Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
Шрифт:
За индусом следовал уроженец Явы. Как хорош был индус, с своим детским взглядом, блестевшим чем-то наивным и в высшей степени приятным, так дурен был яванец, также мальчишка, с огромными выдавшимися вперед губами, с деснами, изъеденными бетелем, который жуют почти все жители здешнего архипелага. Взъерошенные волосы вырывались клочками из под красного платка, наброшенного на голову; в лукавых глазах было выражение волчонка, раздразненного, но чувствующего свое бессилие. Он беспрестанно смеялся, как будто не в силах был удержаться; на нем была какая-то масляная куртка и за поясом торчал крис (кинжал). В то время, как я доканчивал рисунок, слух мой был поражен странными звуками; кто-то с изумительною быстротою отбивал языком и по временам издавал звуки, напоминавшие крысиный писк. Я поднял глаза: в комнату входили две фигуры в чалмах, с какими-то тряпичками и железными прутьями в руках; за ними следовало несколько любопытных.
— Жонглеры, сказал немец.
Я был доволен как нельзя больше; во-первых, мог видеть индейских жонглеров, во-вторых, мог срисовать их ex ipso fonte. Они уселись на полу; старший, с выражением юродливости в лице, сел впереди и стал вынимать из тряпичек нужные для представления вещи: несколько медных чашек, какую-то нелепую
Индусы (Жонглеры)
Но я кончил эскиз и, как индейский маг, одним наклонением головы, снял со всех очарование. Точно спущенный с цепи, жонглер встрепенулся, стал кривляться, бормотать и юродствовать и показал действительно удивительные штуки. На каждую из них был свой припев; не было ни одного движения не в такт; при некоторых акробатических эволюциях он приходил в исступление: глаза бегали, сверкали каким-то зловещим блеском; движения его тела, с лихорадочною судорожностью, следили за летавшими по воздуху медными шарами, которые выделывали в своем полете разные узоры; члены тряслись; звуки носовые и гортанные вылетали из спертой груди. И вдруг эти пифические движения сменились тихими, медленными; мелодические звуки едва слышались; голова его медленно вытягивалась вперед; взгляд, как будто украдкой, тихо следил за ровным узором шаров, перелетавших из правой руки, через плечо, голову и ноги, в левую; песня становилась все тише и тише, и вдруг, как будто кто укусил его, шары блестящим каскадом посыпались с громом и звоном, и каждый мускул и нерв жонглера трясением и подергиванием отвечали этой дикой эволюции. Помощник не принимал в играх никакого участия: однако разделял, с юношеским увлечением, исступление старшего. He стану описывать их фокусов; они изумительны, особенно если подумаешь, что у этих фокусников нет ни механических столов, ни раздвижных полов; он, голый, сидит перед вами, и вся его магия помещается в грязном мешке. Но не могу умолчать о последней штуке, замечательной в физиологическом отношении: жонглер проводит через пище-приемное горло, до самого желудка, железный тупой нож, в две с половиною четверти длины. Во время этой операции едва заметно антиперистальтическое (извините за медицинское выражение) движение: оно побеждено силою навыка и привычки.
Когда жонглеры ушли, уже новая фигура стояла передо мною. Точно наш дьячок Осип Никифорович! Длинный, худой, с длинным носом, с реденькою бородкой; волосы были зачесаны назад и кучкообразною косой пришпилены на затылке; спереди они были прикреплены полукруглым гребнем; на этой фигуре была черная куртка и длинная, до пят, юбка; то был уроженец Цейлона.
За ним следовал малаец, настоящий сингапурский малаец. Грязно-желтое, одутловатое лицо, с маслянистым глянцем на щеках, черные глазенки, заплывшие жиром, куртка, шертинговая рубашка с запонками и манишкою, у пояса платок, будто фартук, — какая разница с малайцами Доброй Надежды! Здесь они какое-то скорбутное, грязное, чернорабочее племя. Рот их оттянут вперед постоянно находящейся на деснах жвачкою бетеля, которая коричневою мочкой часто торчит изо рта между зуб. Бетель — род перца; его сильно пряный лист с острым вкусом очень сходен с листом черного перца; на лист бетеля кладут кусок чунама (самая лучшая известь), величиною с боб, часть ореха с арековой пальмы, потом немного табаку и имбиря, и все это завертывают в другой лист бетеля. Эту смесь жуют несколько часов сряду, так что сильно-текущая слюна получает красный цвет, a зубы — черный, Рак в щеке — самая обыкновенная болезнь между жующими эту отвратительную жвачку.
