Один против всех

Седов Б. К.

–  О чем задумался?
– Годунов тронул меня за руку, пододвинул налитый стопарик.
– Есть чего выпить - уже хорошо, а у нас и закуски полон стол!

–  О жизни, Саня, задумался, о жизни! Дерьмо жизнь, одни непонятки, с чего начать - не знаю!

–  Начинать надо с водки! А что касается жизни, - Годунов поднялся, вышел из комнаты и вскоре вернулся с толстой книгой в руке.
– Я когда здесь ночую, знаешь, чего читаю? Фрейда!
– Он показал обложку толстой книги.
– А старина Фрейд что говорит? Старина Фрейд говорит: «Если человек начинает интересоваться смыслом жизни, это значит, что он болен»!

–  А я о смысле жизни ничего не говорил, - запротестовал я, - я говорил о жизни в том плане, как она течет, чего в ней происходит…

–  Так, этому больше не наливать!
– торжественно объявил Годунов.
– А то он сейчас спросит, уважаю ли я его и заявит, что он меня уважает!

–  Ну, не до такой же степени!
– обиделся я.
– Хотя, может быть, и действительно хватит.

–  Лады!
– легко согласился Годунов.
– Вот эту литруху раскатаем, и все!

Кеша на кухню вроде не выходил, а на столе появилась нераспечатанная литровая бутылка водки. Я оглядел собутыльников, чтобы воззвать к их совести и состраданию. Паук-Порфирин спал, свесив длинные конечности до самого пола, зато Кеша Бессонов уснул традиционно, на столе, совсем немного разминувшись с блюдом салата.

–  Хорошо, - сказал я Годунову.
– Допьем, и все?

–  Точно, допьем, и все!

–  Тогда я сначала позвоню.

Я набрал номер Кирея.

–  Блин, ты куца пропал?
– заорал на меня Кирей в трубку.
– Мы, бля, тут все изошлись, а ты…

–  Погоди, Кирей, не кипятись. В чем дело?
– я обычно называл его по имени-отчеству - Всеволод Иванович, но слово «Всеволод» мне сейчас было не произнести.

–  В чем, бля, дело, говоришь? Как Светлана? Получилось у тебя, нет? Слышу, водку трескаешь - от радости или от горя?

–  От радости, Всевылд Иваныч, от радости!

–  Ну и слава Богу! Тогда и мы сейчас от радости выпьем. Петрович, слышишь, он Светланку освободил! Привет ей от меня и от Сергачева тоже. Он же на могилку к Наташке каждый выходной ездит, помнит, сволочь лысая…

Похоже, Кирей шмыгнул носом. Не знаю, как его, а меня на слезу прошибло, и я ладонью вытер глаза.

–  Ты мозги не все пропил, понимаешь, чего я скажу?

–  Понимаю, - ответил я.

–  На завтра у меня сходка в «Медведе» забита, о тебе толковать будем, и о том, что ты мне тогда сказал. Так что вечером я тебе на трубу позвоню. К завтрему-то протрезвеешь?

–  Нужно, - сказал я почти трезвым голосом, - дел невпроворот!

–  Ну и добре. Тогда до завтра! Петрович, наливай!
– и Киреев положил трубку.

–  Годунов, наливай!
– повторил я приказ Кирея.
– Выпьем, и спать!

Голова Годунова лежала на протезной руке, а здоровая тянулась к бутылке, но сам он спал и чему-то улыбался во сне…

* * *

Я проснулся оттого, что в моих ногах сидел кот Сеня и шуршал бумажками. Я с удовольствием лягнул его и сипло крикнул:

–  Пошел вон, скотина!

–  Ты чего, Леша, больно же!
– ответил кот Сеня женским голосом.

Я удивился, а потом в голове, как на недодержанной фотографии, начал медленно проявляться вчерашний вечер.

Светлана, водка, Годунов, водка, Кеша-паук, водка… Нет, Кеша - это Бессонов, а паук - это Порфирин… Потом опять водка…

Пришлось открывать глаза.

На краю постели, возле моих ног, сидела Светлана с огромной книгой на коленях. Она водила пальцем по большим страницам и шевелила губами, произнося про себя отдельные, наиболее «вкусные» слова.

«Боже мой!
– подумал я.
– Читать книгу, разбирать эти маленькие черные закорючки, расползающиеся по всей странице, и еще пытаться понять их закорючечный смысл…»

От одной мысли об этом разболелась голова и пересохло во рту.

–  Пить!
– сказал я и протянул руку за стаканом.

–  Ага!
– злорадно откликнулась Светлана.
– Сушняк давит!

–  Пи-ить!
– жалобно повторил я и изобразил пальцами хватательное движение.

–  Сейчас, - сказала Светлана, отложила книгу и вышла из комнаты.

«Хорошая моя!» - ласково подумал я, мечтая о пиве.

–  Молодец этот твой Годунов!
– похвалила моего друга Светлана.
– Холостяк, а холодильник битком набит, ломится просто от продуктов. И напитков, - осторожно добавила она.
– Тебе - только пиво!

–  А остальным что?
– поинтересовался я, вылив в себя полбутылки пива.

–  Смотри, что я нашла!
– вместо ответа она ткнула мне под нос огромный фолиант в красном сафьяновом переплете.

–  Это что?
– спросил я, прислушиваясь к движению пива внутри организма. Пиво двигалось легко и свободно, щедро отдавая свою живительную силу изнуренному мужскому телу.

–  Это - Даль!
– восторженно сказала она.
– Дореволюционное издание!

«А!
– злорадно подумал я.
– Слово „дореволюционный“ далось Светлане с явным трудом».

–  Ну и чего там пишут?
– спросил я и барственно откинулся на подушки. Оставалось только призвать «человека», чтобы пятки чесал - и все!

–  Слова разные, - обиделась Светлана.
– Это же Даль!

–  Ну, Даль. А чего пишут-то?

–  Смотри: «любить - избранье или предпочтение кого или чего-либо по воле, иногда и вовсе безотчетно и безрассудно»! Или вот - «любиться - более говорится о любви половой»!

Слова о половой любви показались мне грязным, совсем неуместным намеком, и я сказал:

–  Дай-ка сюда!
– подтянул к себе тяжеленный фолиант и сфокусировал взгляд.
– Вот - «излюбился - истощился», «любострастие - впадение в скотское состояние». Хорошая книга! Читай дальше, только пива сперва принеси!

–  Сам принесешь, не барин!
– обиделась Светлана.

А чего обижаться, это ж не я, это Даль сказал, а из Даля слов не выкинешь!

И только я собрался вытащить ноги из-под одеяла, как в дверь тихонько постучали, и в комнате появился Годунов с двумя бутылками пива.