Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
Шрифт:
Желание наше исполнилось: Пластун назначен был состоять в эскадре, сопровождавшей графа Муравьева в Эддо. 25 июля с утра развели пары, и мы, вместе с корветами Рында и Гридень, вышли в море. Хорошо знакомая нам гора, возвышающаяся конусом над Хакодади, повертывалась своею южною стороною, по мере того как мы ее огибали. Все скалы и тропинки, по которым мы так часто ходили зимой, по которым влачили «свою задумчивую лень», ясно виднелись; вот и пещера, сияющая своею темнотою на белом песчанике; вот и каменные ворота, где так гармонически разбивается морская волна, обдавая брызгами камни и берег. Обогнув полуостров, через перешеек, мы увидели мачты джонок и фрегата Аскольд, оставленного нами на рейде. Вот потянулись справа и слева неясные берега Сангарского пролива. Наконец и ничего не стало видно, кроме моря и неба, вечной картины мореплавателей.
Через несколько дней; желая определиться, мы приблизились к берегу Нипона. Погода была хорошая, только страшная духота наводила иногда сомнение. С юга показалась мертвая зыбь, скоро сделавшаяся громадною. Барометр быстро пошел книзу, и духота до такой степени увеличилась, что давила грудь и грозила бедой. «что-нибудь да будет!» говорили все. Приказано было разводить пары, чтоб удалиться от берега.
Было около 11 часов вечера. Я вышел наверх. Лот показывал 35 сажен, — следовательно, близок берег, — плохо; a ветер, начавшись от S, быстро переходил по SO-ой четверти к O; прежнее волнение сбивалось новым, и клипер било и валяло со всех сторон.
Надежда была на то, что машина, уже действовавшая, отдалит нас от берега. Вдруг клипер хватил носом и громадная волна ввалилась с боку, затопив собою весь клипер. Взглянув наверх, я увидел, что не было фор-стеньги и брам-реи, вместе с стеньгой сломался утлегарь и бом-утлегарь, и все это, удерживаемое снастями, билось о борт [16] ). Ураган усиливался, дождь ливнем лился на палубу, и темная ночь представляла со всех сторон все ужасы разъярившихся сил природы; кипевший океан бурлил и клокотал, исполинские горы волн его стремительно падали в расступившиеся пропасти. Но человек в это время копошился на своей скорлупе, настойчиво топил машину, настойчиво привязывал разные веревочки, записывал — как в протокол записываются ответы подсудимого — всякий проступок провинившейся природы, и отходящий ветер, и падающий барометр, и, действительно, настоял на своем! Так воевала природа, так спорили с нею до утра. На другой день ветер стал немного мягче, a на третий совсем стих; только разгулявшееся море долго еще не могло успокоиться и качало, как люльку, наш клипер, пользовавшийся временем, чтоб исправить все случившиеся с ним беды. У мыса Кин задержало нас сильное противное течение. — Раз ночью увидели блестящий метеор, тихо и плавно падавший, точно ракета, по небу; в то же время было затмение луны. Казалось, эти явления были какими-то предзнаменованиями, как будто в стране, где еще не совсем успокоились подземные силы, где землетрясения и вулканические извержения так же часты, как у нас грозы и метели, само небо должно блеснуть на нас чем-нибудь особенным и чрезвычайным.
16
Бедному В. пришлось вместе с командой идти на марс и салинг, принайтовливать повисшую брам-рею и обломки стеньги.
Берег подействовал на нас иначе, чем берега Маньчжурии, ила острова Нессо. Густые группы дерев венчали зеленые холмы, до вершин изрезанные горизонтальными террасами; между холмами рисовались веселые деревеньки с серенькими домиками то под тенью рощ, то по берегу моря. Все зеленело и смотрело таким мирным и безмятежным приютом труда и спокойствия, что поневоле хотелось погулять по этим улыбающимся холмам и цветущим долинам.
