Один за двоих
Шрифт:
Возвращаюсь в лагерь. Не знаю, чем ты завоевал сердце странной нелюди, но воспользуюсь твоим последним подарком и пройду твоей дорогой и дальше, пока не доберусь до правды.
Скрюченную фигурку нарьяга вижу издалека. Шику сидит ко мне спиной и тоже дует на пальцы, на бритом затылке жуткое багровое клеймо в виде странной руны, лопатки выпирают даже сквозь одеяло.
— Нар-одар! — вскакивает парень мне навстречу, и я, наконец, могу его разглядеть.
Ростом Шику мне до плеча, заморыш заморышем, побрякушки дурацки
— Нар-одар! — он протягивает мне руку.
— Зови меня Даном.
После рукопожатия он заглядывает мне в лицо с надеждой, словно ребенок, ожидающий прогулки в парк аттракционов.
— Расскажи, Шику, откуда ты здесь взялся?
В прозрачных глазах шамана отражается розовеющее небо, он кусает обветренные губы.
— Я быть… охранять рабы… Мы идить от арвана… — он задумался, подыскивая подходящее слово в имперском, — селение, нет?
— Понял, от селения вы шли куда?
— На Грот Ферро… там мммм… железо?
— Рудник, — догадался я, и мне в голову пришла удачная мысль, — что было дальше?
— Они напасть… стрелять, все умереть, а я не смочь… Они увести рабы…
— Они — это кто?
— Бунторы… бунтовщики…
— Мятежники?
— Да, мятежники. Всех убить… — горестно резюмировал он.
— Как же ты спасся? — полюбопытствовал я.
— Расплавить пули.
Шику дергает плечом и кривится от боли.
— Дай-ка осмотрю твои царапины, а потом поедим, а то живот уже подводит.
Осторожно сдираю повязки с располосованной спины нарьяга, он шипит, и того и гляди укусит. Раны мне категорически не нравятся, я безжалостно колю парню антибиотик и, залив царапины гелем, заматываю остатками рубашки. От «одежды» моего нового приятеля меня передергивает, надо бы переодеть в человеческое, да где тут купишь?
— Снимай свои побрякушки, — решительно требую я.
— Нар-одар шутить? — изумленно хлопает светлыми ресницами Шику.
— Нар-одар не шутить…тьфу! Не шучу я, понял?
Нарьяг медленно кивнул. Я рискую, не так уж мне режут глаза эти дурацкие бусы, но нужно проверить, насколько мальчишка готов подчиниться своему Нар-одару (знать бы еще, что значат эти слова). Он подчиняется, сдирает с запястий и шеи ритуальные украшения.
— Брось в костер.
Бусы летят в кострище, я разжигаю огонь, Шику невозмутимо глядит, как пламя лижет его побрякушки. Что-то вытаивает, выгорает из деревянных бусин, какие-то кусочки, как капельки ртути, лежат на алых углях.
— Нар-ода… Дан, взять Шиккорахир в долина Душ? — уточняет парень.
— Куда?
Я раздумываю. Что ты мог пообещать мальчишке, Корд, чего Шику теперь настойчиво требует от меня? Не понимаю! Ты всегда лучше ладил с детьми, и со своими, и с чужими: Анж обещал
С просветленным лицом нарьяг указал глазами на небо. Черт! Ты не мог сказать ему ТАКОЕ! Простодушный шаманчик наверняка не так понял…
— Я жив, Шику, — со всей убедительностью, на какую способен, говорю я и протягиваю руки. Он опускается на колени и прижимается щекой к моей ладони. Стыд от обмана жгучим перцем жжет мне глаза и горло.
— Мне нужно кое-что доделать здесь, понимаешь? — шепчу вмиг охрипшим голосом. — Я пока не могу туда, — указываю на небо.
Шику улыбается, обветренная губа лопнула, показалась капелька крови.
— Я пойти одна дорога с Нар-одар-Дан, — заверяет он.
Облегченно выдыхаю и непреклонно выдергиваю руку.
— А теперь завтракать и в путь, кстати, далеко тот рудник, куда ты провожал рабов?
— Семь день и семь ночь.
— Отлично.
=== Глава 5 ===
До горной цепи мы добрались к вечеру пятого дня, протопав не меньше семидесяти миль.
— Шику, как будет по-вашему река?
— Каррахим, — с готовностью отвечает нарьяг.
— А озеро?
— Карраши.
— Облако?
— Тенгарр.
— Карраши арркем тенгарр, правильно?
— В озере отражаться облака, — кивает Шику, — Нар-одар-Дан прав.
В детстве и юности я ненавидел учиться. С равным отвращением относился к математике и биологии, физике и механике, но языки всегда давались мне легко. Грубое каркающее наречие нарьягов запоминается легко и естественно, будто я долгие годы живу в этих, забытых богом, краях.
Идем сквозь прогретый солнцем лес, красивый, прозрачный и безжизненный: ни птиц, ни мелкого зверья не видно, да и крупное не суется. Зверюги, напавшие на Шику, по его словам, вовсе не дикие, мятежники специально выводят псов, с дурацким названием локхи. Разглядев их утром после бойни, я изумился фантазии местных доморощенных генетиков: крупные, твердолобые черепа снабжены четырьмя ноздрями, глаза близко посажены, широкая пасть сверкает двумя рядами зубов — за первым, массивным, прячется ряд поменьше. Шерсть длинная, скатавшаяся в твердые колтуны, а под шерстинками мелкие роговые чешуйки — прямо броненосец, а не собака.
К счастью, больше мы не встречали локхи. Мятежники, видимо, посчитали, что расправились с мальчишкой нарьягом, и ушли.
— Против кого они бунтуют, Шику?
— Против верховный Харру, правитель Нарголлы, — объясняет Шику. Мы то и дело переходим с нари на имперский и обратно, довольно хорошо друг друга понимая. Правда, парень, наверное, уже стер язык отвечать на мои вопросы, но все равно отвечает, поясняет, рассказывает и при этом смотрит так, как не смотрела ни одна влюбленная девушка — с обожанием и восхищением.