Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
Шрифт:
Таковы впечатления наш первого дня, проведенного в Рио-Жанейро.
На другой день мы поехали в Тижуко.
Надо было перевалиться через хребет гор, поднимающихся близ города. Дорога дотянулась по ущелью в гору и, пройдя по возвышенной горном долине, спустилась в низменную, к берегу моря. Мы взяли верховых лошадей и более часа не могли выбраться из города и его предместий. По эту сторону города было тоже много загородных домов, испещренных изразцами, статуэтками и вазами. Видели издали дворец императора, Сан-Кристоф, в котором он живет в настоящее время, a в летние жары он удаляется со всем двором в Петрополис. Ехали вдоль конной железной дороги, которая шла до половины пути в Тижуко; по ней катились уродливые дилижансы, нагруженные огромным числом пассажиров. Деревья все больше и больше захватывали себе места, по мере удаления от города, то красуясь в садах, то скрывая какой-нибудь холм; наконец, совершенно завладев местностью, они затопляли своею разнообразною листвой и горы, и долины. С того места, где кончилась железная дорога, начались подъемы, устроенные, впрочем, очень искусно зигзагами, и с каждым поворотом открывался новый превосходный вид, главными элементами которого были две поднимавшиеся над нами горы, покрытые непроницаемым лесом, и расстилавшиеся под нами долины, с их холмами, городом и дальнею бухтою. Часто попадались одинокие домики, между которыми было несколько трактиров, о чем возвещали вывески, с намалеванными указательными пальцами, и видневшиеся в открытые окна сервированные столы. Иногда, у самых ног, являлись обрывы и пропасти, откуда слышался доносимый звучным эхом шум бегущих ручьев. Лошади наши были очень кротки, смирны и, вероятно, очень привычны к поездкам в Тижуко; особенно выказывали они свое близкое знакомство с трактирами, останавливаясь положительно перед каждым из них и с неохотой отходя от заманчивой калитки в дальнейший путь. Иногда какие-нибудь особенно грациозные картинки представлялись посреди общей живописной местности; но мы не останавливались, желая скорее увидать водопады Тижуко. Когда шум бегущих внизу ручьев особенно громко раздавался среди ущелья, внимание настраивалось, но водопадов еще не было видно, и только картины, провожавшие нас? становились все живописнее. Перевалившись через хребет, мы спустились в долину, образуемую другими горами; вдали виднелся широкий, гранитный уступ, по которому стекали вниз два или три ручья. Может быть, это и не был водопад Тижуко, a какой-нибудь другой, однако, мы не пропустили по дороге ни одного встречного, чтобы не спросить: это ли Тижуко? Для этого мы указывали пальцем вперед, кивали головой и придавали голосу вопросительное выражение, произнося: Тижуко? на что всякий указывал пальцем по тому же направлению в, утвердительно кивая головой проговаривал: Тижуко!.. По всем этим данным, виденный нами водопад надобно было принять за Тижуко. Воды в нем было мало, шуму большего падение его не производило, но за то близ него развертывалась такая грандиозная картина, что она не потеряла бы решительно ничего, если бы водопада вовсе не было. Горы, покрытые непроходимыми лесами, раздвинувшись в обе стороны, образовали паркообразную долину, среди которой блестело сталью тихое и гладкое озеро Тижуко, окаймленное изумрудною зеленью окружавших его садов и лесов. Местами, по холмам, виднелись плантации с белыми строениями, ярко рисовавшимися на темной зелени. Леса поднимались на горы, как бы желая перерасти их гранитные пики, и каждое дерево ясно рисовалось в чистом, прозрачном воздухе со всеми подробностями. Ущелья темнели зеленью; a вдали виднелось беспредельное море. Мы не жалели, что съездили на Тижуко. На возвратном пути заехали в один из трактиров, около которого была обширная кофейная плантация, и кофе высушивался на особенно устроенных каменных платформах. Трактир содержит англичанин, следовательно для обеда был назначен известный час, которого нужно было дожидаться; a мы проехали верст тридцать по горам и долинам, устали и проголодались порядочно. Чтобы сократить время, мы ходили на кухню, где негр-повар готовил очень усердно и подавал нам большие надежды на достоинство обеда; выходили пять раз на плантацию, хотели даже перевести часы, только это не удалось, по тому что какой-то желтоватый господин ходил по комнате а вероятно пожаловался бы хозяину. Когда оставалось не более четверти часа, мы сели за стол и расположились решительно; это произвело должное действие, нам подали обед пятью минутами раньше; на главном месте уселся тот самый желтый господин, которого мы боялись.