Малайцы — единственное туземное племя на здешних островах; теперь они, большею частью, рыбаки.
Целое утро я как будто рассматривал этнографическую коллекцию. За малайцем шел китаец, за китайцем характеристическая личность бенгальца и мальчик из племени мангури (mangouri). Все их костюмы и лица, составляющие вместе преинтересное целое, нарочно описаны мною подробно, чтобы не возвращаться к ним больше, потому что их бесконечные видоизменения встречаете вы здесь повсюду; они-то и составляют разнохарактерную толпу сингапурского народонаселения.
Вечером были в театре. Театр индусов — вещь очень оригинальная. Мы отыскивали его очень долго, наконец остановились около крытого двора, в роде наших ямских дворов; под навесами стояло много карет. Пройдя двор и заплатив деньги у небольшой калитки, очутились мы на обширном дворе, в конце которого устроена балаганная сцена. Несколько больших факелов освещали своим трепещущим огнем актеров и зрителей; около балагана было несколько пальм; на земле сидели зрители, большею частью, индусы, малайцы, китайцы, человек пятьсот, в самых разнообразных позах. Эта ночная картина, с эффектным освещением факелов, была очень живописна. На сцене ходил какой-то старик в золотом кафтане и с седою бородой. Он пел, и ему вторили два суфлера, ходившие с книгами сзади его и принимавшие в пьесе большее участие, нежели актеры. За суфлерами следовали музыканты: один с небольшим барабаном, другой с тарелками. Старик скоро удалился; задняя кисейная занавесь раздвинулась, и оттуда вышли
Вслед за плясуньями началась самая пьеса. Мы видели только часть её. Дело было вот в чем: Жила была какая-то царица, конечно в Индии, такая красавица, что побеждала все сердца. Это бы еще не беда, но то было нехорошо, что она отбирала у одуревшего от любви царевича имения и все богатства, и после, не говоря худого елова, отсекала голову своему вздыхателю. Но и для этой индусской Тамары пробил роковой час: она сама влюбилась в одного царя, вдобавок женатого и имевшего сына. Царь не соглашается любить ее, помня пример прежних её возлюбленных. Вся пьеса состоит в переговорах благоразумного царя с влюбленною царицей. Царь в огромной короне и в костюме раджи, с золотыми крыльями на плечах, с каменьями и ожерельем на шее, с золотою птицей в руках; царица почти в таком же костюме, только в руках, вместо птицы, держит обнаженную саблю. Иры обоих по два человека свиты. Они поют на один мотив длинные тирады, разбитым голосом; суфлеры оживляются, приходят в восторг; но актеры неподвижны, как статуи: ни одного движения рукою или головою. На лицах маски, a из-под блестящего костюма торчат черные ноги. Для глаз было много блеска и пестроты, но ничего для воображения. ÏÏ на публику действие драмы было слабо; никто не слушал; все громко разговаривали. «Эхо скучная пьеса, — говорил мне индус, рассказывавший содержание пьесы, — a вот досмотрели бы вы когда играют комедию, так умереть можно со смеха.» He знаю, комедии я не видал, a драма-опера не произвела на меня особенного впечатления, как ни кричал главный певец.
