Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
Шрифт:
Надобно заметить, что в Бразилии не одни бразильцы владеют рабами. И немцы, и Французы, и даже англичане, не смотря на строгое запрещение их законов, имеют невольников. В 1843 г. вышел в Англии закон, строго воспрещающий англичанам владеть невольниками. За нарушение этого закона виновный отвечает своим имением, a если будет иметь невольника в английских владениях, то предается уголовному суду.
Желающий узнать в самом Рио-Жанейро что-нибудь о желтой лихорадке услышит самые противоположные толки. В интересах торговли, многие здешние жители, даже страдая сами желтою лихорадкою, не хотят признать ее; правительство берет их сторону и печатает Официальные объявления о благополучном состоянии общественного здоровья, тогда как болезнь еще свирепствует в грязных кварталах города. За месяц до нашего прихода министерство иностранных дел уверяло английского посланника в прекращении эпидемии, между тем как она была еще и при нас. С другой стороны, люди, боящиеся болезни, рассказывают такие факты, какие могут быть созданы только сильно возбужденным воображением; чтобы познакомиться с этими фактами, надобно поехать в Петрополис, куда удаляются все боящиеся лихорадки. Здесь услышишь такие вещи о желтой лихорадке, что невольно будешь удивляться, как остался жив сам, пробыв столько дней в заразительном городе. Всего благоразумнее не верить ни тем, ии другим, a стараться самому найти как-нибудь истину.
Желтая лихорадка в первый раз появилась в Бразилии в декабре 1849 или в январе 1850 года и была тогда особенно сильна в приморских провинциях и преимущественно в Рио-Жанейро. Эпидемия 1850 года, сравнительно с другими годами, была гораздо сильнее; но вообще все страшные рассказы о её опустошениях преувеличены. На 7,000,000 народа умерло 14,000 в продолжение
He столько сама желтая лихорадка, сколько толки о ней имеют большое влияние на приходящих в Рио-Жанейро купцов. Наши финляндцы, рассчитывая к открытию навигации быть в финском заливе, постоянно посещают Рио в январе и феврале и потому теряют половину своей команды, что, конечно, отвращает их от торговли бразильским лесом, который можно покупать не только в самом городе, но и во внутренних провинциях, среди непроходимых дебрей, не смотря на все трудности сообщений. Если б они больше были знакомы с явлениями желтой лихорадки. то приходили бы сюда в другое время.
Петрополис, куда удаляются люди осторожные и благоразумные, a главное достаточные, находится в сорока милях от Рио-Жанейро, на горе [26] ), покрытой непроходимыми лесами и называемой Corrego Secco. В последнее время небольшой городок, основанный в 1854 году, благодаря летнему пребыванию тут императора, порядочно вырос; в нем теперь уже 5,257 жителей, состоящих преимущественно из немецких колонистов, вызванных доном Педро II. На высоком Corrego Secco — климат европейский, умеренный, иногда даже холодный, и город, благодаря этим условиям, с каждым годом развивается. Поездка в Петрополис очень любопытна; сначала пароход идет почти через всю бухту, мимо бесчисленных островов и заливов; длинный остров Губернатора тянется с левой стороны, выказывая всю грацию своих выступающих мысков и бухт, обросших пальмами и разными другими тропическими деревьями. Местами несколько голых камней высовываются из воды, в контраст лежащим рядом с ними островам с богатою растительностью. Постепенно приближающийся берег выказывает высокую цепь остроконечных гор; по обеим сторонам тянутся красивые берега широко раздавшейся бухты. Часа через два пароход останавливается у пристани, и публика пересаживается в вагоны железной дороги, которые минут через пять трогаются и мчат с ужасною быстротою, среди чащи непроницаемого леса. Поезд влетает в ущелья, выскакивает из них, сильно наклоняясь на косогоре; мимо глаз мелькают ущелья, холм с белым домом, близ которого бросаются в глаза четыре громадные пальмы, не уступающие пальмам ботанического сада, мелькает грязный домишко, на который легла всею своею массой густая растительность распространяющегося леса, сначала мелкого, a потом, к верху горы, гигантского. Через двадцать минут поезд останавливается у подошвы гор, поднимающихся до облаков. Желтые и красные кареты, запряженные в четыре мула, ждут здесь пассажиров с их саками, чемоданами, палками и сигарами. Кучера, большею частью немцы, суетятся, стараясь удовлетворить справедливым требованиям каждого; берут к себе на козлы вещи, мешающие ногам, перекликаются между собою, и когда все кареты (а их, кажется, пять) готовы, все усажено и улажено. — начинается хлопанье бичей и поощрительные крики, вследствие которых вислоухие животные начинают подниматься в гору. Дорогу устраивал, как видно, человек очень искусный; она обходит холмы зигзагами, постепенно поднимаясь, не круче как под углом в 25°; каменная стенка защищает дорогу от встречающихся беспрестанно обрывов и пропастей; самая дорога крепко убита щебнем и песком. Горы и холмы, на которые мы взбирались, были покрыты непроходимым лесом, перепутанным лианами и другими вьющимися растениями; лес наполнял все пропасти и ущелья, которые представлялись при каждом повороте; часто из этой густой массы зелени вырезывались гранитные конусообразные скалы; сначала на них смотришь снизу, потом они являются уже у ног, как гранитные острова среди моря зелени. Лежащая внизу долина с желтою лентою железной дороги, с бухтою и обставляющими ее горами, у подошвы которых белеется отдаленный город, как будто поднявшийся на высоту вместе с нами, — вся эта картина надолго должна остаться в памяти каждого, кто хоть несколько способен чувствовать красоты природы.