Далеко от берега нас встречали японцы на своих плоскодонных лодках; в них они удаляются миль за сто в море, но, вероятно, часто совсем не возвращаются, потому что немного надо, чтобы потопить такую посуду. Перед ураганом мы их видели много в море; сколько-то их возвратилось?… Они выезжают ловить рыбу; — что это: нужда, или отвага? Они свыклись с морем; посмотрите, как эта плотная, приземистая фигура бронзового цвета, в едва прикрывающих наготу синих тряпках, сильно действует веслом. Имея такое прибрежное население, с детства сроднившееся с морем, Япония может владеть превосходным флотом, когда совершенно выйдет из своей замкнутости. Все берега её населены рыбаками, между которыми она может брать совершенно готовых матросов. Тип прибрежных жителей меньше всех других японцев напоминает монгольский тип. Они, большею частью, среднего роста и крепкого телосложения; тело их, вечно открытое лучам солнца, почти коричневого цвета; они деятельны, расторопны, понятливы и производят приятное впечатление своими, не лишенными красоты, фигурами, оживленными глазами, черными волосами и слегка изогнутым носом. Добывая себе пропитание с таким риском, они больше других жителей Японии вышли из морального застоя. Опасность, сопровождающая их промысел, выводит их из обычного равнодушия: в борьбе с бурями океана нужна открытая отвага, лицом к лицу надо сходиться с врагом; a с бурями жизни, на берегу, японец борется орудиями шпионства и подлости, подобострастия и унижения, что одно может обеспечить его мертвенный покой. He оттого ли береговые жители так любят море и так подолгу не возвращаются домой?…
Огибая мыс Кин, мы оставили влево остров, синим очерком выглядывавший из прозрачной дали; наконец, вошли в пролив. По берегу те же зеленые холмы, те же зеленые рощи; на каждой полуверсте наверное деревня или местечко; дома однообразны, иногда только выкажется высокая крыша храма с своим широким навесом. He было видно клочка земли без следов труда. Лодок встречалось очень много. Некоторые, под парусами, старались перерезать нам путь, другие дружно и с криком наваливались на весла, желая догнать нас; как первые, так и вторые оставались за кормой, останавливались, делали нам какие-то знаки и кричали, но мы не обращали на них никакого внимания. Если это были лоцманы, то мы в них не нуждались, если же они были защитники старых порядков Японии, протестующих против прихода в некогда недоступный европейцам залив Эддо, то мы не должны были обращать на них
На другой день утром (4 августа), мы рассмотрели местность. Рейд был в довольно обширной бухте, наши и купеческие суда заслоняли собою и рангоутом берег; между снастями проглядывала та же веселая местность, которая здесь еще больше выигрывала от отдаленных гор и вида величественного Фудзи, рисующегося на горизонте; к нему глаз проникал через перспективу холмов, покрытых развесистыми деревьями; у склонов находилось справа местечко, или город Канагава, a слева Юкагава, город, выстроенный, в последние четыре месяца, собственно для европейцев.
Так как наш клипер должен был в этот же день идти в Эддо, то я поспешил съехать на берег, чтоб иметь какое-нибудь понятие о Юкагаве. Для шлюпок устроены две длинные каменные пристани, перпендикулярно прилегающие к берегу; здесь стоит несколько японских лодок, которые всегда можно нанять. Весь город напоминает наши выстроенные на живую нитку ярмарки; только длинные дома выстроены основательнее; улицы разбиты правильно и плотно убиты щебнем. Стены домов выштукатурены и выкрашены белою и черною краской, что производит довольно неприятное впечатление; все смотрит чем-то временным, приготовленным на случай, на показ.
Нет ни одного японского храма, не видно ни одного частного свободного лица: все заняты делом, все или купцы, или ремесленники, или служащие. За то все, чем Япония щеголяет перед европейцами, то есть лаковые вещи, фарфоры, шелковые материи и женщины, выставлено здесь в большом количестве и во всей своей соблазнительной прелести. Улица чайных домов, примыкающая к зелени и простору поля, смотрит особенно заманчиво своими решетчатыми домиками и красивыми, разноцветными фонариками, развешанными в большом количестве по наружным галереям, Магазины блестят бронзой, врезанною в лаковые шкафы и экраны; фарфоры своею белизною и прозрачностью завлекут самого равнодушного человека, a магазины с шелковыми материями и крепами заставляют сожалеть, что здесь нет наших петербургских и московских дам. Кроме этих магазинов, много лавок с зеленью и живностью и всем тем, что нужно приходящим судам.