Но все-таки мы были очень довольны театром, где зрители занимали нас больше актеров. Вам, конечно, случалось видеть на картинках Эффектные ночные сцены какой-нибудь индийской церемонии, где при свете факелов мелькают сотни обнаженных фигур. Зрители театра, сидящие, полулежащие и совсем лежащие, кто в белом костюме, кто совсем без костюма, представили мне эту давно знакомую картину в натуре. Я все время бродил между ними и пробирался вдоль стенок, около которых прятались в тени несколько женских фигур. В стороне была раскинута палатка с прохладительными напитками и фруктами, и мы купили целую связку мангустанов. Никакой плод не может сравниться с свежим, хорошим мангустаном; вы разламываете толстую кожу, и белое ароматическое мясо просит чуть не поцелуя — с только в нем нежности и красоты! He даром мангустан называется царем плодов; это один из плодов, за которым ухаживают в Сингапуре; он растет на дереве, очень похожем на апельсинное; все другие плоды вызревают круглый год, a мангустанов не бывает в продолжение двух месяцев. В Сингапуре, как я уже говорил, царство плодов: ананасы дешевле картофеля, — ими откармливают свиней. Есть еще дурион, большой зеленый плод, с неприятным запахом, но когда привыкнешь к этому запаху, дурион предпочитается всем другим плодам. Мату, boa outang — плод величиной в сливу, наружная кожа покрыта махровою оболочкой; ее срезают сверху и выдавливают прозрачное студенистое мясо, ароматическая сладость которого превосходна. Пампльмус, исполинский апельсин, величиною с порядочный арбуз; аромат апельсина, вкус горько-кисловатый, освежающий; он относится к обыкновенному апельсину, как омар к речному раку. У Вампоа в саду мы видели еще, в горшке, микроскопическое деревцо игрушку, с плодами величиной в горошинку, a цветом и вкусом точь в точь апельсин. He говорю о бананах (которые, впрочем, здесь так хороши, что подобных мы нигде не ели), апельсинах, кокосовых орехах, танжеринах и других фруктах, на которые здесь и не смотрят.
Но пора было отдохнуть от городской жизни; уличные сцены, театр, китайцы — все это уже начинало утомлять, надобно было взглянуть туда, где природа на свободе развернулась во всем блеске своей красоты. Надобно было проникнуть несколько внутрь острова. Поездки! к фермеру охотнику окончательно расстроилась: мы были только в загородном доме здешнего богатого купца, китайца Вампоа, и ездили на острова, верст за 30 от Сингапура Вампоа еще ребенком привезен из Кантона в Сингапур. Местечко Вампоа (около Кантона) носит имя его предков. Он прекрасно говорил по-английски и очень богат. Хотя некоторые и поговаривают, что всего состояния его едва ли хватит на уплату долгов. но все-таки Вампоа живет себе как раджа. У него огромный дом в городе и несколько магазинов; загородный дом в европейско-индийском вкусе; при нем большой сад и богатые плантации мускатных дерев; наконец, загородная дача в китайском вкусе, в которой живут его тринадцать жен; из них последняя еще недавно куплена и привезена из Небесной Империи. В этом доме он живет домашнею, неофициальною жизнью. Путешественников и любопытных принимает он в европейской вилле, куда и перебирается для этого заранее.
Вампоа
Мы выехали из города часу в первом утра. Саис бежал около сильного и проворного клепера, запряженного в наш экипаж. Скоро городские строения сменились зелеными палисадами густого, непроницаемого кустарника, за которым разрастались сады и леса. И здесь природа сохраняла свой холмообразный характер. Иногда встречалась небольшая изумрудная лужайка, на которой пестрело стадо худых коров; кое где к начинающемуся лесу примыкала тростниковая хижина с высокою крышей и несколькими полуголыми фигурами черных индусов, мелькавших то между стволами дерев, то у входа в хижину, то под тенью листа пизанга, близ текущего по свежей траве ручья. Местами тянулся сплошной лес кокосовых пальм, с толстыми, редко-растущими стволами; перообразные листья их, изогнутые в различных направлениях, роскошно раскидывались, перегибались на ветвях и красиво склонялись; и между этой, будто каскадами раскинувшейся зелени поднимался стрелой стройный ствол арековой пальмы, которую здесь зовут по праву царицей, или, лучше, царевной дерев. Часто попадались плантации мускатного дерева, сахарного тростника и перца. Возделкой всего этого, конечно, занимаются китайцы. Благодаря им, девственный лес здешних островов начинает мало-помалу расчищаться, и тигр, настоящий его обитатель, шаг за шагом отступает перед трудом человека.