, где, как мы видели, дело начинается с ограниченной и условной собственности частных лиц и лишь постепенно, с возвышением прав лица, это последнее завоевывает мало-помалу независимое господство над вещами. Такая (мнимая) оригинальность русского права невольно становится подозрительной. Несомненное явление ограничений права собственности и исторический ход этих ограничений в русском праве требуют иной конструкции и других объяснений. В дальнейшем изложении мы должны проверить представленную схему; именно на вопросах об отношении владения к праву собственности, о способах приобретения права собственности и о взаимном отношении субъектов права на одну и ту же вещь и возникающих отсюда видах прав. Что касается до теорий завоеваний (варяжского, татарского, литовского), то они окончательно признаны несостоятельными и не нуждаются в опровержении.

Владение и право собственности. С исторической стороны вопрос о сущности права частных лиц на вещи в начальную эпоху истории представляется весьма затруднительным: было ли обладание вещью первоначально простым фактом, владением (отвлеченный термин «собственность» неизвестен древнему праву; тогда он заменялся описательными выражениями «впрок», «навеки» и т. д., чем обозначалась продолжительность права, а не полнота его), или же это обладание явилось уже в древности со всеми атрибутами отвлеченного права собственности (и, следовательно, возможно было сохранить право собственности, перестав владеть вещью, и приобресть ее помимо владения)? Если обладание вещью является сперва на степени фактического владения, то когда и как возникает из него действительное право собственности?

Постановленные вопросы разрешаются историками-юристами не вполне и неокончательно. По мнению проф. Энгельмана, как мы видели, права на землю в древнейшее время были только правами владения; по мнению других, вообще в древности и у нас не различали владения и собственности (Проф. Сергеевич: «Лекции и исследования», 1899. С. 401). В русском термине «владеть» заключается понятие possessio и dominium; владение (от индоевропейского walten, а не от «волю деяти», как думал Марошкин) есть общий термин для обозначения вещных прав; в смысле права собственности оно особенно ясно в западнорусском языке: «властная земля» означает собственность на землю. Этот термин начали приурочивать к понятию possessio тогда, когда для обозначения dominium создан новый термин «собственность» (в конце XVIII в.). Полное и неограниченное владение становится собственностью тогда, когда получает признание со стороны других лиц и общества: так, давностное владение становится правом, когда нет оспаривающих это право. Нет сомнения, что право собственности, независимо от факта владения, сознаваемо было с древнейших времен, что это сознание применимо и к праву на недвижимые вещи, но выражено в Русской Правде определенно относительно движимых вещей: «Если кто опознает (свою вещь у другого), то не должен брать ее, говоря: «это мое», но должен сказать ему так: «Пойди на свод, где ты взял» (Ак. 13). Владение может быть приобретено добросовестно, и потому владелец имеет право получить обратно тот эквивалент, который он дал за нее, в случае отыскания недобросовестного приобретателя. Отсюда следует, а) что собственник, при утрате владения, не утрачивает ео ipso права на вещь (что, впрочем, ясно и из множества других статей Русской Правды о своде и татьбе, а также о находке: см. Рус. Пр. Кар. 29, 30; Пск. Судн. гр., 46); б) что добросовестное владение, сталкиваясь с правом собственности и уступая ему, пользуется тем не менее признанием (вознаграждается на счет недобросовестного приобретателя). Очевидно, относительно движимостей спора быть не может. Относительно недвижимости, в частности, земли, дело не столь ясно. Есть как будто, действительно, признаки неразличения владения и собственности, замечаемые не только в начале истории, но и в довольно поздних временах; мы увидим их при изложении прав на волостные и городские имущества, права залога и т. д. Причина этого скрывалась в соотношении нескольких субъектов на одну и туже вещь, а не в отсутствии утверждения прав государством. Никак нельзя согласиться, что когда-либо идея владения совершенно покрывала понятие собственности. Например, признак поглощения понятия собственности понятием владения видят в обычной формуле древних актов для обозначения границ земельного участка: «…куда коса, соха и топор ходили». Но этим означается именно только фактический объем вещи и (косвенным образом) способ приобретения вещи – оккупация, а отнюдь не существо права на вещь. Присутствие отвлеченного понятия о праве собственности на недвижимые вещи в первый период истории утверждается постановлениями Русской Правды о межах и перетесах (Кар. 83–84) и других юридических знаках (Там же. 82). Внутри своей межи собственник может ничем не проявлять фактического владения, но остается собственником; нарушение межи не есть еще завладение («межу перетнет», т. е. перерубить; «борт разнаменует»); но это есть деяние воспрещенное и преступное. К тому же выводу наклоняют постановления о давности – институте, несомненно древнейшем: владелец не тотчас устраняет собственника, а лишь при наступлении условий, при которых является предположение об оставлении вещи собственником. В XV в. уже закон совершенно точно отделяет понятие собственности и юридического владения: Псковская Судная грамота – постановлениями о давности и пожизненном владении (ст. 9, 72, 88, 79), Новгородская – постановлениями о защите владения, независимо от вопроса о праве собственности: «…до суда на землю не наезжать, а о земле позвать к суду», т. е. собственник не вправе сам нарушить владение собственной вещью стороннего лица. Ответчик может предъявить иск о наезде и грабеже (нарушении владения) в земном деле отдельно от иска о праве на эту землю, если виновник наезда окажется действительно собственником земли, то он тем не менее несет наказание за нарушение владения (ст. 10–11). Так как эти памятники относятся к XV в., то вышеприведенные указания актов XV и XVI вв. отнюдь не могут быть истолкованы в смысле обратном.

