Очарованная вальсом
Шрифт:
— Хорошенькое дело, — недовольно фыркнул Ричард. — При встрече непременно скажу князю Меттерниху, что я думаю о нем и его махинациях!
— Нет, нет! Я не хочу, чтобы ты враждовал с ним! — поспешно воскликнула Ванда.
Ричард поджал губы.
— Мы отправимся к нему вместе, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты боялась ни этого человека, ни кого-либо другого.
— Я не боюсь его, правда, — ответила Ванда, — но я рада была услышать от тебя, что мы отправимся к князю или еще кому-либо… вместе!
Когда она так говорила, Ричард ничего не мог поделать с собой, кроме как раскрыть ей свои объятия и
Правда, этот их план был обречен на провал. Князь Меттерних решил воспользоваться наступившим на конгрессе затишьем в переговорах, чтобы взять себе передышку. Он держал свои передвижения в тайне, зная, что известие о его отъезде вызовет бурю протеста у всех австрийцев, включая императора Франца.
Меттерних так долго находился в напряжении, что чувствовал: без этих нескольких дней отдыха он сможет потерять все те немногие преимущества, завоеванные им на конгрессе упорством, решимостью, стойкостью, умением преодолевать любые препятствия.
Впрочем, опустошил князя не только конгресс. Напряженная жизнь продолжалась у Меттерниха с самого начала кампании против Наполеона. День за днем князь проводил в седле, продвигаясь вместе с наступающей армией. Без отдыха, без передышки он включился после похода в переговоры, которые велись в Париже, Лондоне и вот теперь в Вене.
Светская жизнь с ее приемами и балами, раздражение, вызванное упрямством русского императора, интригами коварного Талейрана, борьба с оппозицией других государственных мужей — все это требовало огромных затрат нервной энергии. Кроме того, Меттерниха вновь начал беспокоить его левый, застуженный во время походов глаз. В последнее время князь даже начал сутулиться. Он знал, что если сейчас не отдохнет, то свалится, а больной человек не может ни служить своей стране, ни соответствовать личным амбициям. И даже верная Элеонора ничем не могла ему помочь в эти дни — она сохраняла тактичное невмешательство в его нынешние дела, прекрасно понимая, в чем Меттерних ни минуты не сомневался, что душа и мысли его отданы не только политике, но и новой любви. И был благодарен этой редкостной женщине, хотя, как он знал наверняка, одной благодарности ей было мало, она любила его, но он ничего не мог изменить в их отношениях, равно как и в своей натуре.
Окончательное решение ему помогла принять Юлия. Граф Сечени, отец Софии Жичи, владел поместьем возле Винер-Нойштадта — Юлия уверяла, что это идеальное место для отдыха. Граф подтвердил, что будет счастлив в любое время видеть князя, и, самое главное, Юлия была готова отправиться вместе с ним.
Когда она объявила об этом, Меттерних промолчал, но по выражению его лица, по тому, как загорелись его глаза, Юлия поняла, что он очень рад, и поняла также, чего ожидает он от их совместного путешествия — это был безмолвно заданный вопрос, и Юлия решила ответить на него вслух.
— Да, я поеду с тобой, — подтвердила она, — но как твоя нянька, помощница, может быть, секретарша. Я буду ухаживать за тобой, а ты должен обещать, что станешь меня слушаться.
— Разве я когда-нибудь вел себя иначе? — спросил князь, сжимая пальцами пальцы Юлии, и она знала, что он страдает, потому что она держит его на расстоянии вытянутой руки, ожидая его клятвы в верности, ожидая того, что она
Юлия нежно смотрела на осунувшееся лицо Меттерниха. Под его глазами залегли темные тени.
— Ты должен набраться сил, мой дорогой, — сказала Юлия, и Меттерниху оставалось лишь согласиться с ее словами.
Спустя пару дней они покинули занесенную снегом столицу и двинулись к югу. За окнами кареты проплывали деревушки, отдельно стоящие фермы, густые леса и покрытые серебряным льдом реки. Князь уже забыл о том, какой красивой и мирной может быть его родная Австрия.
Ему был необходим покой, и он с самой их первой встречи знал, чувствовал, что этот желанный покой ему может принести именно Юлия Жичи. Всего лишь несколько часов он сегодня провел рядом с Юлией, но уже чувствовал прилив сил и энергии.
Достигнув Винер-Нойштадта, они пересели в открытые сани, и кучер-венгр накрыл их теплой лисьей попоной. Солнце ласкало их лица, морозный воздух пьянил.
Лошади начали подниматься по белой дороге, ведущей в горы. Венские интриги и сплетни, вся столичная толчея остались где-то далеко, в каком-то ином мире. Здесь же царила тишина, висевшая над ближними холмами и дальними горными вершинами, сверкающими ледяными шапками в ярко-синем зимнем небе. Здесь царил покой, рождавший странное чувство, словно ты родился заново, явившись в этот чистый, нетронутый мир.
Наконец они добрались до поместья графа Сечени, расположенного возле озера Носдель, славного тем, что вода из него иногда уходит на годы и целые десятилетия, а затем удивительным образом вновь появляется и заполняет его. В последнее столетие вода исчезала на такое длительное время, что крестьяне распахали дно озера под поля и даже построили здесь дома. А потом вода вернулась.
Сейчас поверхность озера была скована сверкающим льдом, по которому неслись сани. Звенели серебряные колокольчики на конской сбруе, посвистывал в воздухе кнут кучера, и Меттерниху подумалось вдруг о том, как хорошо было бы им с Юлией исчезнуть, испариться без следа, словно вода в Носделе, не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний об их любви.
Вдали показался охотничий домик — одноэтажный, крепкий, стоящий посередине большого двора. У крыльца их встретил граф, он провел гостей в большую уютную гостиную, где в открытом камине потрескивали поленья, а по углам виднелись изразцовые голландские печи, от которых растекались волны тепла. Занавески еще не были опущены. Меттерних подошел к окну и остановился, любуясь видом гор и долин — заснеженных, молчаливых, завораживающих дикой своей красотой…
Начинало смеркаться. Белые поля вокруг были усеяны выводками куропаток — на фоне снега птицы казались крупнее, чем были на самом деле.
— Покой, покой! Как здесь тихо, — пробормотал князь, а затем неожиданно вспомнил Вену — что-то там происходит в его отсутствие, вдруг возникла какая-нибудь критическая ситуация и некому справиться с ней?
Но эту мысль прогнала прочь Юлия — она подошла к нему, притронулась к его руке, улыбнулась. Граф отобедал вместе с ними, но потом, сообщив, что у него есть дела в другой части поместья, оставил их одних.
— Надеюсь, вы не будете чувствовать себя одиноко, — сказал он, лукаво улыбнувшись.