Очень важная персона
Шрифт:
— Вверх, — согласился Матвее», смотря на график.
— А на самом-то деле она вверх не идет? — показал' он на свой самодельный график.
— Не идет, — согласился Матвеев.
— Исходя из своей кривой, они и планируют нам свое задание?
— Планируют, — согласился Матвеев.
— А у нас-то возможности совсем другие! — сказал Шишкин. — Нам-то при нынешнем положении не до жиру, быть бы живу.
— Это верно… — сказал Матвеев.
— Как до причины докопался — гора с плеч! — с облегчением
— А чего ты радуешься, Родион Михайлович? — спросил Матвеев.
— Ну, теперь же все понятно! Не выполним мы их задание!
— Не выполним? — помолчав, спросил Матвеев.
Шишкин тоже помолчал, посмотрел на инструктора и спросил:
— Ты чего ваньку валяешь, Матвеев?
— А ты чего? — спросил Матвеев.
— Что-то я не понимаю… — сказал Шишкин.
— Коли не понимаешь, так — спрашивай. А то объяснять сразу взялся! Откуда у у них эта кривая взялась? — ткнул пальцем Матвеев в график.
— Откуда?
Сколько у нас по мясу в самом деле вышло? — спросил Матвеев.
— Семьдесят четыре процента, — ответил Шишкин, посмотрев на свой график.
— А отрапортовали?
— Сто и восемь, — ответил Шишкин, взглянув на кривую, идущую вверх.
— А по молоку?
— Восемьдесят девять.
— А доложили?
— Сто один и шесть, — ответил Шишкин.
— Вот и получается — кривая вверх прет!
— Это же недоразумение! — сказал Шишкин. — Надо срочно ввести в курс область!
— Не надо, — сказал Матвеев. — Она в курсе.
— Выходит, я один не в курсе? — помолчав, спросил Шишкин.
— Ты не расстраивайся, Родион Михайлович, — сказал Матвеев. — У тебя колхоз был отдаленный. Тебя и не стали в курс вводить. Чтобы не нервничал, значит.
— Спасибо. С вами из отдаленного колхоза можно в отдаленные места попасть, — сказал Шишкин. — Объясни: кому эта липа нужна?
— А кому охота строгача за невыполнение планов получать? Поэтому расчет у прежнего руководства был такой: до конца года, мол, поднатужимся и ликвидируем отставание… Тем более, что область обещала помочь. А сейчас — отрапортуем авансом.
— Авансом?
— Авансом.
— Авансы давать — дело нехитрое. Наобещать с три короба можно, — взъярился было Шишкин, но потом опомнился. — А вот кто теперь эту кашу будет расхлебывать, а? — сказал он.
— Тебе придется. Больше некому. — Вздохнув, Матвеев вышел.
Шишкин молча сидел в прежней неудобной позе. В углу кабинета, около окна, за большим мольбертом стоял молодой художник. И писал портрет Шишкина.
— Неудобно как:то… — кашлянув, сказал Шишкин.
— Голова затекает?
— Да нет. Неловко… Тут люди ходят. А я — в позе…
— Это с непривычки.
— Может, вы все-таки сначала наглядной агитацией
— А мы как договорились? Сначала портрет, а потом наглядная агитация, — пробормотал художник, всматриваясь в Шишкина.
— А нельзя вместо себя заместителя посадить?
— Нельзя.
— Почему?
— У вас лицо колоритное, — пробормотал художник. — На флибустьера похожи.
— Понятно, — вздохнул Шишкин, нажал на селектор и сказал: — Света! Соедини меня с областью.
И опять каждый занялся своим делом.
На дверях класса висело объявление: «Прием в музыкальную школу. Прослушивание в 10 часов утра»,
— Ох, Галина Андреевна, — сказала мать Максима Копанцова. — Я так волнуюсь. Вы не можете себе представить. Говорят, она у вас останавливалась, эта пианистка. Вы уж замолвите за нас словечко. Знаете, этот столичный снобизм…
— Конечно, скажу, — великодушно пообещала Галина Андреевна. — Я-то и ни чуточки не сомневаюсь.
Все матери столпились перед дверью, за которой шло прослушивание.
— Мы Валю уже второй год по самоучителю на аккордеоне учим, — объяснила Галина.
— Аккордеон — это хорошо, — вздохнула Копанцова. — А вот пианино — проблема: куда его ставить?
Дверь открылась, и вышли Валька с Максимом.
— Ну, как?! — бросились к ним матери.
— Порядок, — коротко ответил Максим и стал раздеваться.
— Порядок, — так же коротко ответил Валька и тоже стал раздеваться.
— Вы куда? — заволновались матери.
— На секцию опаздываем.
И мальчишки, сунув одежду матерям, скрылись за соседней дверью, откуда доносились звуки ударов и японские выкрики.
В этот момент вошла Ирина с небольшим списком в руках.
— Авдеева Маша, Борисов Юра, Синицына Анжела, Копанцов Максим… — и она прочла еще с десяток фамилий. Шишкина среди них не было.
— Вот! — сказала Копанцова в восторге. — Куда теперь ставить пиаиино?
— Галина Андреевна! — Ирина подошла к Шишкиной. — Не нашла я у него слуха. Искала, искала — нету. Ну, нисколечко, абсолютно, поверьте мне…
— Жалко. Родя расстроится, — сухо сказала Галя, повернулась и пошла прочь.
Художник продолжал писать портрет.
В кабинете у Шишкина сидела теперь высокая старуха в очках.
— Вот они и говорят мне: продавай, мать, дом, будешь при нас жить. Я и продала, дура старая, а деньги им с Лапшиными девками переслала, а они теперь отрекаются, дескать, не получили.
— А может, эти Лапшины и не передавали ничего?
— Как не передавали! Племянницы они мне, девки совестливые. Дак я книжку видела сберегательную: все три тыщи как одну копеечку прикарманил, черт длинноносый!