Субъекты и виды вещных прав. В первый период нашей истории, названный нами в истории государственного права земским, замечаем теснейшее слияние прав публичных с частными. Владение государственное (imperium) и власть частная (dominium) вначале неразличимы (само собой разумеется, что полное господство указанного сейчас признака, т. е. слияния государственных начал с частными, относится лишь к самым начальным временам периода). «Земля» есть территория государства, земля же есть объект частного права групп лиц, составляющих государство. Городская община Киева (вмещавшая первоначально всех полян) владеет окружающими ее лесами; это вся ее территория, но ею вся она владеет сообща здесь в «лесу и боре великом» звероловы-поляне «мудрые и смышленые ловили зверя». Такой порядок знаком всякому этнографу, наблюдающему скотоводческий и звероловный быт: племя, захватившее известную территорию, эксплуатирует ее сообща. И при начале земледельческого быта дело изменяется мало: люди, обыкновенно скученные (ввиду взаимной защиты) в одном месте, обрабатывают окрестную землю «наездом», где найдут удобнее сами, или где укажет общинная или родовая власть, как показывает пример германцев времен Юлия Цезаря, по свидетельству которого у них никто не имеет определенных и известных участков земли, но начальники и князья их каждый год выделяют сколько где придется поля родам и семьям (gentibus cognationibusque), сошедшимся вместе (на общий сход). Но повторяем, это относится к самым первоначальным моментам истории и притом отсюда отнюдь не следует, чтобы и в самом начале истории право частной собственности вообще было вовсе неизвестно [172] . Следы общегосударственных прав частных сохраняются в историческое время лишь в измененных отголосках. Русская Правда передает князю право наследства всех имуществ после бездетно-умерших (см. выше). В XII в., когда уже давно явилась и частная собственность, следы государственного права появляются в том, что оставляющий территорию лишается своих частных владений. Так, о Киеве говорит в 1156 г. князь Изяслав своим боярам, бежавшим за ним на Волынь: «Вы есте по мне из русскые (Киевской) земли вышли, своих сел и своих жизней лишився». Достойно замечания, что здесь бояре лишились не только недвижимых, но и движимых имуществ. В новгородском государстве (весьма характерном и образцовом для этого вопроса, ибо в нем он не осложняется личными правами князей) до очень позднего времени сохраняются следующие начала: а) никто не может владеть на частном праве внутри новгородской территории, не будучи гражданином Новгорода; самим князьям и их дворянам запрещалось приобретать села на новгородской земле (Договор новгородцев с Казимиром, ст. 19); б) никто не может приобретать земли вновь на новгородской территории без пожалованья от Великого Новгорода (Там же, ст. 17); в) всякий, оставивший новгородское подданство и перешедший в другую землю, лишается своих имуществ на новгородской территории, и это даже тогда, когда князья-вотчинники других земель в договорах между собой выговаривали уже для бояр право сохранять вотчины при переходе (см. Догов, великого князя Димитрия Ивановича с тверским князем 1368 г. и наше примечание 5-е к нему).

