Один за двоих
Шрифт:
— Не веришь?
Качаю головой, пристально глядя ему в глаза, теперь мое время раскрывать карты.
— Помнишь мальчика-нарьяга, который присматривал за моим братом? — по движению зрачков вижу — помнит.
— Там было много нарьягов, — не задумываясь, отвечает Алвано, — они же все на одно лицо, как новокитайцы…
— Хорошо, это неважно. В Ходхольме тоже все свидетели были на одно лицо, всего лишь хиллаты и лийцы. Кто им поверит, даже если у них в руках видеокамеры?
Снова движение зрачков.
— Значит, поверил нарскому ублюдку и пришел мстить? — ровным голосом выводит Ромари Алвано.
Я
— Нет. Я пришел привести в действие приговор военного суда. Ромари Алвано, ты приговариваешься к расстрелу. Твое последнее слово, собака!
Мне потребовалось мгновение, чтобы выкрутить руку Педро и завладеть револьвером — шестизарядным магнумом. Узкое вороненое дуло упирается в широкий умный лоб командора. Он улыбается, глядит с прищуром, довольный, будто удачно меня разыграл. Над столом торчит его револьвер, направленный мне в живот.
— Ну, так вот, Райт, у нас в кварталах Пале-Монти есть традиция. Если обвиненный общим судом толпы не признает себя виновным, ему предлагается монтийская рулетка. Я себя виновным не считаю, а потому стреляю первым.
Глотаю застрявший в горле комок. Алвано встает и, держа меня под прицелом, перемещается в центр комнаты к печке. Думаешь, обхитрил меня, гад? Подсунул мальчишку с револьвером, а в барабане-то всего один патрон!
— Как несправедливо обвиненный, стреляю я, — зло прищуриваясь, резюмирует Алвано.
Я сжимаю в ладони ребристую рукоять магнума, выбирая момент для броска. Педро деликатно отступает к стене, складывая руки на груди. Я не понимаю, как этот лощеный, красивый юноша с длинными до плеч, темными волосами мог казаться мне подростком дурачком. На мраморно-спокойном лице племянника командора отсутствующее выражение.
Черный глаз револьвера смотрит мне в лоб. Все мысли сконцентрированы на броске: удар по руке, сбивающий прицел, кулаком в живот, локтем в челюсть, потом схватить за горло и сломать гортань.
И тут раздаются шаги на крыльце, Танюшка барабанит в дверь, ставя жирный крест на моем намерении решить проблему малой кровью.
— Дон Ромари, Дан, почему вы так долго?
Она налегает на дверь, потом дергает, засов дребезжит.
— Открой ей, — кивает Алвано племяннику.
Нельзя допустить, чтобы Танюшка вошла.
— Таня, я скоро! — кричу я намеренно бодрым голосом. — Подожди меня на улице!
— Я замерзла, — отвечает девочка жалобно, — ну, пожалуйста, впустите меня!
Педро отодвигает засов. Таня влетает в дом с тучей снежинок.
— А чего вы тут…
Она замирает, с ужасом глядя на нас, целящихся друг в друга из револьверов.
— А… — слово застревает в горле девочки.
— Таня, беги! — ору я, кидаясь к двери. Выстрел оглушает, больно отдается в ушах и висках.
=== Главы 67–68 ===
— Стоять!
Пороховой дым развеивается, из балки на потолке, куда попала пуля, сыплется труха.
— Сеньорита Татьяна, es solo un juego, mi bella, (это всего лишь игра, моя красавица) — улыбается Алвано, — как говорите вы, русы, чтобы пощекотать нервы и показать удаль, так?
— Та-так, — натянуто улыбается Танюшка, но в глазах все еще пелена ужаса, — это была игра… А я-то уж подумала!
— Сядьте в уголке у печки, там теплее…
Я надвигаюсь на командора.
— Она совсем ребенок, Алвано! Отпусти девочку.
Таня растерянно моргает, не понимая, чего от нее хотят.
— Ну что вы, дон Райт, сеньорита доверяет мне, в отличие от вас. Она-то знает, что я не обижу и мухи. Усаживайтесь поудобнее, сеньорита Татьяна. Вы увидите, что такое монтийская рулетка.
— Я уже ничего не понимаю, — всхлипывает Танюшка.
До боли закусываю губу. Таня теперь в двух шагах от командора, и чтобы ее спасти, надо застрелить его.
— Мой ход, Алвано.
Рука дрожит от напряжения. Господи, пусть попадется боевой патрон! Я больше ничего никогда не попрошу, только пусть сейчас будет боевой. Сощуриваюсь и нажимаю курок. Сухой щелчок звучит, как первый удар молотком в крышку гроба.
Убийца ласково улыбается мне и поднимает револьвер. Сердце отсчитывает мгновения до броска…
— Дон… слышу что-то, — вдруг вскакивает, присевший было Педро.
— Разберись и не мешай, — коротко велит тот. Азарт полыхает в глазах командора.
Педро проходит мимо меня не спеша, будто прогуливается по парку, задевает локтем. Я напряжен так, что, кажется, все нервы сейчас не выдержат и сгорят. От легкого прикосновения меня пронзает чуть ли не боль.
— Полегче! — рычу я, пот катится по вискам.
Гаденыш скалится, повернувшись вполоборота. Подходит к двери, касается засова, и раздается громкий треск. Дверь слетает с петель, мои и без того надсаженные нервы рвет кошмарный вой, резкий свет бьет в глаза. От неожиданности я шарахаюсь к стене, замедленно соображая, что сработала светошумовая граната. Лихорадочно пытаюсь сориентироваться, где стоял Алвано перед взрывом светошумовухи. Бросаю тело в центр избы, хватая врага за плечи, сбиваю с ног. В сумасшедшем вое гранаты едва слышен тихий хлопок выстрела. Я падаю на командора, прижимая его к полу; слепой, глухой и оттого окончательно озверевший, тянусь к горлу врага, но командор с чудовищной силой сбрасывает меня. Скула онемела так, будто дантист без наркоза выдернул пару зубов.
А потом вдруг режущий глаза свет гаснет, хотя дикий звук не прекращается. Так бывает, если на светошумовуху набросить куртку.
Я трясу головой и озираюсь. Алвано что-то кричит, я вижу брызжущую из его рта слюну, злые глаза, растрепавшиеся волосы. Танюшка у печки сжалась в комочек, зажав ладонями уши; лицо сметанно-белое, а глаза подернуты пеленой близкого обморока. Возле лавки ярким факелом полыхает куртка Педро. От двери сильно дует, по избе кружат снежинки. С трудом поворачиваю голову, и бешеный рык рвется из груди: из дверного проема торчат такие знакомые ботинки на рифленой подошве — имперского образца, выпускаемые специально для танковых частей. Не помня себя, кидаюсь к двери — Жан Веньяр лежит поперек порога, головой на заснеженной ступеньке. Рядом с безвольной рукой ярким пятнышком светится прямоугольничек «V4». Грудь капитана еще неровно дергается, кровь выплескивается из крошечного отверстия, растекается по куртке темным пятном. В попытках сделать вздох его лицо мучительно перекошено, губы дергаются, на них пузырится пена, розовая струйка ползет от уголка рта.