Один за двоих
Шрифт:
— Молчишь? — спросил Алвано. — Молчи, посмотрим, что ты завтра запоешь.
Алвано развернулся и буквально вылетел из капища. Камфу с отвращением глянул на пленника, подошел к Шику.
— Перевяжи ему раны и гляди в оба. Он должен есть и пить, не доживет до завтра — Алвано тебя расстреляет.
Шику понял, что это не шутка.
Воду и бинты ему принесли солдаты, охраняющие капище снаружи. Шику сидел на сундуке и оттягивал, сколько мог, момент, когда ему нужно будет подойти к чужаку. Страшно! Люди всегда уступают силе, люди боятся боли, темноты и смерти. Они —
В нем было что-то неправильное. Шику понял это особенно остро в тот миг, когда на негнущихся ногах подошел к пленнику, чтобы перевязать его раны. Имперский офицер поднял безвольно опущенную голову и… улыбнулся ему. Его блестящие черные, как капли смолы, глаза смотрели тепло и ободряюще.
— Перевязать, — хрипло сказал Шику.
Пленник кивнул. Мальчик взялся за скрутку бинтов. Алвано прострелил чужаку предплечье и бедро, серая ткань пропиталась кровью, став коричневой. Пленника надо было раздеть, но Шику не осмелился и как смог намотал бинты поверх одежды.
— Спасибо, — негромко проговорил пленник, — как тебя зовут, мальчик?
— Шику.
— Не бойся, Шику.
— Я не боюсь.
На самом деле он очень боялся, у него тряслись колени и руки, бинт дважды падал на пол. Потом он напоил пленника и снова забрался в угол, решив, что до утра офицер имперского флота точно доживет.
День тянулся бесконечно. Пленник молчал, Шику тоже не хотелось заводить с ним разговора. Вечером пришел Камфу, поглядел на пленника и велел Шику вытащить из сундука одеяло и лечь у ног чужака. Это мальчику не понравилось. Ему было неудобно и неуютно, резкий запах крови бил в ноздри. Он долго вертелся на твердом полу, но все же задремал, и уже сквозь дрему услыхал тихое пение.
— Дальняя дорога вьется на закат, потерпи немного, раненый солдат…
Шику распахнул глаза от какого-то смутного чувства, его будто окатило теплым воздухом. Что-то светлое и хрупкое затрепетало в груди мальчика, но что, он не мог понять, и просто лежал, притворяясь спящим, и слушал.
Он хорошо пел, этот чужак с дырой вместо души. Нарьяг даже на минуту усомнился в ее отсутствии, уж больно цепляла его собственную душу эта мелодия. Она царапала, выжимала слезы, хотя слов Шику почти не понимал.
=== Главы 7–8 ===
Алвано снова краснел и снова орал, пытаясь вытащить из пленника хоть какие-то сведения. Шику, который пугался его пуще смерти, даже испытал ощущение удовлетворения от того, что усилия Алвано были напрасными. Камфу не пришел, и мальчик снова забился в свой угол. К счастью, Алвано даже не вспомнил о его присутствии. Он зверел от спокойствия пленника, его молчания и упрямства.
— Значит, бесполезно, говоришь?
Командор грубо, рывками разодрал пропитавшиеся кровью бинты.
— Посмотрим, как ты сейчас запоешь, сокол ты мой!
Алвано всунул в свежую, едва затянувшуюся рану на бедре длинный, зубчатый нож и провернул. Шику показалось, он оглох от скрипа собственных зубов, или это пленник стискивал свои, чтобы не издать ни стона. Мальчик зажмурился, сердце стучало в груди, как запутавшаяся в силках птица. Он ждал крика, стона, хоть какого-то звука, но пленник молчал.
Зато орал и бесновался Алвано:
— Разрежу на куски! Паскуда! Говори! Кричи! Проси о пощаде! Я отпущу тебя!
Тишина.
— Кто тебя послал? Сколько вас здесь? Какая связь? Отпущу, понимаешь? А иначе — ты не представляешь, что с тобой будет!
Молчание. Шику не выдерживает и открывает глаза, от увиденного кружится голова. Стены забрызганы алым, струйки медленно сползают вниз. Тело пленника бессильно обвисло в цепях, пальцы побелели.
Мальчик вскочил. В нем бушевала непонятная неуместная ярость. Вот сейчас…сейчас в руках Алвано распадется, расползется, как гнилушка, его нож.
— Чего тебе? — резкий окрик командора отрезвил его, окатил с головы до ног ледяным страхом.
Алвано повернулся к нему, глаза его дико горели. Шику показалось, что «пустой» сейчас убьет его.
— Проваливай, Алвано! — вдруг окрикнул пленник. — Мне нечего сказать, хочешь убить — убей.
Командор замер, будто его ударили по голове, затем снова повернулся к своей жертве.
— Нет, не надейся, что умрешь легко и быстро, сокол. Будешь умирать столько, сколько нужно, чтобы развязать твой поганый язык.
Он ушел, но вернулся через пару часов и снова кричал, требовал, грозил. Он словно свихнулся от упрямства и стойкости имперского офицера. У Шику ныли виски от крика Алвано и гнетущего молчания пленника.
Командор испробовал все, на что была способна его извращенная фантазия садиста. Пахло кровью и паленой кожей, пленник бессильно болтался в цепях, так и не проронив ни стона. Устав от бесплодных попыток, Алвано выволок мальчика из угла, где тот прятался, закрыв глаза и уши, и рявкнул:
— Перевяжи, чтоб к утру был жив!
И ушел.
Шику тоскливо поглядел ему вслед, потом с опаской подошел к пленнику. Тот выглядел совсем плохо. И вокруг столько крови! Мальчик вздохнул и взялся за бинты. Кое-как ему удалось унять кровь, но в голове занозой засела мысль: если бы Шику так не боялся Алвано, он помог бы чужаку умереть или бежать, потому что происходящее в ритуальной зале меньше всего походило на ритуал. Верховный Нар-шину не одобряет бесцельного мучительства и непременно строго накажет и Алвано, и Камфу.
Шику зачерпнул ковшом воду из ведра и поднес к губам пленника. Тот жадно припал к ковшику, пил, струйки текли по лицу, размывая кровь.
— Спасибо, Шику, — еле слышно сказал он потом, — ты не волнуйся,… я продержусь до утра… а потом — лучше беги.
— Почему? — сдавленно спросил мальчик.
— Потому что… больше ждать… не будет смысла.
Ошеломленный этими странными словами, нарьяг поспешил забраться в свой угол. Пленник задремал или потерял сознание, а Шику поджал коленки и задумался. Что крылось за словами чужака о каком-то ожидании, в котором больше нет смысла? Что с ним самим случилось сегодня, неужели он действительно мог спорить с Алвано? А этот пленник, «пустой», проявил заботу о нем? Мир сошел с ума!