172

При полном отсутствии исторических свидетельств о первоначальных формах землевладения в древнейший период нашей истории, считаем уместным сослаться на аналогию позднейших явлений, относящихся к этому предмету, в правовой жизни нашего народа. Имеем в виду образование разных видов прав на землю в Донском казачьем обществе. Оставляя в стороне не вполне удостоверенные факты из XVI в. (о полном отсутствии у казаков частной собственности и о дележе на равные части продуктов охоты и рыболовства), обращаемся к сведениям о XVII и XVIII вв., которые сообщаются нам в «Материалах для географии и статистики земли войска Донского» г. Н. Краснова, в «Сведениях о казачьих общинах на Дону» (Вып. 1, 1885 г.) г. М. Харузина и в сочинениях нескольких других этнографов и юристов. В XVII в. на Дону совсем не занимались земледелием и даже запрещали его. Земля считалась принадлежащей всему войску; ею пользовались для пастбищ и сенокоса каждый казак или артель казаков, где угодно, лишь обозначив выбранное место посредством окашивания его по краям, или посредством поставленного знака. С началом земледелия, в XVIII в., начинается выделение из общей войсковой земли общинных (станичных) участков. Сначала заимка земли каждым отдельным обществом (станицей) делается по собственному выбору; сами же общины и определяли границы владений (живыми урочищами) от соседних общин и лишь потом