В Канагаве старый японский город. Он открыт европейцам с прошлого года, вместо Симоды, где рейд опасен и беспокоен. Здесь живут уже английский, американский и голландский консулы.
Ходя do улице, вместе с полуголыми рабочими и чопорно одетыми чиновниками, я встретил какую-то странную церемонию, значение которой никак не мог себе объяснить. Впереди шла молодая, очень красивая женщина с распущенною косой; ее сопровождала целая толпа женщин, старух, детей и мужчин. He смотря на участие и видимое сожаление, которое выказывали сопровождавшие, она была весела и с каким-то самодовольством влекла за собою, как будто чарами своей красоты. разнообразную толпу. Мимическим объяснениям церемонии доверяться было трудно; как раз сделаешь заключение, в роде того, что в России в деревнях и в городах часто видишь виселицы, и что там живут маленькие люди с одною ногой, называемые maltchiki. Ho зачем объяснение, — удовольствуйтесь картиной, которая меня остановила и была в самом деле очень любопытна.
Часа в три мы снялись с якоря и пошли в Эддо. Пластун был первое русское судно, плывшее по этим заповедным водам и проникавшее в заповедную бухту.
Берега едва были видны; местами выказывались группы зелени, мачты джонок, но все было далеко, неясно и бесформенно; наконец, впереди показался берег, и мы увидели себя в обширном заливе: в глубине его должен был находиться Эддо, город княжества Му-зиу или Музази, столица Японии, резиденция тайкуна (титул, принятый в последнее время сиогуном); но глаз ничего не различал, кроме низких, отлогих берегов, верхушек леса, как будто выходящих из воды, и мачт джонок и судов, приподнятых преломлением лучей света. Скоро показались белые точки зданий, но, показываясь в различных местах, они представлялись несколькими городами, разбросанными по берегу бухты. По мере нашего приближения, все эти раздельные города сливались вместе, и мы увидели широко распространившийся город, подковою обхвативший обширную бухту. Над домами высилась зелень; a где её не было, белые домики, как стада, толпились по берегу. Все это было, однако, так далеко, что едва можно было различать строения, даже в морскую трубу. Показалось устье реки Тониак, и абрис переброшенного через нее моста Нипон-бас, a там опять куча строений, пропадающих в синеве отдаления. Вода залива была желто-мутного цвета, как вообще в китайских реках. Скоро от берега отделилось пять насыпных островов, на которых устроены правильные укрепления. Мы стали на якорь близ первого, если считать от левой руки. Лот показывал 15 футов. рассказывали, будто между этими батареями проход засыпан; но это неверно, — там и так мелко. От нашего якорного места до берега было еще около двух миль. Ясно различали мы только правильные восьми сторонние фигуры батарей; за ними город тянулся неясною декорацией, на которой мешались деревья, дома, джонки, лодки, сады и леса; позади всего этого туман, a иногда, в ясный день, показывалась отдаленная цепь гор, от которой слева отделяется конусообразный великан Фудзи, святая гора японцев: к ней ходят на поклонение, и изображение её найдете почти на всяком лаковом подносе. Вблизи от нас стояли три японские корвета, из которых один был парусный, a другие два винтовые: они проданы японцам голландцами. Подаренная тайкуну лордом Эльджином от имени королевы Виктории, щегольская яхта красовалась тут же; но тайкуну, как не имеющему права переступать порог своего дворца, эта яхта так же нужна, как безрукому перчатки. Как большая часть ненужных вещей, она пленяла своею красотою, грациозно выказывая нам свои легкие формы. Корветы были в порядке; один из них щеголял недавно выкрашенным бортом и ярко-вычищенными медными пробками орудий. С этого корвета отвалила шлюпка и пристала к нам. Что за разнообразие шляп было на её гребцах, начиная от красиво-выгнутой кверху круглой японской шляпы, до какого-то картуза, по которому иной бы заключил, что японцы давно знакомы с русскими, и что фасон картуза заимствован у какого-нибудь Петрушки!