Один против всех
Шрифт:
Сейчас песню петь будет, решил я.
Но Палыч петь передумал и начал рассказывать.
– Я же в партии с самого начала, еще и партии никакой не было, а я уже был.
– Он начал зачем-то пересчитывать пальцы, сначала на одной руке, потом на другой и, наконец, сказал: - В 92-м году я познакомился с удивительным человеком, уникальным, самобытным… Мы с ним немножко это… - он провел пальцами по горлу, - немного, совсем по капельке, для разговора, и познакомились. Смешная такая фамилия у него - Демушкин, имени-отчества не знаю, инициалы - А. А. Он организовал тогда кружок, именно кружок, не партию, назывался «Кружок любителей
Палыч шмыгнул носом и потянул руку к стакану:
– Плесните, Совков!
Я плеснул, Палыч выпил, уронил голову на руки.
«Сейчас заплачет», - подумал я.
Но Палыч затянул:
– Черный ворон, что ты вьешься…
– Вот этого не надо, - строго сказал я.
– Вроде как положено, - обиженно заметил Палыч.
– Не сейчас, позже…
– Ладно. Вся эта наша благодать продолжалась до… - он задумался, снова начал пересчитывать пальцы, - до девяносто пятого года. В наш кружок пришел, нет, затесался человек, теперь-то я понимаю - инородец! Я и фамилии его не помню, шустрый такой, чернявый, он без ведома уважаемого господина Демушкина зарегистрировал партию - «Партию угнетенного русского народа „Русский путь“» и себя - в качестве главы партии. Истинный наш глава, духовный вождь, гуру - ушел, с ним многие ушли, где они, что, - я не знаю…
– А вы остались?
– А я остался, - вздохнул Палыч.
– Куда я денусь, здесь хоть деньги какие-то платят и идейно я близок. Плесните, Совков!
Он выпил, понюхал обтрепанный рукав пиджака, спросил, не пора ли затягивать песню, я ответил, что все еще рано, и спросил, что же было дальше.
– Дальше, - Палыч задумался совсем ненадолго.
– Шустрый и чернявый куда-то исчез, с партийной кассой, между прочим, и в двухтысячном году пришел кто-то другой, богатый, я его даже не видел… Особняк купили, развернулись, дай Бог каждому. Филиалы по всей стране, а откуда люди берутся - неясно, в партию никого не принимают, я сколько людей приводил, хороших, честных, истинных россиян… С Тимофеем поговорят - и все! Не подходят, червоточина в них! Почему не подходят, какая червоточина, черт его знает!
– Что за Тимофей?
– спросил я.
Палыч удивился, попросил плеснуть, выпил.
– Тимофей - это ж региональный председатель «Русского пути», вы разве не знаете?
– Знаю, - успокоил я его.
Палыч пристально на меня посмотрел.
– Что-то лицо у вас другое, господин Совков, не такое, как в гостинице было!
– Водка плохая, - объяснил я.
– Плесните, - грозно сказал Палыч, понюхал стакан, залпом выпил и согласился.
– Плохая. Травят людей, инородцы! Ужо им, недолго осталось!
– Дело у меня к вам, Палыч!
– Слушаю, - Палыч опять вскочил, роняя мебель и пугая кота Сеню.
– Могу я у вас пожить день или два? Из гостиницы пришлось съехать, враги прознали, вы понимаете?
– Понимаю, - он уронил голову на грудь, - инородцы!.. Черный ворон, что ты вьешься над моею головой…
– Так я могу у вас пожить пару
– Конечно! Мы, правда, ремонт затеяли делать, но ради партии… Живите, сколько нужно!..
– Вы у нас жить будете?
– в дверях появилась ушедшая переодеваться девушка Маша.
– Кайф! Мне кажется, вы такой интересный человек, так хочется узнать вас поближе…
– Дочурка моя, Маша!
– объяснил Палыч.
– Да мы знакомы.
– Уже? Ну, Машка, ты даешь! Выпьем, как у нас принято, на троих!
– Я водки не буду, - сказала Маша.
– Пойдемте, Совков, у меня шампанское есть!
Я посмотрел на уснувшего Палыча и поднялся.
– А может, пойдем погуляем?..
– А потом погуляем, - Маша подхватила меня под руку и повела в глубь квартиры…
* * *
Ночью снился ужасный, кошмарный сон - огромная каменная глыба рухнула на меня со страшной высоты, придавила грудь, мешая дышать, и время от времени ворочалась, чтобы усугубить мои страдания. Было в этом что-то эпическое, пришедшее из греческой мифологии - Прометей с пожираемой печенью, Сизиф с камнем, Данаиды с бездонной бочкой…
Дышать становилось все тяжелее и тяжелее, и я попробовал пошевелиться. Получалось плохо, и я открыл глаза - в нескольких сантиметрах от меня тлели два злых зеленых огонька.
– Боже!
– прошептал я, - Боже ж ты мой!
– Что ты сказал, милый?
– донесся до меня женский голос, в комнате вспыхнул свет, и я взглянул правде в глаза - у меня на груди лежал кот Сеня - рыжая мясистая туша с огромными, недовольными жизнью глазами. Он поднялся, выгнул горбом спину и зевнул мне прямо в лицо.
– Кисонька, ты кушать, наверно, хочешь? Пойдем я тебя покормлю.
Кот спрыгнул, позволив мне вздохнуть полной грудью.
– Ты не спишь, милый? Я покормлю Сеню и приду, ладно?..
А утром позвонил Черных, злой, дерганый, говорил почему-то с трудом, через силу, как астматик в разгар приступа.
– Леша, датчик я переправил, подъезжай по адресу, - он продиктовал адрес на Фонтанке.
– Получишь датчик и выручай свою девку, а потом - за дело. Время не ждет!
– А что это за адрес?
– поинтересовался я.
– Региональный комитет «Русского пути», тебя ждут.
Не прощаясь, Черных отключился.
На пороге возник Палыч, помятый, с отпечатком хлебной буханки на щеке и крошками в волосах.
– Дайте денег, Совков, - сказал Палыч сухими губами, - опохмеляться буду. Обычай такой, русский, национальный…
– Не давайте, - зашептала мне в ухо Машка, - он и так всю ночь пил, лучше мне дайте, так честнее будет!..
Я достал из кармана баксовый стольник, дал Машке.
– Сейчас пойдешь с ним, купишь водки, пива, джин-тоника, сдачу возьмешь себе. Проводишь отца домой, джин-тоник в холодильник поставь! Приду - проверю!
Пришел кот Сеня, с размаху ткнулся мне в ногу, едва не уронив на пол.
– Он вчера у меня огурец сожрал!
– пожаловался Палыч.
– И коту еще что-нибудь купи, вискаса какого-нибудь, что он там жрет…
– Он все жрет, - сказала Маша, - что увидит, то и жрет. Хлеб, рыбу, мясо…
При слове «мясо» кот Сеня обхватил мою ногу лапами и начал карабкаться наверх. Я стряхнул кота и стал озираться в поисках рубашки и куртки, которые были сброшены раньше штанов.
– Не хватит, - сказала Маша, - мне на колготки не останется!