представляли об этом запись в «главное войско», которое и выдавало им так называемые разводные грамоты; разграничивались только удобные места по рекам и лишь некоторая часть степи, прилегающей к ним, остальное пространство оставалось в общем владении соседних станиц. Заимка обставлена большими формальностями со времени Высочайшего указа 1706 г., когда установлено не после, а до фактической заимки выдавать желающим так называемую «заимочную грамоту» от войска. Отведенная станицам земля хотя продолжает считаться собственностью войска, но не находится в его непосредственном владении, а потому станичное владение с течением времени получает все свойства права собственности, не приобретая титула ее; непосредственные права войска простираются на земли, не занятые станицами (так называемый «запас», которого в настоящее время осталось около 2 млн. десятин), это, так сказать, государственные имущества войска. Внутри каждой станицы «юрт» (станичная участковая земля) первоначально состоял «в общем пользовании загонами»; каждый отделял себе участок в степи по мере своих сил для обработки, обошедши его кругом сохою, но если захвативший себе большой участок (например, 150 дес.) не в состоянии был его обработать и запускал, то по прошествии определенного срока (1–5 лет, большей частью 3 года) всякий мог захватить его. Однако, богатые умудрялись обрабатывать большие участки чужими руками (пришлых людей или своих же бедных станичников); таким образом водворилось неравенство, и маломочные вытеснялись на границы юрта; отсюда возникали беспорядки и споры. А это заставило прибегнуть к установлению передела. Первоначально передел установлялся в разных (не всех) станицах на весьма неправильных основаниях, а именно: через каждые три года все участки возвращаются в непосредственную собственность станицы, и затем опять каждый захватывает, где и сколько может. Лишь в недавнее время начали прибегать к «уравнительному разделу», т. е. к установлению равных «паев» с обращением остальной земли в общестаничный запас. Паи даются всем станичникам (офицерам, священнослужителям, вдовам, девицам от 17-летнего возраста). Они даются на определенный срок (от 1 до 17 лет, но большей частью на три года); в течение этого срока владельцы могут передавать эти участки даже иногородним («продавать», т. е. арендовать). Усадьбы не подвергаются переделу, но строения, воздвигнутые в поле, снимаются, а земля под ними идет в раздел. Люди, которым достаются паи на окраинах юрта, выселяются (для удобства обработки) на отведенные (или захваченные) паи; таким образом возникает меньшая община, подчиненные главной (станице) – это «хутора»; станица может не признавать отдельных прав хуторов и пускать хуторную землю в общий передел, но обыкновенно хуторные общества владеют своими участками пахотной земли отдельно; сенокосы и пастбища остаются в общем распоряжении всей станицы. Сенокосы подвергаются ежегодному переделу. Леса или состоят в общем («вольном») пользовании, или также делятся на паи, но на сроки более продолжительные (от 10 до 25 лет), за отделением «заповедных» лесов в общее владение; рощей (возращенной частным лицом) и садом каждый хозяин пользуется, «как собственностью, но земля, на которой будут они находиться, должна принадлежать всегда обществу» (выражение подлинное); общество может потребовать эту землю у владельца; с такими правами хозяин может и продать свои рощу или сад даже иногороднему. Вода летом не подлежит разделу, но по льду все воды делятся на паи для рыболовства. Таким образом, все права частных лиц (нередко именуемые собственностью) остаются на степени владения, которое может быть потомственным (на сады, рощи), и подлежат некоторым правам распоряжения. Так, из общеземской (войсковой) собственности возникает общинное владение (станиц) и права частных лиц – членов общины. Подобным же образом из того же общеземского владения возникает и частная собственность на землю, а именно: 1) казаки из старшины «успели захватить огромные степные пространства»; 2) войсковое начальство отводило большие участки земли старшине для пользы службы и «в интересах скорейшего заселения». Оба эти источника частных прав на землю отнюдь не привели тотчас же к утверждению независимого права собственности; земля продолжала быть войсковой, но предназначенной для целей службы: «наделение чиновников с семействами поземельными участками вызвано было тем соображением, что жалованье в казачьих войсках весьма невелико, и нет пенсии, тогда как земли довольно» (Харузин). Земли оккупированные так же обложены службой, как и пожалованные. Таким образом возникает два вида владения: а) потомственное; б) срочное и пожизненное. Первое пошло по пути к праву собственности довольно быстро (благодаря влиянию новых общерусских условий дворянского владения): владельцы поспешили заселить участки крестьянами, которые закреплены за ними указом 1796 г. (12 декабря). Однако, и после этого «еще не существовало потомственное владение земли на праве собственности (sic): земля переходила обыкновенно от отца к детям, но это делалось на том же основании, на каком и при общинном владении участки, обрабатываемые тем или другим лицом, продолжают и после его смерти оставаться в пользовании его семейства» (Ветчинкин). Частные владения лежали среди станиц, и угодья их находились в общем пользовании со станицами. Условный характер владений обнаружился особенно в Положении 1835 г., когда предписано было вывести частные владения из состава станиц и «наделить поместных чиновников участками из свободных земель по числу их крестьян» (а не по величине прежних владений); при этом переселении «ускользнули огромные пространства земель, владеемые ими на праве первого завладения» (Харузин). Но и после этого полные права собственности еще не были достигнуты: продать потомственную землю можно было только донскому чиновнику казачьего сословия, и вообще право собственности на потомственные участки нигде не было выражено и гарантировано законом до 29 января 1863 г., когда установлено: «…донским чиновникам владеть и распоряжаться потомственными своими землями на основании общих государственных узаконений». Такова история вотчинного землевладения. Срочное и пожизненное владение (соответствующее древним поместьям) имело свою историю: первоначально всем чинам войска, начиная с наказного атамана, назначалась земля в пожизненное владение в размерах, соответствующих высоте ранга. В 1858 г. такой порядок отменен и «установлено назначить беспоместным и мелкопоместным чиновникам Донского (и Кубанского) войска срочные поземельные участки в пользование от 15 до 20 лет, пошлинное и беспошлинное. Они не подлежали распоряжению владельцев, но «до истечения срока могли переходить в наследство и в некоторых случаях оставляемы были вдовам и детям до истечения положенного возраста» (Харузин). Таким образом в числе форм поместного владения мы находим здесь: срочное, пожизненное, а затем и потомственное. И этот вид владения довольно быстро пошел по пути к праву собственности. Такой процесс ускорялся примером и влиянием других губерний того же государства и, наконец, завершен законом 1870 г. (по поводу 300-летнего юбилея Войска), когда все срочные участки предоставлены в потомственную собственность чиновников. С тех пор наделение землей прекращено, а взамен увеличено денежное жалованье. Такая же история повторяется и в прочих казачьих землях, воспроизводя перед нашими глазами скрытый от глаз историка процесс зарождения форм землевладения в древнейшие времена.