Проехав то место, откуда дорога начинает спускаться к долине Рио-Жанейро, мы увидели еще один из самых великолепных пейзажей. Бухта с своими островами сливалась вдали с небом; острова казались облаками, плававшими в золотистом тумане; красиво расположился город между холмами; живописно вилась дорога по ущельям, спускаясь под гору между деревьями и камнями и пропадая в ущелье. Все это было хорошо, но было бы обыкновенно без чудного освещения, которое разрисовывало так отчетливо все подробности ландшафта. Тут была холмы совершенно фиолетового цвета, другие как будто из чистого золота, и в этой золотой массе виднелась мягкая зелень дерев, грациозный контур какой-нибудь пальмовой роще. В доказательство того, что этот ландшафт действительно хорош, его можно найти в любой картинной лавке в Рио-Жанейро, к сожалению обезображенным до последней крайности.
Познакомившись с окрестностями Рио-Жанейро, мы несколько уселись и принялись за изучение страны, или, по крайней мере, за расспросы обо всем замечательном, чем я a поделюсь с вами.
Положение негров в Бразилии до 1850 года было ужасно как от трудности работы. так и жестокости и необразованности плантаторов. Хозяева в Бразилии опытом познали, что выгоднее истощать силы негра до последней крайности и менять его чаще, чем сохранять силы одного и того же человека, не замещая его новокупленным; плантатор же Северной Америки, до их понятию, плохой хозяин. он кормит своего негра и дорожит им! Понятно, какие следствия вели за собою подобные расчеты бразильцев. Подвозы грузов черного товара, находя на бразильских берегах бесчисленных покупателей, увеличивались с каждым годом, и Англия, в 1845 году, вынуждена была выйти из границ международного права, издав биль, по которому преследование торговли негров не ограничивается одним океаном, a должно распространяться из берега и реки. Каковы бы ни были цели Англии, но следствия были благодетельные. Вследствие этого биля, бразильское правительство решилось прекратить постыдный торг и в 1850 г. вступило в союз с Англией. Бразилия, даже больше других наций, стала ревностною гонительницею торговли неграми. Мне говорили, что с 1850 года ни одно судно с невольниками не выгрузилось у берегов Бразилии; что все, занимавшиеся этим торгом, обанкротились, потеряли суда и купленный товар. Бразилия, восстав против привоза негров, как баснословный пеликан, рвала свои внутренности; она лишила себя рабочих рук, главного условия своей будущности. Одаренная природою всеми богатствами земли, Бразилия находится в положении Тантала, бессильного сорвать висящий над ним зрелый плод. Колонизация европейцев идет медленно; их пугают и бывшие войны, и самые законы страны; так например, колонист, если он не католик, не достигнет никаких важных мест на службе; a хотя бы он был и католик, то только дети его пользуются всеми местными правами, как и дети негров, мулаты. Хозяева огромных кофейных плантаций часто не могут убрать своего плода, за недостатком рук; золотые россыпи и копи алмазов остаются необработанными, потому что к ним нет дорог, a дорог не кому проложить. Но если вынужденная или добровольная мера прекращения ввоза негров, пока оказывается невыгодною, то в нравственном отношении она ставит Бразилию на высоту самых просвещенных держав, a нравственное начало едва ли может быть причиною падения государства. Все приведенные выше невыгоды мало-помалу будут уменьшаться, и Бразилии, кажется, можно предсказать прочную будущность, если только законы её станут на одной высоте с её последнею государственною мерой — прекращением привоза негров.
К сожалению, все бывшие невольники не освобождены и остаются по-прежнему в полном владении хозяев, хотя закон и дал им некоторые права. Убийство негра во всяком случае считается за убийство человека; наказания, которым можно подвергать негра, ограничены, но больше на словах, нежели на деле: закон определяет не больше 50 ударов, a плантаторы отсчитывают их, как бывало иные наши становые, которые, дав предварительно 200 или 300 розог, начинали считать и насчитывали действительно 50, и еще в продолжение экзекуции спрашивал иной: так ли? Если же не так, пожалуй, начнет считать снова. В исправительных домах, которые довольно хорошо содержатся в Рио-Жанейро, на виновных надевают жестяные маски, чтобы лишить арестанта удовольствия разговаривать; употребляют колодки, цепи и ороч. Одно отделение исправительного дома назначено для наказания невольников розгами; кто бы из владельцев ни послал туда раба для наказания за грубость или непослушание (самые важные из преступлений рабов), его наказывают немедленно и днем, и ночью и содержат на счет заведения столько времени, сколько владелец пожелает. За непослушание и дерзость секут розгами, надевают жестяные маски, железные ошейники, привешивают чурбаны и заковывают в цепи (преимущественно беглых). Жестяные маски надеваются часто на лица городских невольников за пьянство, a тем из них, которые работают в копях, для того, чтобы не ели земли: страсть негров есть сырую землю, грязь здесь общая, a между тем пища эта развивает чахотку, лихорадку и разные другие болезни, часто даже причиняет скорую смерть.
