Один за двоих
Шрифт:
Возвращаюсь домой по украшенным к празднику улицам, лица людей так и расплываются в улыбки, от разноцветных шаров рябит в глазах.
— Дан, здорово! — приветствуют меня ребята из патруля, — заходи вечерком в «Баллабуа», отметим.
Киваю и поспешно прохожу мимо. Дома Лина и ее родители радостно встречают меня, а я шарахаюсь от них, как от чумы, ухожу к себе и запираю дверь на защелку. Сейчас будут ломиться.
Так и есть.
— Дан, милый, ты здоров?
Зарываюсь лицом в подушку — я не могу больше сегодня никого видеть, зажимаю уши, чтобы
В детстве я любил солнце, а тебе нравился дождь. Я не мог понять, как можно любить слякотную хмарь вместо неба и мир, разукрашенный во все оттенки серого. Теперь я пресыщен солнцем, миром, спокойной и размеренной жизнью, а в Ориме сейчас дожди стучат по крыше нашего старого дома, по подоконнику твоей комнаты, где мальчишками мы умещались вдвоем.
Наконец меня решают оставить в покое, наступает тишина, глаза слипаются, и я погружаюсь в тягостный сон. Просыпаюсь на закате, комната, постель — все будто в крови. Кровь солнца разлита по миру, где предательство и глупость всегда идут рука об руку. Лина сидит на краешке, с тревогой заглядывая мне в лицо.
— Как ты вошла?
— Перепилила защелку ножовкой. Ты спал, как убитый, и ты все-таки заболел, горишь весь.
Неужели? Голова действительно раскалывается, горло будто выдраили скребком.
— Посольство прибывает через час, а я боюсь оставить тебя одного.
— Я пойду с тобой, — приподнявшись на локте, объявляю я. Лина глядит на меня, как когда-то мама — с искренней уверенностью, что только ее ласка и волшебные примочки смогут спасти мою жизнь.
Она прикладывает ладонь к моему лбу и тут же отдергивает.
— Я пойду с тобой, — с нажимом повторяю я.
— Хорошо.
Через час мы стоим на площади, зарево бьет в глаза. Я и сам не понимаю, зачем пришел смотреть на этот балаган. Тишина, ровные колонны имперских войск, командующий здесь, в междумирье, полковник Логерфильд и рядом с ним сам Рагварн, огромный, с густыми седыми бакенбардами. Логерфильд аж зеленеет от злости, что приходится отдать нелюдям завоеванные позиции. Но посмей спорить с командором — лишат заслуг и отправят воевать на самый дальний кордон.
В любопытной толпе пронесся вздох — посольство прибыло. Знакомые до рези в глазах тощие фигуры нарьягов, их шаркающая походка, полуприкрытые глаза на костлявых лицах, слышно только бренчание бусин и колечек да какие-то легкие шорохи. Лина сжимает мой локоть, шепчет:
— Дан, тебе надо полежать, иди домой.
— Где их поселят?
— В «Грандкарине», наверное, где всех. Да какая разница? Пойдем домой, ты бледный, как смерть.
В последний раз оглядываюсь на Рагварна, который выступил навстречу нарьягам и о чем-то беседует с главным шаманом. Лина тащит меня домой, укладывает в постель и подает какую-то большую твердую таблетку. Я послушно пью гадость, потом беру ее за руку, она замирает, ожидая вопроса.
— Лина, ты утром говорила, что договор с нарьягами будет
Мне показалось, что Лина побледнела. А может, это последний алый луч канул за черту междумирья, и стало темно.
— О чем ты, Дан?
— Лина, не лги мне! Вы давно торгуете с нарьягами. Что случилось год назад? Вы не выполнили условия сделки и бросились к нам за помощью?
— Дан, ты бредишь! — испуганно вскрикивает она. — Ты не понимаешь, что говоришь! Какая торговля?
Прижимаю руки к вискам. Ну, и зачем я говорю это ей? Да, я давно догадался, еще тогда, когда мы нашли тела пленных с набитыми свинцовыми пулями животами.
— Уходи, Лина.
— Дан, послушай…
— Убирайся!
Она выскакивает за дверь, я впиваюсь зубами в подушку, чтобы умерить ярость. Лина не виновата, вернее, виновата не она одна. Лидер Умано лгал имперцам, чтобы использовать наше оружие и солдат. Не знаю, кого я ненавижу больше: нарьягов, которые замучили тебя, или штормзвейгцев, обманувших меня.
— Прекрати, Дан! В кого ты превратился?
Поворачиваю голову, ты сидишь в кресле, подставив лицо догорающему закату. Спокойный и безмятежный, будто и не умирал долго и страшно со вспоротыми внутренностями. На губах легкая мечтательная улыбка. Если бы я не знал точно, что ты умер и похоронен, бросился бы к тебе, как маленький мальчик, и схватил в объятья. Закрыл глаза, открыл — ты по-прежнему глядишь в окно, больше не обращая на меня внимания. Меня начинает трясти, видимо, все-таки лихорадка.
— Неужели ты спасся, Корд? — хрипло шепчу я.
— Не обманывай себя, Дан, конечно же, нет, — отвечаешь ты.
— Но почему я тебя вижу?
— Наверное, потому что хотел меня увидеть.
Я сошел с ума! Когда видения начинают разговаривать — это типичный признак шизофрении, или от жара мутится в голове.
— Хватит, брат, — резко оборачиваешься ты, глядишь в упор, сощурившись, — ты хотел спросить совета — спрашивай.
Вскакиваю с кровати и оказываюсь возле тебя, у окна. Ветер холодит разгоряченную спину. Мгновение поколебавшись, хватаю тебя за руку: она теплая и вполне похожа на человеческую плоть, погоны на сером кителе мерцают в темноте. Как хочется верить, что это ты, настоящий ты, даже если всего на полчаса вернувшийся из-за незримой грани!
— Они заключают мир, завтра, на рассвете.
— Все возвращается на круги своя, да? — с усмешкой говоришь ты.
— Если бы не я, ничего бы не было…
— Возможно, — охотно соглашаешься ты, — а может, и было бы. Тебе не в чем винить себя — ведь ты поступил по совести.
— Но не по уму. Я не послушал тебя, когда ты пришел меня предостеречь. Ты знал про договор между нарьягами и Штормзвейгом?
— Конечно, ведь в моем распоряжении были разведданные.
Судорожный вздох, грудь раздирают рыдания, хочется прижаться к твоему плечу и самозабвенно жаловаться на свою никчемную жизнь, покатившуюся под откос из-за единственной, фатальной ошибки.