Очерки истории российской внешней разведки. Том 2
Шрифт:
Во время ужина Павел предупредил товарищей: «Через несколько минут начинаем». Он крикнул часовому, чтобы тот срочно, по очень важному делу, позвал караульного начальника. Когда тот пришел, Макаров шепотом сказал ему:
— Поручик, у меня очень важное дело, зайдемте на минуту в мою камеру, я не могу говорить при всех.
Когда вошли в камеру, Павел сказал:
— Подождите здесь минутку, я принесу документ.
И, не дожидаясь согласия, вышел за дверь и сразу же закрыл ее на засов.
Он подал сигнал сообщникам, которые набросились на часовых и отобрали у них винтовки. Затем группа ворвалась в караульное помещение и моментально обезоружила
Караул до того растерялся, что никакого сопротивления не оказал. А всего охранников было 40 человек.
С оружием в руках заключенные покинули крепость и бежали из города. Вдогонку им стреляли, но расстояние было большим и пули не причинили вреда.
Переночевали в глухой деревушке. Позднее перешли в еще более укромное место, где удалось сформировать небольшое партизанское подразделение. Вскоре оно разрослось в крупный повстанческий отряд и в конечном счете — в повстанческую армию в Крыму. Макаров стал командиром полка этой армии…
А что же генерал Май-Маевский? После ареста Макарова он оказался в еще большей опале. Наотрез отказавшись ехать за границу, он остался жить в Севастополе, продолжал пить. 30 октября 1920 г. умер в возрасте 53 лет.
После разгрома Врангеля Павел Макаров работал в ЧК, вел борьбу с бандами, которые тогда орудовали в Крыму. О деятельности Макарова было доложено в Москву.
В 1921 году в Турцию, где в это время находились войска Врангеля, со специальным заданием нелегально направлялся член реввоенсовета 2-й Конной армии Константин Макошин. Задание было чрезвычайно опасным. Инструктируя Макошина, Дзержинский настоятельно рекомендовал встретиться и посоветоваться с Павлом Макаровым, о котором он очень хорошо отзывался.
После Гражданской войны Павел Васильевич написал воспоминания. А когда началась Великая Отечественная война, чекист снова взялся за оружие. Он стал одним из руководителей крымских партизан.
После Великой Отечественной войны вышли мемуары Макарова «Партизаны Таврии», в которые вошли яркие эпизоды борьбы с фашистами за Крым.
3. Барометр на «бурю»
…Природа как бы специально постаралась разбросать по нескончаемой гряде поросших мелким кустарником сопок частые перелески. За ними легко было спрятаться, пробраться в глубь контролируемой пограничниками территории Забайкалья и обмануть бдительных стражей границы. Двое лазутчиков, удачно экипированных под местных бурят, на крестьянской повозке с сеном, каких проходили десятки, спокойно и не торопясь двигались… прямо в руки пограничников. Шел 1918 год.
Японские разведчики не подозревали, что русским было заранее известно точное место перехода границы, приблизительное время и даже численный состав оперативной группы. Не знали пограничники только подлинных имен шпионов и некоторые детали их дальнейших конспиративных действий. Но этот пробел был очень быстро устранен. При захвате и обыске в одежде шпионов нашли искусно зашитые письма на русском и японском языках, адресованные соответственно начальнику штаба «Дальневосточного комитета защиты Родины и Учредительного собрания» генералу Хрещатицкому и консулу Японии в Иркутске господину Сугино. В них излагались тайные планы Токио в отношении Дальнего Востока и давались инструкции по дальнейшему использованию скрывавшихся под бурятской одеждой разведчиков Дзигино и Абэ.
Захваченные лазутчики признались, что действовали по заданию харбинского отделения японских спецслужб и должны были добыть «в возможно большем
Самой интересной информацией для чекистов были сведения о японской агентуре в Приморье, с которой Дзигино и Абэ предстояло встретиться в ходе их шпионского вояжа в Советскую Россию. Японцы назвали имена, конспиративные квартиры и места службы четырех «ответственных» российских граждан, с которыми японская разведка установила когда-то секретные связи. Одним из них был находившийся на нелегальном положении бывший начальник военнотопографического отдела Иркутского военного округа полковник Корзин.
Среди чекистов, встретивших на российской территории японских «гостей», был бывший штабс-капитан царской армии Алексей Николаевич Луцкий. Через надежную агентуру в японской разведывательной группе в Харбине он знал о планах проникновения японских шпионов на территорию Забайкалья. Более того, Луцкий был лично знаком с некоторыми сотрудниками японских спецслужб, в том числе и харбинским консулом Сато.
Тридцатисемилетний уроженец Козельска после окончания духовной семинарии попал сначала на службу в армию, а потом стал профессиональным разведчиком. Пожалуй, никто, кроме самого Алексея Николаевича, не мог бы столь образно объяснить стремительные перемены в его судьбе.
— У каждого человека, — шутил Алексей Николаевич, — есть свой жизненный барометр. У некоторых он чаще показывает «ясно», у некоторых — «пасмурно», а у меня — по большей части «бурю».
И действительно, жизнь Алексея Николаевича полна превратностей и глубоких душевных переживаний. Русско-японская война: в сражении под Мукденом он едва остался в живых, спасаясь от японского плена, бежал с остатками (буквально несколько человек) разгромленного Восточно-Сибирского полка, присоединился к штабу отступавшей русской армии.
Новое место службы после войны — 13-й Сибирский полк в Харбине. Но и там нет покоя. А.Н. Луцкий, по натуре совестливый, справедливый, прямой, участвует в революционных выступлениях офицеров и солдат. Чудом избегает расправы в военно-полевом суде. Но проходит несколько месяцев, и Алексей Николаевич сам снимает погоны и в знак протеста покидает армию. Ищет работу и с трудом находит ее в правлении Рязанско-Уральской железной дороги, но жизнь в «тихой заводи» не в его характере. Он снова подает прошение о возвращении в армию, в свой родной Восточно-Сибирский полк, где начинает изучать японский язык в свободное от работы время.
Подобное «хобби» армейского офицера не осталось незамеченным в полку. На жизненном пути Луцкого снова возникает крутой поворот. Российская военная разведка обратила внимание на способного «лингвиста-самоучку» и, выделив его из десятка других претендентов, направила в Токио «для дальнейшего изучения японских нравов, японского языка и знакомства с организацией и методами разведывательной деятельности Японии».
Луцкий с энтузиазмом берется за дело и устанавливает неофициальные контакты с некоторыми офицерами из русского отдела генштаба Японии. И, как потом оказалось, — не напрасно. Много лет спустя один из этих офицеров, работая уже в Харбине, стал ценным источником информации, предупреждал заранее «бывшего штабс-капитана Люськова» (так произносили фамилию Алексея Николаевича японцы) о всех известных ему действиях японской разведки против российского Забайкалья и Приморья.