Очень смертельное оружие
Шрифт:
– Когда именно ты обнаружила, что Санта-Клаус не существует? И как ты на это отреагировала?
– У меня было много Санта-Клаусов. Сразу всех и не вспомнишь.
– Всех и не надо. Вспомни одного.
– Пляж – неподходящее место для воспоминаний.
– Ну, пожалуйста. Мне интересно.
– Ладно, – вздохнула я. – В двенадцать лет я впервые прочитала «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицина. До этого я читала только идеологически выдержанные советские книги, в которых положительные герои побеждали зло, и книги о Великой Отечественной войне, воспевающие героизм русского народа. Сейчас мне стыдно за собственную наивность, но в детстве я искренне
В двенадцать лет было непросто принять тот факт, что Сталин уничтожил в несколько раз больше советских граждан, чем немецкая армия за все годы войны, и что отчаянный героизм русских солдат в значительной мере был связан с тем, что за их спиной стояли заградительные отряды, безжалостно расстреливающие из пулеметов всех, кто пытался отступать.
Чем больше исторической правды я узнавала о своих соотечественниках, тем отвратительнее себя чувствовала. По сравнению с тем, как русские истязали и уничтожали русских, немецкая жестокость перестала казаться страшной. Более того, для немцев я могла найти оправдание. Им внушили, что русские – низшая раса, которую они должны поработить для блага Великой Германии. Русских я оправдать не могла. Они убивали своих соотечественников не столько ради великой цели, сколько из страха, подлости, стадного чувства или любви к искусству.
Каждый второй был стукачом. Люди без зазрения совести строчили ложные доносы на соседа, надеясь занять его комнату в коммунальной квартире, или на коллегу по работе, чтобы получить повышение. О зверствах в лагерях лучше вообще не вспоминать. Миф о благородстве и величии русской души рассыпался в прах. Мне было до тошноты стыдно за свою страну. За страну и за ее народ. Долгое время я не могла с этим смириться.
– А потом?
– Потом я стала изучать историю других народов, историю религий и с некоторым облегчением убедилась, что прочие нации вели себя не намного лучше русских. Это утешало, хотя и не радовало.
– И ты смирилась с этим фактом?
– Естественно. Так устроен мир. Когда идет дождь, ты ведь не обижаешься на него и не пытаешься ему мстить, а просто берешь с собой зонтик или остаешься дома.
– Это неправильная позиция. Дождь не обладает разумом и не может отвечать за свои поступки, а человек – разумное существо.
– Разум – понятие относительное. Трудно найти дурака, который не считал бы себя умным. Естественно, что человек считает себя разумным существом, но быть разумным существом и считать себя таковым – несколько разные вещи. Ты видел, что вытворяют на стадионах английские футбольные фанаты? Возможно, с научной точки зрения их можно считать разумными существами, но на меня они не производят подобного впечатления.
У испанских охотников есть традиция по окончании охоты вешать на деревьях ставших ненужными борзых собак, причем вешают их так, чтобы собака умирала в течение двух часов в страшных мучениях, а охотники тем временем пьют вино и веселятся, наблюдая за ее агонией. Предсмертные конвульсии пса они называют «игрой на банджо», потому что борзая быстро-быстро перебирает лапами. Ты назовешь этих охотников разумными существами?
– Я бы их самих повесил, – заметил Стив.
– И что бы это изменило? Их дети остались бы сиротами и, в свою очередь, захотели бы повесить тебя. Человечество всего лишь следует законам природы,
– Вся эта философия хороша лишь до тех пор, пока зло не коснулось лично тебя. Если бы просто так, без всякой вины, убили кого-либо из твоих близких, вряд ли ты захотела бы сидеть сложа руки и рассуждать о законах природы. Лично я не желаю смиряться и принимать мир, таким, какой он есть. Я уверен, что могу кое-что изменить.
– Что, например?
– Не важно. Зря мы затеяли этот разговор.
– Я понимаю тебя, – сказала я. – Даосы считают, что у каждого человека есть своя правда. Бессмысленно спорить о том, чья правда правильнее и лучше. Такие споры не приводят ни к чему, кроме конфликтов. Разве ты сможешь доказать балийским крестьянам, что их боги не существуют? Разве они смогут доказать тебе, что при помощи танца можно подольститься к мышам и саранче и убедить их не трогать посевы?
– Значит, у убийцы тоже есть своя правда?
– Как и у всех.
– И ты могла бы оправдать убийцу?
– Я не суд, чтобы оправдывать кого-либо. Убийца убийце рознь. В некоторых случаях у человека бывают веские причины для убийства, а иногда причины просто кажутся ему вескими. В Испании одного человека страшно выводило из себя то, что кто-то регулярно отодвигал от дверей его квартиры коврик для вытирания ног. Пару раз хозяин квартиры вывешивал на дверь записки, где требовал оставить его коврик в покое, но это не помогло. И тогда он установил в квартире напротив двери заряженное ружье и протянул от курка к коврику веревку. В следующий раз, когда соседский ребенок сдвигал с места коврик, ружье выстрелило сквозь дверь и убило его.
Логику убийцы можно понять. Он полагал, что никто не имеет права трогать его коврик. Прежде чем взяться за оружие, он просил оставить его в покое. Некоторым образом он боролся за свои права и восстанавливал справедливость. Все горе в том, что во многих случаях то, что нам кажется чрезвычайно важным, на самом деле всего лишь очередной коврик для вытирания ног, который кто-то отодвигает от нашей двери.
– Ты ставишь все с ног на голову, – сказал Стив.
– Или, наоборот, с головы на ноги.
– Жареная мурена, – напомнил Иродиадис, доставая из корзины пакеты с едой и пластиковую посуду. – Не забудь загадать желание.
Мурена оказалась на удивление вкусной. Мы запивали ее шампанским, а потом, разомлев от жары, просто молча лежали на песке, прислушиваясь к мягкому шороху волн.
– Пойдем поплаваем, – предложила я. – Иначе я окончательно расплавлюсь и превращусь в медузу.
Океан был теплым, как парное молоко, но все-таки в воде было прохладнее, чем на воздухе. Я выбралась на берег и, взяв полотенце и расческу, стала приводить в порядок волосы.
Стив расстегнул сумку и вынул из нее фотоаппарат.
– Давай я сфотографирую тебя.
Я с удивлением посмотрела на мощный телескопический объектив. Это тебе не туристическая «мыльница».
– Ты что, увлекаешься фотографией?
– Это одно из моих хобби. Я даже подумываю о том, чтобы устроить свою персональную выставку.
Шакал, если, конечно, это был он, удивлял меня все больше и больше. Нет, все-таки русские киллеры далеко не так ограничены в своих интересах, как их обычно представляют.