Одержимый ею
Шрифт:
А не пугливо оглядываться — не затаился ли где-то киллер, желающий пришить её.
Такая судьба — не для Инги.
Я, конечно, последний мерзавец и гад, но даже никогда не смогу обречь её на подобное.
Нужно скорее разрулить эту ситуацию с долгами и…отпустить её.
Помочь развестись с Тёмочкой.
Спасти её от себя.
Блядь, да что ж у меня, как у молокососа обдолбанного, руки трусятся?
Другого выхода нет. Во всяком случае, я его пока не вижу.
Ну а пока она здесь — хочу дарить ей только позитивные
Пожалуй, за то, что она подарила мне вчера, что позволила касаться, ласкать, стоит её отблагодарить.
Только вот чем? Что нравится девкам? Шмотки, цацки?
Инга не такая.
Я бы мир бросил к её ногам. Но мой мир так гадок, что вряд ли придётся ей по вкусу.
Тогда что? Цветы — вспыхивает в мозгу. Конечно, надо заказать шикарные розы. И сыпать ей их под ноги.
Она заслужила.
В голове всплывает дурацкая песенка: «Чёрная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви».
Да, розы непременно должны быть алые. Как кровь моего сердца, которое выстукивает её имя.
Ради такой цели даже сам спускаюсь вниз, в подвал: здесь у нас не только тренировочный зал, но и наше бандитское логово. Мужская берлога, где ребята проводят время, ожидая распоряжений.
Сегодняшнее моё задание слишком деликатно и заставляет их скрести мощные затылки.
Тугарин на правах моего личного помощника отвечает за всех:
— Сделаем, босс. Не волнуйся.
А мне есть отчего поволноваться — я поручаю им скупить во всех магазинах красные розы на длинном стебле и привезти в особняк так, чтобы никто не увидел.
— В подвал выгрузить незаметно. Поняли? — они кивают. — Выполняйте.
Парни уныло тащатся к задней двери, ведущей в гаражи, а я поднимаюсь наверх.
Путь лежит мимо кухни.
Не знаю, почему решаю заглянуть? Наверное, чуйка срабатывает.
Подхожу и замираю в дверях.
На кухне, как и в моей голове, безраздельно царит Инга.
Она выглядит так, словно соскочила с экрана телевизора — из какого-то душевного американского сериала про идеальную семью: в весело разлетающейся юбке, нарядном переднике, тоненькая, воздушная и улыбчивая. Инга буквально пританцовывает у плиты с лопаточкой, которой проворно переворачивает некрупные «лепешки» золотистых оладушек. Образцовая женушка хлопочет на кухне для своего мужа.
Не для меня…
Но как же хочется окунуться в мечту! Поверить в иллюзию…
Я в силках её красоты. В ловушке нежности. Пропадаю и не хочу выбираться. Она манит, привлекает и кружит голову. Словно Венерина Мухоловка ведет какую-то свою игру.
— Доброе утро, Валерий Евгеньевич! — радостно щебечет она, наконец заметив меня на пороге кухни.
Только радость ее неуместна. Я — не ее муж, и мне приходится себе об этом напоминать: подхожу близко, ловлю ее руку и целую символ ее принадлежности другому.
Не моя, и мне стоит никогда об этом не забывать.
Но как же хочется наклониться и поцеловать изящную шейку. Инга сегодня собрала волосы в пучок и из-за этого её шея выглядит особенно трогательно-беззащитной.
Я глотаю слюну: и от вида девушки, и от запаха оладьей.
Мне сложно припомнить, когда я ел домашнюю стряпню. Возможно, только в мечтах.
Поэтому отказать себе в семейных посиделках на террасе за чаем с оладушками я просто не в силах.
Слава уж не знаю каким силам, но Артём поддерживает мою безумную идею. Тёмка бы удивился, если бы узнал, что для меня он — очень важен и дорог.
Я с детских лет привык защищать младшенького, и даже брал на себя вину, когда он косячил. Всё надеялся, заслужу его расположение, обрету брата.
Обрёл, блядь. И кучу проблем.
Но сегодня не хочу ссориться. Сегодня хочу играть в семью.
И у нас получается.
Тем более, как только я кладу в рот оладушек, окунув его в сметану, у меня случается гастрономический оргазм.
И я орать готов от удовольствия.
Бля, ничего вкуснее в жизни не пробовал!
Инга не только красавица, оказывается, но ещё и хозяюшка замечательная.
Кажется, я заказал мало роз.
После завтрака, вернув брата в его комнату и надавав ц/у сиделке, спешу к себе и пересекаюсь с Ингой — она возвращается из кухни, куда относила посуду.
Она сейчас такая нежная, такая домашняя, что я не могу отказать себе в десерте.
Хватаю, впечатываю в стену, впиваюсь в губы.
Я так голоден… Мне так её мало…
…удержаться…
… не сойти с ума…
— Зачем ты приручаешь меня? — хриплю, с трудом оторвавшись от её губ. — Потом придётся отвечать за того, кого приручила.
— Отвечу, — говорит она и смотрит не в глаза, прямо в душу.
— Смелая девочка, — хвалю я, задыхаясь от её близости и невозможности обладать ею. — Я ведь потом могу и не отпустить.
Она закусывает губу, чтобы не сказать это, но я читаю в глазах: «Не отпускай»…
Но мне приходится.
Иначе сорвусь, не вытерплю, рухну к её ногам, умоляя неизвестно о чём.
Разворачиваюсь и убегаю прочь.
День проходит как в тумане.
А вечером из окна кабинета наблюдаю картину: «Сила есть ума не надо!»
В ночных уже сумерках на парковочной площадке останавливается большой, черный, весь тонированный внедорожник, из него вылезает бригада — четверо моих ребят, все какие-то помятые, некоторые в царапинках, взлохмаченные и очень недовольные. Вид у них, будто в жопе дьявола их метелило не по-детски.
Воровато оглянувшись, парни открывают багажник. Потом один распахивает двери в подвал, а двое вынимают из багажника черный, непрозрачный мешок для трупов и, натужно крякнув, волокут его к подвалу.