Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
Шрифт:
Залив Ольга осмотрен был графом Путятиным но описан был он еще прежде англичанами, которые и назвали его именем своего адмирала (Саймур-бай). Тихая пристань, в глубине которой впадает также река, — во всех отношениях превосходная бухта.
Она довольно велика, глубина её ровная и несколько уменьшается только у впадения реки. Здесь, кажется, вечный штиль; но иногда бывают с гор довольно сильные порывы ветра, от которых дрейфует. Прилегающие земли покрыты превосходным черноземом. Из местных жителей еще никто не являлся.
Тихая пристань. (Залив св. Ольги)
12-го ноября мы снялись, простившись с воеводскими, которым предстояла самая трудная и самая скучная зима. Нечего сказать, не улыбалось им близкое будущее. Надо было, во-первых, отыскать свежей провизии, a то не надолго хватило бы сил для тех трудов и работ, которые их ожидали. Им предстоял подвиг положить основание порту и, если можно, то отыскать сообщение между Ольгою и истоками Уссури; в последнем случае, новый порт вошел бы в Амурскую систему и мог бы получать все условия существования, обеспеченный с сухого пути. Мы пожелали им всевозможных успехов, a сами пошли в Японию. Конечно, они нам завидовали; но не нынче, так завтра, их же участь могла достаться и нам.
Ровно через пять месяцев (18 апреля 1839) пришли мы снова в Ольгу с запасами зелени, картофеля и семян. Слева, на холме, развевался русский флаг; за деревьями зеленела крыша какого-то строения; толпа матросов вбивала сваи, устраивая пристань. Зимовка прошла благополучно. В начале люди болели, но не опасно. Мало-помалу начали появляться туземцы, также как и по Владимиру, — китайцы; знакомились и понемногу сближались с нашими. Они носили кабанину, диких коз, наконец стали продавать и скот. Серебро они брали охотно, a еще охотнее синюю бумажную материю, известную в этих странах под именем дабы, род миткаля. Недостаток был только в зелени. Китайцы жили в разбросанных хижинах, на довольно значительном расстоянии одна от другой, по реке Аввакума; ближайшие были верстах в пятнадцати. Жили и они точно так же, как и китайцы Владимирской бухты, только у некоторых стариков висели на шестах заготовленные для себя гробы.
За дабу носили китайцы собольи шкуры, которые, впрочем, продавали и за доллары.
Скот их очень хорош, крупен, красив и сыт. Вообще окрестности Ольги представляют много условий для скотоводства; по рекам круглый год прекрасные пастбища, в окрестностях бухты можно разводить обширные огороды, сеять картофель, который в этих странах особенно полезен, как хорошее противоскорбутное средство и как необходимая провизия для китобойных судов, сотнями кишащих в ближних морях. Находя в Ольге скот и картофель, китобои охотно бы променяли эту пристань на Хакодаде, где все это достается купеческим судам с величайшим затруднением. Разведенное в больших размерах, скотоводство могло бы снабжать весь край солониной и маслом и в этом отношении соперничать с Япониею, где излишек народонаселения позволяет держать лишь очень ограниченное количество скота. Японцам есть его запрещают не по религиозным убеждениям, a из расчета, чтобы не уменьшить рабочих сил.
Лед держался в бухте до конца марта. Это важное неудобство пристани. Самый большой холод достигал до 17° Р. Снегу было мало. Погода стояла, большею частью, тихая и светлая.
В феврале снаряжена была небольшая экспедиция; она должна была проникнуть до Уссури и встретить там казачьи разъезды, посланные с низовья этой реки, где в нынешнем году зимовало казаков несколько сотен. A попросту сказать, послали почту. В числе посланных матросов был один тунгус с Байкала; с свойственным одной его нации чутьем отыскивать в этих пустынях дорогу, он довел экспедицию до Уссури; они даже очень мало истратили своей провизии, потому что встретившиеся им жители считали за удовольствие кормить их; встретили казаков и привезли нашим ольгинским отшельникам почту.
В зиму построены были: баня, ледник, шлюпочный сарай, пристань, и положено, основание офицерскому флигелю (или казарме). «Как же вы разгоняли скуку?» спрашивали мы, и нам рассказывали о разных затеях, придуманных между делом изобретательностью русского человека, все да умеющего найти средство развлечь себя. «Между прочим, говорили они, мы отправлялись раз в неделю на пикник — в баню…» Верно им было весело! А следы этой зимовки виднелись на лицах, — ни одна морщина прибавилась на них!