В настоящее время, в Бразилии, свободный черный или мулат. при энергии и таланте, может подняться до высшего общественного положения, какого собрат его в северной Америке никогда не достигает. С 1850 г. торг африканцами кончился, и хотя у владельцев, к сожалению, не выкуплены прежде приобретенные ими рабы, но цена на невольников возросла быстро, и обхождение с ними стало лучше, особенно с городскими; вместе с этим освобождение стало много доступнее для каждого. Всякий невольник может идти в суд и внести за себя определенную сумму; может потом, если имеет способности и знания. занять всякое официальное место; только не может быть сенатором. При всем том примеры жестокого обращения с неграми, особенно на плантациях, нередки, что доказывается частым самоубийством рабов, чего не случается в южных штатах северной Америки. Может быть, это зависит и от того, что негры Соединенных Штатов происходят от людей, которые уже много испытали, привыкли к своему положению больше и почти все без исключение христиане; вообще негры Соединенных Штатов нравственно выше своих диких африканских собратий.
Многие образованные люди, с которыми мы встречались в Бразилии, получившие воспитание в Париже или Коимбре, были африканского происхождения; предки их были рабы. Обширнейшая типография в Рио-Жанейро принадлежит мулату; в коллегиях медицинской, юридической и богословской, нет различия цвета, хотя нельзя не сказать, что некоторое предубеждение в пользу чисто-белых существует и здесь. Бразильское общество, к чести его сказать, не исключает из своей среды ни мулатов, на черных; но тем не менее положение благовоспитанных людей африканского происхождения далеко не завидно и здесь; не говоря о том, что не скоро исчезнут совершенно общественные предрассудки, не легко этим людям видеть своих собратий в неволе с ошейниками, в цепях, и с масками на лицах.
Домашние слуги в городах одеты прилично, но ходят всегда босые, и в этом — знак ах рабства. В трактирах в на судах существуют разные цены, одни для людей «с истоптанными башмаками», coltados, другие — «для босоногих», clescalcos. Во многих богатых домах проходишь среди толпы маленьких кудрявых головок, обладатели которых почти без всякой одежды; им позволяют прибегать в дом для забавы гостей. Мужское поколение черных живет в городе на открытом воздухе: одежда, едва защищающая их от непогод, груба и грязна; сотни негров шатаются постоянно по улицам с широкими плетеными корзинками, готовые нести какой угодно тюк, тогда как здешний белый слуга обидится, если ему дадут хотя малейший узелок. Вследствие этого, негры всегда находят работу и высылаются господами на улицу для заработка денег, часть которых откладывается на их содержание. Слуги спят ночью в чуланах, на рогожках, и за малыми исключениями содержатся плохо; может быть, поэтому между ними встречаются нередко случаи elefantiasis a других болезней, развивающихся от нерадения или от невозможности лечиться.
В Рио-Жанейро черные принадлежат к различным племенам, враждебным между собою в Африке, и сохраняют свои обычаи, свой язык, все свое. Люди из племени мина постоянно остаются магометанами, между тем как другие принимают христианство; есть много и идолопоклонников. Кидер, в 1839 г., присутствовал при похоронах, происходивших с теми же любопытными обрядами, как и в Африке. Амулеты между ними в большом употреблении: в каждой корзинке с фруктами непременно найдется амулет; самый употребительный из них — кусок древесного угля, о котором негр не пропустит сказать, что он предохраняет от дурного глаза, порчи и т. п. Некоторые знают великий секрет достигнуть значительного сана и даже продлит жизнь…
Иногда встречаются негры из тех частей Африки, с которыми мы лишь недавно познакомились, по описаниям неустрашимых путешественников, Ливингстона и Барта. Носильщики кофейных грузов — лучший народ из всех черных в Бразилии; они почти все из племени мина, с берегов Бенина; большею частью атлетического сложения и понятливее негров. Работают они полунагие, и жилистые, мускулистые формы их тела, с черною как уголь кожей, выказываются особенно, когда они, легкою рысью, бегут за новым грузом, по-видимому, беспечные и довольные… За эту работу им платят очень хорошо.
Вообще все негры имеют здесь обыкновение выкупать того из своих собратий, которого особенно уважают. В Рио-Жанейро есть теперь один мина замечательного роста; его называют принцем, и он действительно царской крови; он был взят в плен на войне и продан бразильцам; его выступили товарищи; он возвратился на родину, снова пошел на войну, опять взят в плен и опять попали в Бразилию. Все эти несчастья не произвели, однако, на него сильного впечатления. Он необыкновенно силен и носит такие тяжести, на которые в Северной Америке потребовалось бы три, если не четыре человека негров. Мина — плохие слуги, может быть, по тому, что не терпят принуждения, и что им нужно дышать свободным воздухом; они стараются попасть в кофейные носильщики, a жены их в разносчицы (quitandeiras). В Бахии их очень много, и в 1838 г. они произвели в городе кровопролитное восстание.