Один день из жизни жены Эйвери Мэнна
Шрифт:
Ник: (неуверенно). Во всех отношениях…
Эйвери: Воры не могут быть друзьями…
Ник: Ну, мне надо бежать; я просто хотел оставить эти вещи для него.
Мэрилин: Благодарю за вашу чуткость к нему. Я уверена, что он бы по достоинству оценил ваш поступок.
Эйвери: Уже оценил. Спасибо дружище. Я никогда бы этого не забыл, если бы знал об этом.
Ник поворачивается и уходит. Эйвери
Мэрилин: Эми, пожалуйста, не уходи. Дэйн пришла.
Эми: Нет, нет, избавь меня от этого. Она ведь твоя подружка. Нам надо что-нибудь выпить. Пошли, Грегори.
Мэрилин: Эми! (Они уходят, оставляя Мэрилин наедине с Дэйн. Дэйн вплывает, подходит к гробу, останавливается и долго смотрит на гроб.)
Эйвери: Дэйн! Боже, я даже не предполагал, что она придет. Мой агент и друг, единственная, с кем я мог спорить обо всем, включая мою профессиональную деятельность. Дэйн, как никто другой, знала, что мне надо делать с моими произведениями, за исключением того, как на этом делать деньги. Она и Мэрилин внешне были расположены друг к другу, но под личиной дружелюбия, скрывалось что-то непонятное. Я не знаю, что это было и почему.
Дэйн: (обращается к телу). Боже мой, Эйвери, дурнее ты не мог придумать, как проколоть Паркером спасательную подушку. Я уверена, что ты сделал это нарочно! Как бы показывая всем, что ты жил с пером, и от пера умер. (Она тяжело вздыхает и поворачивается к Мэрилин.) Привет, Мэрилин! Как ты выдерживаешь всё это?
Мэрилин: Пока держусь, спасибо! Я считаю, что ты потеряла достаточно хорошего клиента.
Дейн: Лучшего и дорого мне друга. Их так мало можно встретить в этом мире.
Мэрилин: Или еще кого-нибудь, что нам тоже известно.
Дэйн:(заглядывая в гроб). Он выглядит достаточно хорошо, не правда ли? Так естественно, правда, чуть-чуть слишком расслабленным. Кажется, немного синеватый, особенно вокруг губ.
Эйвери: Признак кислородного голодания. Дэйн, у тебя было бы то же самое.
Дэйн: Но эта синева ему к лицу, не правда ли? Мэрилин, разве ты не согласна, что это ему к лицу? Сине — голубой, как вода в океане.
Мэрилин: Ты имеешь в виду, как на глубине? Что — то в этом роде.
Дэйн: Ну, я не знаю, был ли он глубоким или обычным представителем рода человеческого. Иногда он казался очень глубоким, ибо на вопросы, заданными им, часто невозможно было найти ответа.
Мэрилин: Возможно, это оттого, что он не знал, где их искать.
Дэйн: Или потому, что он сам не хотел этого. Мне надо было напирать на него сильнее, а я слишком легко отказалась от него. У Эйвери было много прекрасных рассказов, которые не были опубликованы. И теперь уж точно не будут. Он часами пересказывал то, что его волновало, прекрасные истории — откровения.
Мэрилин: О чём же они были?
Дэйн: Больше о себе, чем о ком-нибудь другом. Возможно, вообще о Человеке и мужчинах и, в частности, о себе. Он не имел привычку открываться до конца.
Мэрилин: Неужели это правда?
Дэйн: И ты задаёшь мне этот вопрос! Кому-кому, а тебе следовало бы знать об этом.
Мэрилин: Я не припоминаю ничего подобного.
Дэйн: Он ничего не писал: просто рассказывал их мне. Я знала, что он собирался записать эти рассказы.
Эйвери: Конечно, я собирался опубликовывать эти ужасные истории, хотя знал, что людям нравятся рассказы со счастливым концом. Я так много хотел сделать, и так мало было у меня времени. Я даже не представлял себе, как мало у меня времени. Если бы я только знал…
Мэрилин:(с сожалением). Если бы Эйвери хоть сказал или намекнул, что он собирается сделать.
Дэйн: И мир стал бы от этого лучше?
Мэрилин: Мой мир? Наверно, не лучше, но что я знаю наверняка — совершенно другим. Более открытым.
Дэйн: И что, он стал бы лучше?
Мэрилин: А что, разве нет?
Дэйн: Я у тебя спрашиваю.
Мэрилин: А теперь я тебя спрашиваю. Разве мир не стал бы лучше, даже не имея в виду Эйвери, если бы он был немного открытее?
Дэйн: Это зависит от того, что открывать.
Мэрилин: А что мой муж открыл для тебя?
Дэйн: То, что он не открыл для тебя? Не в этом ли содержится скрытая часть твоего вопроса, а?
Мэрилин: Да, именно это неупомянутое, невидимое.
Дэйн: Я не знаю. Потому что я не знаю, в чем он открылся тебе.
Мэрилин: Для меня он был закрыт, полностью закрыт.
Дэйн: И это не дало тебе пищу для размышлений?
Мэрилин: Нет, хотя ты права, конечно, дало. Это открывает глаза на многое. Действительно, не обращать внимания на все это, с моей стороны, было большой глупостью.
Дэйн: Моя непосредственность — величайший дар природы!
Эйвери: Боже, Дэйн, не бери в голову!
Дэйн: Извини, Мэрилин, я не …
Мэрилин: Не знала? Не знала, что Эйвери был такой замкнутый, такой скрытый?
Дэйн: Конечно же, знала. Знала по его рассказам.
Мэрилин: Истории были обо мне?
Дэйн: Нет, о нём. Рассказы, так или иначе, всегда были о самом себе. О его неспособности открыть затаённые черты его характера перед людьми, которых он очень любил. И людьми, которые очень любили его.