26
Высота этой горы больше трех тысяч футов.
Ландшафт, постепенно развивающийся, становился грандиознее по мере взъезда на гору; денной, яркий свет начинал сменяться более мягким и теплым вечерним освещением; солнце садилось сзади тех самых гор, на которые мы поднимались, вследствие чего ровная, густая тень покрывала темные леса, спускавшиеся у наших ног в ущелья; кое где гранитные вершины скал горели красным отблеском. Где кончалась тень, золотистый эфир затопил подробности отдаленного ландшафта; горы Рио, Карковадо и Сахарная Голова лиловыми легкими облаками рисовались на горизонте, разнообразные острова бухты казались тоже составленными из пара, и бухта наполнена была как будто не водою, но газообразным легким веществом; золотистые туманы плавали по отдаленному небу, и все это оживлялось беспрерывным изменением освещения. На значительной высоте, по уступам горы, разбросаны белые дома с навесами, под которыми ели свою вечернюю порцию мулы; явились и различные подробности хозяйства: над живописным ущельем, с роскошным лесом, скалами и обрывами, повис коровий хлев; на золоченой лазури неба рисовались хомуты и сбруя. В этих местах меняют мулов, или кормят их, сели останавливаются большие караваны, направляющиеся во внутренние провинции. Кроме этих станций, попадались и жилые домики. Вечерний, золотистый свет начинал бледнеть и холодеть; розовые воздушные громады гор окрашивались каким-то стальным холодным цветом; воды бухты как будто застыли, облака повисли тяжело над ними; между холмов и долин, у нас под ногами, начал подниматься туман. Покамест переменяли мулов на одной из станций, мы успели сесть несколько сандвичей и выпить по чашке кофе; времени было столько, что можно было и напиться до пьяна, что и доказал один из наших кучеров. Прежде чинно и правильно следовавшие друг за другом, экипажи начали мешаться и путаться: пьяный непременно хотел обогнать нашего кучера, молодого белокурого немца; белокурый не хотел уступить, и мы скакали над провалами и ущельями, все больше и больше окутываемые темнотою наступившей ночи. После двухчасовой очень скорой езды, мы, наконец, поехали по плоскости, лежавшей между высокими холмами. Здесь, разбросанными кучками, расположился город Петрополис. Мы остановились в восточной гостинице, которую рекомендуют все русские путешественники, потому что ее содержит говорящий по-русски турок; здесь слово: восточный, употребляется в смысле европейского. Турок не только по-русски, но ни на какой языке не умел говорит, и, судя по тому, что уже двадцать лет, как он оставил Константинополь, можно быть уверенным, что он забыл и по-турецки; ко всему этому, толстые губы его едва пропускали слова.
На другой день утром нам привели верховых лошадей, и мы поехали осматривать водопад Итамарати. Проезжая городом, мы увидели, что улицы его расположены между покрытыми лесом холмами; мы видели также дворец императора и облака, гулявшие по пустынным улицам, из чего заключили, что если Петрополис самое здоровое, то вместе и самое скучное место: здесь надобно выехать из порядочного
Достаточно было провести один день в Петрополисе, чтобы хорошенько осмотреть самый городок; но, чтобы видеть все красивые места его окрестностей, на это мало месяца, a так кар месяца мы не имели в своем распоряжении, то, переночевав еще ночь под одной кровлею с турком, мы пустились в обратный путь, встав рано утром, когда свет только-что начинал гулять по долинам и холмам высокого города. Подъехав к спуску с гор, мы увидали всю лежавшую внизу долину покрытою густым туманом, который в некоторых местах прорезывали высокие гранитные верхушки гор. Облака, бродившие внизу, нагоняли друг друга, сходились, открывали на короткое время какую-нибудь часть долины и снова соединялись в холодную, непроницаемую массу. Над нами же небо было чисто, и все подробности гор, с которых мы съезжали, рисовались с поразительною отчетливостью.
По дороге нам попался длинный караван следовавших друг за другом навьюченных мулов; при них было несколько погонщиков в шляпах с широкими полями и в куртках; вся наружность их какая-то шла к горному виду, и длинная палка через плечо, и черная борода на загорелом лице, все это было очень живописно. Эти караваны отправляются с товарами внутрь страны, туда, где промывают золото и добывают алмазы, и возвратятся ровно через год. Путь их — тропинки по первобытным лесам и горам, пересекающим Бразилию; пища — соленое и сушеное мясо, приготовление которого мы видели на буэносайресских саладерах. Мулы будут находить корм у себя под ногами. Товары, преимущественно красные, запакованы в кожаных вьюках. Мулы, тихим и ровным шагом, шли друг за другом, длинною вереницею растянувшись по извилистой дороге, поворотов десять которой нам были видны сверху. На станционных дворах, где мы в прошлый раз видели отдыхавших мулов, караваны снаряжались в путь, увязывались вьюки, и видно было сильное движение.
