Один из леса. Часть 2
Шрифт:
я без толку мутанта промышлять.
– Да какой толк? Я ж видел: шкура у них, если снять, сохнет, становится ломкой, а
потом вообще рвется.
Серый поддержал его:
– Это точно, ее не на что не пустишь. И мясо у выдр ядовитое.
– А жир? – возмутился я. – Не слыхали про жир болотной выдры, а туда же, критикуете!
Жир у нее отменный.
– Ну и зачем он, такой отменный?
– Зачем-зачем… Горючее это.
– В тачку, что ли, заливать? – поразился Шутер.
–
пока он вроде желе, а потом в бумагу заворачиваешь и в рюкзак, ну или куда еще. Жир этот,
короче, как сухой спирт, только лучше.
Я покосился на него. Шутер слушал, приоткрыв рот.
– Эх ты, деревня! – снисходительно добавил я. – Вот так-то: век живи – век учись. Два
века живи – два учись. Жизнь живи – всю жизнь учись. Короче, на болоте если ночь застала,
хвороста нету или он совсем уж мокрый и не горит, то выдру валишь, жир нарезаешь, ждешь
пару часов и потом топишь. Горит он долго. Это первое, а второе – когти ее.
– Когти растолочь, – бросил Рыба, не оглядываясь. – В мази добавляют.
– Вот, правильно, – кивнул я. – Напарник ваш, гляжу, больше знает. А куда вы меня
ведете вообще, а?
– А вот сюда, – ответил Шутер и показал вперед. – Уже пришли.
В лагере у подножия вышки меня встретили холодно. Обыскали, забрали все мало-
мальски ценное, заставили снять куртку, расстелили ее у кострища и положили на нее все
мое добро.
Перед тем как идти за выдрой, я обмотал левитирующий «оникс» бинтом и привязал к
правой лодыжке под штаниной. Штаны на мне были широкие, я вообще уважаю только
свободную, мешковатую одежду, чтоб не стесняла движения. В общем, «оникс» было не
видно, и это хорошо, потому что уверен: если бы его нашли – остался бы я без «оникса».
Слишком ценный арт, Зверобой бы его забрал себе. Повязка на лодыжке – не ахти какой
тайник, потому что туда иногда пристегивают нож или кобуру с небольшим пистолетом, и
при серьезном обыске арт бы нашли. Но всерьез меня никто не обыскал, как-то не ожидают
особого хитроумно припрятанного оружия от простодушного болотного охотника. На это я и
рассчитывал.
На моей левой лодыжке была вторая повязка, и под ней – пузырек с тоником. Дневник
Травника спрятать было негде, поэтому его я просто бросил на дно рюкзака. Всякую бумагу
охотники да старатели с собой носят часто: для самокруток, на растопку или для других,
понятных целей. Решив, что дневник особого внимания не привлечет, я просто сунул его на
дно рюкзака… И действительно – шманая рюкзак, никто не обратил внимания на рваную
тетрадку.
надежнее всего остального, в тайнике гораздо более хитром, чем повязка на ноге. Тайник
этот находился в моем ремне – кармашек с обратной стороны, с прорезью, закрытой
«молнией» и скрытой под узким кожаным клапаном. В общем, если только ремень не
отберут, за кулон можно не опасаться.
Я поймал взгляд пленницы. Она сидела все в той же позе, обхватив себя за колени,
завернувшись в плащ, и недоверчиво смотрела на меня исподлобья.
– Ну? – Зверобой перебрал лежащие на моей куртке вещи. – Кто такой?
– Охотник, – сказал я. – Стасом звать.
Главарь бандитов окинул меня тяжелым, недоверчивым взглядом и, кажется, собрался
задать следующий вопрос, но его перебил Фара:
– Часто в этих местах промышляешь?
– Постоянно. Жир гоню и в поселки окрестные сдаю. То есть меняю – на еду, патроны.
На всякое. Когти еще, ну и на змея вот тоже охочусь…
– А со змеями что делают? – скривился Шутер. – Неужели едят?
– А то! Это ж тебе не выдра, почему б и не есть змея?
– На выдр, значит, охотишься, – повторил Зверобой с неопределенным выражением.
Фара подошел ко мне ближе, пригляделся.
– Нет, я тебя раньше не видел. Давно ты здесь?
– Давно, ага.
– А живешь-то где вообще?
– Нигде конкретно. – Я кивнул на опору. – Иногда вот под ней останавливаюсь, где вы
сейчас. Мою стоянку, можно сказать, заняли. А иногда в болоте ночую. Или в Гниловке той
же.
– Аж до Гниловки ходишь? – заинтересовался Фара. – Это хорошо.
– То есть ты знаешь болота? – уточнил подошедший к нам Кузьма.
– Ха! – я поднял пятерню, показав им растопыренные пальцы. – Как свои пять знаю.
Все тропки здесь переходил-перенюхал.
Зверобой с Фарой переглянулись. По тяжелому лицу бандита ни о чем невозможно было
догадаться. Я впервые видел вблизи и при нормальном освещении убийцу Миши, вчера
сверху лица было особо не разглядеть. Мужик в районе сорока, черная щетина, глаза темные,
лицо – малоподвижное и какое-то серое. И взгляд мрачный, недобрый, причем так он,
кажется, смотрел не только на меня, а на весь окружающий мир.
– А вы куда вообще направляетесь, хлопцы? – заговорил я, оглядываясь. – Смотрю,
форма на вас такая… Хотя не на всех.
– Тебе до нашей формы дела не должно быть, понял? – сразу напрягся Фара.
– Да ладно, ладно. Мне и правда дела нет. Так что, может, вы меня отпустите? И
разойдемся своими тропками-дорожками.