Очень смертельное оружие

Волкова Ирина Борисовна

– Привет сионистам! – незаметно подкравшись к Марику сзади, воскликнула я.

Поэт подпрыгнул на месте, и его рука отточенным движением метнулась к сумке. Мне показалось, что под сдвинутой в сторону одеждой блеснула вороненая сталь пистолета. Впрочем, я могла ошибиться. Зачем Марику пистолет?

Рука Симонии так и осталась в сумке. Раскрыв рот и не говоря ни слова, он тупо уставился на меня.

– О, страна моя,Каменисто-песчаная Африка!Медный твой пряник сосу,Как налитые женские груди… …—

процитировала

я. – К сожалению, это все, что я запомнила из твоих стихов. Кстати, я использовала эти строчки в одной из своих книг. Ах да, ты ведь даже не знаешь, что я теперь пишу книги. А ты, говорят, стал знаменитым сионистом, – вдохновенно тараторила я. – Кстати, я забыла, как заканчивается это стихотворение?

– Слышатся крики и лай,Это охота идет на меня, —

сдавленным голосом произнес мой бывший поклонник. – Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты. Отдыхаю. Удивительно, до чего тесен мир. Никогда бы не подумала, что встречу тебя на балийском пляже. А это правда, что ты стал важной шишкой среди ортодоксальных евреев?

Марик вынул руку из сумки, не забыв прикрыть одеждой привлекший мое внимание предмет.

– С чего ты взяла?

– Дима Штейнман сказал.

– Ерунда все это. Нашла кому верить. Димка всегда был треплом. И вообще я грек.

– Грек? – удивилась я. – Вот это новость! С каких это пор?

– С тех пор, как получил греческое подданство.

– В последнее время стало модно получать греческое подданство, – заметила я. – Половина русской мафии уже греки. Ты что же, эмигрировал в Грецию из Израиля?

– Прекрати говорить об Израиле. Я не хочу вспоминать об этом периоде своей жизни. И вообще меня зовут Максимилиан Коксос.

– А я вот пока только фамилию изменила. Теперь я Волкова. Кстати, ты не должен был брать имя Максимилиан.

– Почему? – удивился Марик.

– Потому что Марк и Макс слишком созвучны. Шпионы никогда не берут схожие имена или имена с совпадающими инициалами, поскольку по созвучию иногда их можно вычислить.

– Ты что, спятила? Какие еще шпионы? При чем тут они?

– Не обращай внимания, – лучезарно улыбнулась я. – Просто я теперь пишу детективы, в том числе про секретных агентов. Ты не представляешь, до чего я рада тебя видеть. Такое ощущение, что ничего не изменилось и мне снова восемнадцать лет.

Опускаясь на песок рядом с Мариком, я сделала вид, что у меня подвернулась нога, и неловко плюхнулась на его сумку. В ней действительно оказался пистолет, по крайней мере предмет, вонзившийся мне в ягодичные мышцы, очертаниями весьма его напоминал. В последний момент я сообразила, что только полная идиотка может так с размаху плюхаться на оружие. Если пистолет заряжен и, не дай Бог, не поставлен на предохранитель, он ведь может выстрелить. Один мой знакомый спецназовец случайно прострелил себе таким образом бедро.

К счастью, пистолет не выстрелил, и я сползла с сумки на полотенце, гадая, какого размера у меня теперь появится синяк.

– Извини, – сказала я. – Надеюсь, я тебе ничего не помяла. Кстати, как мне теперь тебя звать – Марик или Макс?

– Лучше Макс. Я уже привык к этому имени.

– Где ты остановился?

– В индивидуальном бунгало отеля «Бесаких». Извини, мне очень хотелось бы с тобой поболтать и вспомнить старые добрые времена, но, к сожалению, я должен идти. Очень рад был снова тебя увидеть.

– Думаю, мы еще встретимся. Бали маленький остров.

– Пока.

– Пока.

Я

сидела на песке, глядя в спину удаляющегося поэта. Вернее, это раньше он был поэтом. Кем же он стал теперь? Марик, как и во времена нашего романа, держался очень прямо, стараясь казаться выше ростом. Подошвы его вьетнамок были толщиной по меньшей мере в пять сантиметров. Хоть в чем-то он не изменился.

Куда еще толкнуло его самолюбие «мини-мужчины»? Когда мы были знакомы, Марик не был религиозен. И все же, в надежде сделать карьеру, он эмигрировал на родину предков, заделался ортодоксальным евреем и сионистом. Видимо, ему наскучило быть петухом в маленьком израильском курятнике. Кем же он стал теперь? С его феноменальными способностями и знанием языков ему прямая дорога в спецслужбы. Только в какие спецслужбы? Израиля? Видимо, Израиля. Арабы и евреи неразлучны, как инь и ян. Сначала около острова причаливает яхта Халеда Бен Нияда, вооружающего арабских наемников и террористов, а затем я встречаю на пляже бывшего сионистского деятеля, а ныне греческого подданного с пистолетом в пляжной сумке. Для полноты картины не хватает только китайцев и русской мафии. Кажется, я уже начинаю скучать по соотечественникам.

Моя милая родина! Сейчас Москва казалась мне самым безопасным городом на свете. По крайней мере там я точно не встречу Бен Нияда, прогуливающегося на своей яхте по Москве-реке. А если отстроить трехметровый бетонный забор вокруг дома и поставить по углам парочку пулеметов, так уж точно можно будет чувствовать себя в полной безопасности. Главное – намотать на забор побольше колючей проволоки под током.

Погрузившись в ностальгию, я перевела взгляд на океан и вздрогнула. Затем я закрыла глаза, ущипнула себя за предплечье, открыла глаза и снова увидела ту же самую картину. Передо мной, прямо как на иллюстрации в школьном учебнике, лениво разрезал морскую гладь знаменитый атомный ледокол «Ленин». На самом деле названия я не могла толком разглядеть, потому что буквы сливались перед глазами, но вроде бы в слове было пять букв, а первая из них очертаниями напоминала русское «л».

Я вскочила и побежала к воде. Войдя в нее по колено, я указательными пальцами слегка раздвинула в стороны уголки глаз, корректируя таким образом зрение. Буквы стали более четкими. Действительно «Ленин»!

– Сгинь, навязчивый мираж! – сказала я.

Ледокол исчезать не пожелал.

Я уже слышала о том, что в последнее время среди экстравагантных американских миллионеров вошли в моду морские прогулки на частных ледоколах. Впавшая в нищету Россия с удовольствием распродавала направо и налево бывшую гордость советского флота в среднем по 10 миллионов долларов за семидесятиметровый корабль.

Этот ледокол явно не мог быть подлинным ледоколом «Ленин». Просто он на него похож. И наверняка ни одному американскому миллионеру не пришло бы в голову дать своей яхте имя вечно живого вождя пролетариата. Скорее всего таким образом проявил свое чувство юмора какой-нибудь новый русский. Я присмотрелась к флагу, развевающемуся над корабельными надстройками. Флаг был панамский. Неудивительно. Панама – налоговый оазис, и огромное количество кораблей предпочитает ходить под панамским флагом.

Вид копии знакомого с детства корабля вызвал новый приступ ностальгии по доперестроечным временам, когда каждый пенсионер мог купить себе колбасу, на улицах не стреляли, а слово «инфляция» было знакомо лишь узкому кругу специалистов. Впрочем, в те времена я ненавидела советскую власть и жаждала свободы.