Ода близорукости

Бородицкая Марина Яковлевна

* * *

Господи, я не владею умами, я и собой-то владею с трудом, только дверями, дворами, домами, светом слабеющим, снегом и льдом. Господи, душами я не владею, вот ведь и эту придётся вернуть, — только сугробами в сетке ветвей и светом, ещё голубеющим чуть. Господи, я не владею сердцами, я и своё-то теряла сто раз, только хрущёвок глухими торцами, светом из окон, слезами из глаз.

* * *

А пока небесные глаголы Слуха не коснутся наконец, Ты сидишь в витрине полуголый — В

точности египетский писец. В гулком Лувре эхо полнит своды, И привычно взяв тебя в кольцо, Тычут пальцами экскурсоводы И зевают школьники в лицо. Ты, конечно, тоже чудо света, Но туристу будоражит кровь Больше безголовая Победа, Да ещё безрукая Любовь. А тебе, как псу, велели: жди, мол! Сорок пять веков не отмирай! …И уставлен взгляд поверх и мимо, И папируса откатан край.

КАРТИНКИ С КЛАДБИЩА

* * *

В могилу опустили, как будто отпустили, в могилу опустили, как на воду спустили, ковчег заколотили: плыви по земляным волнам в края, неведомые нам.

* * *

А у могильщика звонит мобильник. А что такого-то — звонит мобильник. Достаёт свою могильщик мобилку, что играет «Как на ту д-на могилку…», достаёт и на звонок отвечает: — Занят я! — и телефон отключает.

* * *

Как же внятны твои письмена, Как просты пиктограммы: Вон стоит иероглиф «луна» В верхней четверти рамы. Вдоль ограды густого литья, Проступая из мрака, Вон бегут иероглиф «дитя», Иероглиф «собака». Вот сидит иероглиф «она», «Он» садится напротив. За окном иероглиф «луна» Меркнет, тучку набросив. И чернеют сухие глаза Над губами сухими, И горит иероглиф «нельзя» На столе между ними.

ЗДРАВСТВУЙ, ДЕДУШКА ЭЗОП

* * *

Здравствуй, дедушка Эзоп! Думаешь, забыли? Кол осиновый в твой гроб, Думаешь, забили? С возвращением, старик, Твой топчан свободен. Ну-ка, высуни язык! Одевайся. Годен. Здравствуй, дедушка Эзоп, Здравствуй, раб лукавый! Вновь растёт твой хитрый стёб На дрожжах державы. Зряшный шум прошёл в лесу, Будто ты не нужен. Доскажи нам про лису. Задержись на ужин.

* * *

Между прочим, Эзопа сгубили попы. Ну, жрецы. Из-за денег, понятно. В этих Дельфах жирели они, как тельцы, И жилось им легко и приятно. Приходила сивилла, садилась на стул: На трёхногий, над трещиной в скалах, И нанюхавшись газа, как сбрендивший мул, Издавала подолгу мычанье и гул, — Жрец дежурный купцам толковал их. И конечно, Эзоп навострил язычок, Только тут разыгралася драма: Развязали тихонько его рюкзачок И подсунули чашу из храма. Обвинили в покраже, на казнь повели — Для народного, стало быть, блага, И насмешницы музы его не спасли, Хоть в алтарь их вцепился бедняга. Он ещё говорил, задыхаясь слегка, На

вершине скалы, у обрыва, Про убитого зайца, орла и жука, Потому что ведь несправедливо… И смахнувши слезинку, вздохнул Аполлон: — Разве жребий его не прекрасен? Был бы этот урод в честной Спарте рождён — Так и жили б вы нынче без басен.

* * *

Хорошо, когда выходишь из метро, а троллейбус прямо раз — и подкатил, и гремит он, как порожнее ведро, и народ в себя, как рыбу, запустил. Хрошо, когда кемаришь у окна, а сама идёшь в Афинах на базар со служанками, а может, и одна — за трагедию потратить гонорар. Можно долго ожерелье примерять или венчик позолоченный для лба, можно рыбы свежепойманной набрать, можно даже прикупить себе раба. Вон стоят они в невольничьем ряду: два красавца мускулистых — и Эзоп… Я напротив супермаркета сойду, перелезу через тающий сугроб. Прикоснусь к его дерюжному плащу, отсчитаю сколько велено банкнот — и на волю никогда не отпущу, потому что он на воле пропадёт.

ПЕСЕНКА АНАКРЕОНТИЧЕСКАЯ

Памяти Тани Бек

Эй, сбирайтеся на пир, Милые подруги! Пусть бряцанье наших лир Зазвучит в округе. Приготовлены венки, Перемыты кубки, В кухне стонут чугунки И трепещут ступки. Танцевать приглашены Лучшие флейтисты: Спины их обнажены, Локоны душисты, Их пунцовые уста Дивно молчаливы… Занимайте же места — Краток миг счастливый! Пусть обносит мальчик нас Пенистым по кругу, И хвалу мы не скупясь Пропоём друг другу, И утонет, как змея, В чаше величальной Этот ужас бытия Экзистенциальный.

* * *

Что они делали на Элевсинских мистериях? Что там лежало в закрытом таинственном коробе? Хоть расшибись, не дошло никакого свидетельства, Даже рабов посвящали, а мы не сподобились! Древней дразнилкой звучат нам слова посвящения: «Вот, я постился, питьём причастился Деметриным, Что мной из короба взято — на место положено, Чем занимался — о том говорить не положено». Знали же все без изъятья: метэки и граждане, Знали в Афинах, на Самосе знали, на Лесбосе, Хоть бы один нацарапал на глине записочку, — Нет! сговорились, ей-богу, как дети дворовые. Этих, мол, примем и тех: шахматиста носатого, Длинного примем и рыжего, если попросится, Даже очкарика примем, — и только с потомками Самой своей интересной игрой не поделимся. Это нарочно они! Чтоб, куда ни заехали, Всё нас тянуло обратно, к той старой песочнице: Что за секреты зарыли вы, тени лукавые? Что вы там делали, на Элевсинских мистериях?!

БЕЗ ЗАПЯТЫХ

Народ бессмертен это всё тот же народ что убил Сократа и Архимеда и Томаса Мора и как его там ей-богу всех не упомнишь да вот хотя бы Вавилова. Народ не быдло он чтит богов и на зиму варит повидло и обожает своих детей и нанимает им самых мудрых учителей — лучше бы академика а убить мы его всегда успеем да вот хотя бы детишки Критий с Алкивиадом подрастут и убьют.