Но право государства, исключавшее все частные права лиц, может относиться лишь к древнейшим незапамятным временам. Впоследствии в непосредственном, собственно частном обладании государства остаются лишь некоторые владения – государственные имущества в тесном смысле (см. часть I, с. 112).

Размножение населения и вывод колоний, основание новых общин должны были раздробить непосредственные права государства между ним и этими последними. Начало общинной формы землевладения не засвидетельствовано в наших памятниках никакими ясными фактами, но последующие явления (в Московском и Литовском государствах) в эпохи весьма близкие к 1-му периоду указывают, что право общинного владения должно было возникнуть во времена первоначальные.

Уяснение начала общинного землевладения будет дано на основании памятников следующего периода.

Столь же рано выделяются и права на землю родов и частных лиц (правильнее, семейств) и (с принятием христианства) церкви. Так, о частных владениях князей есть свидетельства со времен Ольги, которой летопись приписывает село Ольжичи и особые участки охоты («ловища»). Русская Правда Ярославичей, содержащая уже несколько свидетельств о праве частной собственности, говорит преимущественно о княжьей собственности: она говорит (Ак. ст. 33) о межах и перетесах (знаках частной собственности на деревьях), о княжьем старосте сельском и ратайном (ст. 22), о княжьей борти (Ак. 30). В 1158 г. князь Андрей (Боголюбский) дал церкви Богородицы во Владимире много «именья и свободы (слободы) купленные и с даньми и села лепшая» (Лавр. лет.). В 1150 г. Ростислав Смоленский пожаловал церкви села, землю, озера, сеножати, огород (см. выше о завещании князя Владимира Васильковича). Сведения о приобретении земель правящими князьями в частную собственность (за исключением Великого Новгорода) продолжаются до конца XVI в.

Вотчинные права частных светских владельцев представляют наибольший исторический интерес, но по недостатку данных не могут быть уяснены окончательно при помощи документов. Однако, при пособии фактических указаний древних памятников, можно приблизиться к правильному представлению об этом предмете.

Из указанных выше прав государства на территорию видно, что права частных лиц на землю не могут быть все безусловными и полными. Но так как в наших скудных источниках истории того времени содержатся некоторые фактические указания лишь из XII и XIII вв., то, конечно, мы застаем уже время окрепшей частной собственности, называемой уже тогда «отчиной» («отьчествие»), в руках земских бояр. О владении землей боярскими родами свидетельствует уже Русская Правда 3-й редакции, говоря о сельских боярских рядовичах (Кар. 11); затем, в XII в. летописные свидетельства о том идут беспрерывно (см. в лет. под 1156, 1177, 1219 и др.), причем звания боярина и землевладельца отождествляются, особенно в земле Галицкой.

Отсюда не следует, что в то же время, рядом с правами более полными, не существовало другого типа прав земельных владений, соответствующего будущему поместью: таковы (надо думать) были все владения дружинников, пока эти последние не превращались в земских бояр, ибо подвижная дружина, при постоянных переходах из княжества в княжество за своим князем, не могла освоить земель в постоянную собственность. Князья распускали ее на прокорм: давали ей или волости для очередного управления и кормления, или участки земли для временного пользования: в 1240 г. князь Даниил Галицкий послал к узурпировавшему себе власть боярину Доброславу с такими словами: «Я ваш князь, но вы повелений моих не исполняете, землю грабите; я не велел тебе, Доброслав, принимать Черниговских бояр, а давать волости Галицким, а Коломыйскую соль отделить для меня». Но оказалось, что Доброслав успел уже отдать Коломыю двум беззаконникам от племени смердья. Тщетно княжеский посол протестовал, говоря: «Како можеши, без повеления княжа, отдати ю сима, яко велицыи князю держать сию Коломыю на раздавание оружьником; си бо еста недостойна ни Вотьнина держати». Таким образом это «держание» (впоследствии в западнорусском правовом языке «держава») есть временное владение для извлечения доходов дружинниками («оружниками»), жалуемое князем под условием службы. Фондом для такой раздачи служили определенные части государственных земель (Коломыя, Вотнин). Владение, очевидно, не было наследственным. Причина, почему князья прибегали именно к этому способу вознаграждения за службу, есть полное господство натурального хозяйства, когда уже нельзя было (по примеру древнего Владимира) всю дружину ежедневно кормить у себя во дворе деревянными или серебряными ложками.