В Императорской гавани, пуда пришли мы из Ольгинской, на нас уже пахнуло Сибирью. Она находится под 49° с. ш., следовательно 6-ю градусами севернее Ольги. He смотря на то, что был май месяц, мы еще застали там лед и довольно много снегу, разбросанного по тундрам, между елью и лиственницей. Берега низменны и покрыты густым, сплошным лесом, проникнуть в который было бы очень трудно.
Подходили мы рано утром. He видно ни скал, ни гор; везде только иглистые вершинки хвойного леса. Главная бухта так далеко врезывается в берег, что и не видно её окончания; справа, капризными извивами примыкают Александровская, a за нею Константиновская бухта, длинная, точно река, и с разными поворотами. Войдя в нее, мы очутились в закрытой со всех сторон бухте, куда не залетает никогда ни малейшее дуновение ветра и где, казалось, было царство вечных штилей. Здесь могли бы поместиться все флоты мира, и едва ли можно было бы найти другую такую пристань, если б она не замерзала до мая месяца и если бы климат её был немного сноснее.
Императорская гавань имеет уже свою маленькую историю. О ней в первый раз рассказали гиляки, и по их рассказам отправлен был лейтенант Бошняк осмотреть ее. С тех пор там зимовали суда, команда которых производила разные постройки. Англичане во время войны выжгли здесь первое наше поселение. Тут же затоплен фрегат Паллада.
При нашем прибытии почти вся Константиновская бухта была затянута льдом, уже отставшим от берегов и державшимся сплошною, однообразною массой на поверхности тихой воды. Лед мешал шлюпке подъехать к пристани; чтобы попасть в городок, или пост, надо было довольно далеко от него взлезть по крутому берегу, цепляясь за упавшие деревья, примерзшие иглистыми ветвями к поросшим мхом камням. Едва заметная тропинка вилась в чаще; местами были небольшие просеки; сложенные в кучу дрова говорили о занятии зимовавших. Если нога не упиралась в пень, или лежащее поперек дороги подгнившее дерево, то вязла в эластической почве тундры, и вода несколькими струйками выступала наружу. В лесу царствовало совершенно мертвое безмолвие; не слышно было ни каркающего ворона, ни другой какой-нибудь птицы. Иногда тропинка выходила из лесу к самому берегу и капризно вилась между каменьями и по обмелевшему дну моря. Но вот довольно обширная просека; она видна была еще с нашего клипера; тут остатки батарей. Быльем и мусором поросло здесь пепелище первых русских построек; против этого места указывают могилу Паллады говорят, будто иногда, в ясный день, виднеется абрис её бизань-мачты.
Императорская гавань
Пройдя по просеке, тропинка углублялась опять в лес, где, кроме еще нераспустившейся лиственницы и вечно зеленых елей и сосен, белел местами тонкий ствол березы. Вот и кладбище; около пятнадцати деревянных крестов мелькают между деревьями; какое страшное безмолвие царствует здесь и какой мирный покой нашли здесь скитальцы, заброшенные случаем на конец мира! Частный подвиг каждого выразится в пошлой фразе рассказчика: «да, дорого стоила эта зимовка, на одной солонине, при 40° мороза…» Но зачем долго останавливаться на кладбище? много грустных мыслей, много непрошеных чувств поднимутся, пожалуй, с глубины души, a нам нужна вся энергия этих почивших, если хотим принести жизнь в зги пустыни; прежние христиане не даром строили церкви свои на костях умерших..
Вот и пост или городок, если хотите. Вероятно, принимая Е., с которым я шел, за начальника, вышедший к нам навстречу унтер-офицер Ильин, командир поста, рапортует о состоянии вверенной ему команды (семь человек). Мы идем в казармы; это единственное конченное строение. У всякого чистая кровать, везде порядок, все исправно. В офицерском флигеле, стоящем несколько в стороне, можно жить в двух комнатах и на кухне; другая половина неготова. Начато еще два больших строения, одно род служб, a другое — казарма; но они тоже еще некопчены. Близ ручья небольшая баня, и на длинном шесте утвержден деревянный крест. «Здесь хотят церковь что ли строить?» спросил я у Ильина. «Нет, ваше благородие, не церковь, a тут найден был зарытый в земле медный крест, так в воспоминание этого и велели лейтенанту И. поставить деревянный…» Едва найдется новое место, как уже заводятся местные легенды… К бухте выходила длинная пристань, устроенная на живую нитку, на козлах. Далее были опять следы батарей, строенных палладскими, и еще небольшое протестантское кладбище.