Один за двоих
Шрифт:
Идем дальше. Узкие коридоры действуют на нервы. Снова лестница вниз. Рисую очередную стрелку.
— Надо подниматься на земля, а мы вниз и вниз, — говорит Йохан с тревогой. Хладнокровие изменяет медведю.
Спускаемся по лестнице, от беспокойства меня колотит, я готов рисовать стрелки через каждый шаг. Идиот! Оставить там ребенка, одного! Ну почему его нет так долго?
Снова длинный проход с тысячей закоулков.
— Дан, я слышать шаги! — шепчет Йохан, его голос эхом разносится по коридорам.
— Где? Это Шику?
— Нет, — Хольд качает головой.
— Где оно? — Впереди, сзади? Звук заполняет все ответвления коридоров, становится громче.
— Дан, надо бежать, — Йохан ждет приказа с нетерпением, едва не подпрыгивая, подбородок его дрожит. Хольд очень храбрый парень, но неведомая угроза страшнее видимого врага.
Чуть прибавляя шаг, выходим в большое полутемное помещение. Здесь несколько дверей. На дальней стене два грузовых лифта. Неужели спасение? Я кидаюсь к ним, нажимаю кнопку, и дверцы разъезжаются. Глазам не верю! Выдох облегчения издает Йохан, с надеждой смотрит на меня. Мне и самому хочется прыгнуть в кабину лифта и поскорее выбраться на поверхность. Даже не знаю, чего я страшусь больше: что база с минуты на минуту отправится в тар-тарары или того, кто стучит по полу когтями за углом.
— Ждем мальчика, — сдерживая дрожь в голосе, говорю я, — оружие наготове.
Хольд с укоризной смотрит на меня, патронов в его винтовке осталось только нам застрелиться. Я вооружен ножом.
— Мы не успеть. Мы долго шли, не быстро шли, мальчик не догнал… Он был плох, очень плох.
— Мы будем ждать Шику, — сквозь зубы повторяю я. Дыхание рвется, по спине мурашки табунами носятся туда-сюда.
— База взорвать, а ты не убил командор, — на щеках Йохана вздуваются желваки. Шорохи, шаги, а потом и топот становятся громче. Гнетущее ожидание становится невыносимым, и я срываюсь на того, кто подворачивается под руку.
Хватаю Хольда за горло, прижимаю спиной к стенке и рычу:
— Страшно тебе? Убирайся! Вон отсюда!
Йохан хватает ртом воздух, вцепился в мою руку, пытаясь освободиться.
— Вон лифт, — толкаю его к открытой дверце, — езжай, спасайся! Никто тебя не держит!
Хольд перехватывает мою руку. На лице нет злости, только осуждение.
— Ты — мой командир и друг! Я не уйти!
— А я не последняя паскуда, чтоб бросить тут мальчишку! — выдыхаю я, пристыженный товарищем. Зря только обидел хорошего парня.
— Тогда надо вернуться… он слаб и мочь упасть на дорога, — задумчиво отвечает Йохан и вдруг вскидывает винтовку.
Короткая очередь подкашивает кого-то в проеме. Я оборачиваюсь и застываю на миг: морфоиды. Двое возникли из бокового коридора, двое — оттуда, откуда мы пришли. Значит, Шику уже нет в живых. Твари! В черных комбинезонах, вооруженные обрезами и «АйШами», они двигаются легко и бесстрашно, как хозяева. Настоящие хозяева оставили базу, выпустив своих питомцев.
— Прикрой меня! — кричу Хольду, и кидаюсь в проем, на ходу выдергивая нож.
Мой бросок ошеломляет морфоидов. Пока они соображают спустить курок, одна из тварей падает с перерезанным горлом. «Вепрь» хоть и не V2, но спецподразделение имперской армии. Начинается пальба. Нелюди прибывают, а нас с Йоханом только двое.
Нет! Я уже один. Мой товарищ падает на пол, бьется с простреленным горлом, я подхватываю обрез убитой нелюди и разряжаю в зарешеченный светильник. Темнота накрывает вестибюль перед лифтами, лишь из коридоров льется слабый свет.
Морфоиды — хоть и нелюди, но не кошки и не совы. А я помню, где видел каждую из них. Тело само находит жертву. Одно скользящее движение — и убитая тварь падает на пол.
Снова стрельба. Похоже, морфоиды опомнились, их гляделки привыкли к темноте. Выхватываю из рук трупа «АйШу», две ярких вспышки пронзают полумрак. Что-то больно бьет меня в бок — бронежилет снова спас от пули, летящей по касательной. В упор — щиток бы не выдержал.
— Аааа! — детский крик где-то далеко. Шику! Жив, маленький!
Прикладом сшибая подвернувшуюся под руку тварь, рвусь в коридор. Все на свете отдам, лишь бы добраться до него, живого.
— Шику! — ору во всю силу своих легких. — Держись, я иду!
Уворачиваясь от удара по голове, давлю на спусковой курок так, будто это звонок в рай. Они падают, но как их много: гадких, липких, жадных кровососов, что так часто снились мне в кошмарах. Сколько же их!
Впереди пустой коридор, бегу по нему, что есть сил. Лестница. В меня стреляют, но не попадают, пули отскакивают от перил. Меня встречают дула винтовок. Твари скалятся, им хочется теплой крови, живой плоти. Они не столько метят в меня, сколько пытаются задавить массой, ведь винтовка уже разряжена и оружия больше нет.
Удар, удар, прикладом в плечо морфоида, ногой в грудь. Жадные лапы тянутся к горлу, выдергивают из рук разряженную винтовку. Я больше не слышу Шику, только оглушительный стук собственного сердца.
На плечи мне прыгает очередной кровосос, ладони прилепляются к щекам. Жжение, как от ожога, я рычу и бросаю тварь через плечо. Меня хватают, обвивают коконом. Я не могу ни вздохнуть, ни вырваться, горло перехватывает так, что темнеет в глазах.
Только бы не потерять сознание, иначе ничего уже не смогу сделать. А Шику, может быть, еще жив, ждет меня.
— Аааа, мрази! — рычу я. Уже ничего не вижу кроме липучих рук, голых тел с шершавой кожей.
Ожог на шее, яд впрыскивается под кожу прежде, чем успеваю оторвать тварь от себя. Ту, что повисла на плечах, бросаю на перила. Морфоиды визжат и шипят, хватают за руки, сбивают с ног. Падаю на четвереньки, сжимаюсь, защищая шею и голову. Пусть помаются с одеждой и броней, пить кровь через ткань морфоиды еще не научились.
Снова далекий крик. Я расслышал свое имя. Но уже ничего не могу сделать, на меня навалились кровососы, а силы тают и только инстинктивное омерзение не дает рухнуть на железные ступеньки. И тут живой ком распадается. Меня обдает чем-то горячим. Рычание, выстрелы, многоголосый визг — какая-то какофония. Но я чую спасение, стряхиваю с себя морфоидов и вскакиваю, зажимая ладонью рану на шее.