Съехали мы с горы, конечно, втрое скорее, нежели взбирались на нее. Ta же железная дорога домчала нас до парохода, и также пароход доставил нас к деревянной пристани, против бенедиктинского монастыря, около военного порта.
Мы осмотрели потом почти весь противоположный берег бухты, на котором также свои города и местечки. Туда каждые полчаса ходит пароход, всегда полный пассажирами, и возвращается точно также с публикой. Берег этот, не имея высоких и конических вершин своего vis-à-vis, весь состоит из различной величины холмов, покрытых разнообразною зеленью и удивительно счастливо расположенных. Некоторые бухты далеко углублялись между холмов, составляя совершенно замкнутые озера, окаймленные живописными берегами; много холмообразных островов примыкало к берегу, образуя бесчисленные проливы, бухты, затишья, ландшафты, которые спорили друг с другом в прелести. По берегам больших бухт тянулись белые здания городов; на каждом острове было какое-нибудь строение, или церковь, или дом, ми кладбище. Один остров весь убран пальмами, у другого вся сторона ярко-красная от листьев какого-то растения, очень часто украшающего решетки домов Рио-Жанейро; иногда из-за холма выставлялась грандиозная декорация противоположного берега с Сахарною Головою, Карковадо и живописным городом, слегка подернутым синевою дали. Самый большой город этого берега называется Praya Sranda или Nitherohy (прежнее название всего залива); в нем прямые улицы, лавки, аптеки, трактиры и все как следует. Недалеко от него, ближе к выходу, Сан-Доминго со скалистым мысом Ргауа de Carahy. Отсюда представляется единственная суровая картина на всей бухте: видно несколько безобразных гранитов, торчащих из воды, о которые разбиваются беловатые буруны, и видна довольно большая бухта, в углублении её находится госпиталь Хурухуба, одно имя которого наводит страх на всякого жителя Рио-Жанейро.
Все другие мысы этой бухты выступают голыми и мрачными скалами. На этот берег мы ездили на пароходе, который и высаживает пассажиров у пристани на своем баркасе, когда бывает благоприятный ветер. На своей шлюпке мы посещали самые замаскированные бухты, существования которых и не подозревали.
Самый город, кроме своих ежедневных явлений, какая-то негров на рынке и по улицам, вечернего газового освещения, дающего ему по вечерам такой фантастический вид, и разнообразных монахов, — ничего не представлял особенного. Только по воскресеньям, на улицах заметно было особенное движение. Давно приготовлявшиеся по углам улиц эстрады получили окончательный вид. Местами стояла полковая музыка; гвардейская форма мундиров довольно красива и напоминает нашу времен императора Александра I. У часовен церквей заметно было особенное стечение народа, и уже днем тысячи ракет летели с площадей и перекрестков и лопались с страшным шумом и треском. По справке оказалось, что в этот день будет большая процессия св. Антония, особенно чтимого в Бразилии, которого во время какой-то войны произвели в капитаны… Смешавшись с разнообразною толпой, мы с час ждали у выхода императорской часовни, куда собирались участники процессии с детьми, одетыми херувимами; много таких детей, с крылышками за спиной и с золотыми коронами на головах, встречали мы на улице… Заиграла музыка, зазвонили в колокола, и потянулся попарно длинный ряд знамен, хоругвей, распятий, свеч, детей, клериков, семинаристов в белых ржах, дьяконов, священников и проч. Народ стал на колени, и с каждого перекрестка полетели букеты ракет, a с приготовленных эстрад заиграла музыка. Мы, видавшие японские религиозные церемонии, с великолепием которых вряд ли что может сравниться, недолго следовали за этою процессиею. Нас удивило лишь то, что между сотнею фантастически одетых детей, конечно, из лучших бразильских семейств, не только не было ни одного хорошенького личика, но большая часть были или кривоногие, или горбатые. болезненные, безобразные. Все эти девочки — будущие матери семейств: каких же детей должно ожидают них?… У выхода процессии толпился народ; вперед всех протолкалась негритянка, конечно, свободная, потому что на ней была щегольская розовая шляпка и отличное голубое шелковое платье. Выходившие из церкви пары часто останавливались, поджидая других, и один, вероятно, очень важный чия, в красном балахоне, под которым заметна была осанка нашего, по крайней мере, статского советника, несший свечу, о чем-то задумался, в крупные горячие капли воска быстро закапали на великолепное шелковое платье негритянки… Надобно было видеть какою яростью воспылала она!.. точно львица, которой наступили на хвост! Красный балахон, не смотря на свой сан, несколько сконфузился, выслушивая справедливую и громкую, вероятно, очень выразительную брань черной щеголихи.